Вынутый из холодильника болонский соус пришлось разогревать, и тем не менее он был удивительно вкусным. Хорошим оказалось и вино – «гриньолино» в бутылке без этикетки. Сидевшая напротив девушка, казалось, изучала Тротти взглядом.
– Вы очень добры, синьорина.
– Называйте меня Лаурой.
Он не мог подавить невольной улыбки:
– Красивое имя.
– Девочка, в которую в 1327 году в Авиньоне влюбился Петрарка. – Она встала и занялась кофе. – Ей было всего двенадцать лет.
– Лаура умерла от чумы во время эпидемии, – сказал Пизанелли.
Лаура Роберти свалила тарелки в раковину, и все они пересели на диван. На экране телевизора – в углу экрана электронными буквами высвечивалась надпись «Raidue» – продолжало что-то беззвучно мелькать.
– У вас есть приятель, синьорина?
Девушка кивнула.
– Где он?
– Джан-Мария? Он в Ферраре.
– Он учился там в университете?
Она улыбнулась и опустила голову.
– Учился. А теперь работает у синьора Роньони – у своего отца в Ферраре, где у него небольшая типографская компания.
– А когда вы видели его в последний раз? – спросил Пизанелли. На коленях у него лежала раскрытая записная книжка, в левой руке была ручка.
Лаура повернула голову и взглянула на него:
– А зачем вам это знать?
– Мы не отличаемся скромностью. – Тротти коснулся ее колена в потертых джинсах. – Задавать бесцеремонные вопросы – часть нашей работы. – Он опустил голову. – Пожалуйста, постарайтесь простить нас – и попытайтесь понять.
– Мы с Джан-Марией помолвлены.
– Примите поздравления, – сказал Пизанелли.
– Как только я получу степень, мы поженимся; мне осталось сдать еще семь экзаменов. – В ее голосе появилась усталость. – К весне все должно остаться позади.
– Ваша степень или замужество?
Она пропустила слова Пизанелли мимо ушей.
– Мы с Джан-Марией помолвлены уже два года.
– И у вас большая любовь? – спросил Пизанелли.
Она холодно на него посмотрела.
Пизанелли что-то записал в свою книжку.
Хотя воздух кондиционировался, в комнате было жарко. Тротти провел рукой по лбу.
– Когда вы уехали отсюда в Ланге?
– У моих родителей небольшое поместье, отец занимается там виноделием. Это его хобби, хотя немного вина он как-то ухитряется продавать. «Гриньолино» вам понравилось?
– Отличное вино.
– Санто-Стефано – прекрасное место для отдыха.
– Тогда почему же вы здесь?
Лаура откинулась на спинку дивана, скрестив руки на мальчишеской груди.
– Мне нужно было вернуться в город, чтобы продолжать работу.
– А там вы не могли заниматься?
– В Санто-Стефано? – Она пожала плечами. – У меня там не было всех нужных книг. – Она махнула рукой в сторону скрытых за занавесками книжных полок. – И в Ланге нет университетской библиотеки.
– Поэтому вы и вернулись в город?
– Середина августа – лучшее время для работы. Студентов нет, ничто не отвлекает. В факультетской библиотеке можно достать любую книгу и даже найти место позаниматься. Днем можно поехать на реку в Лидо и поплавать, а утром – выспаться. Движения на площади нет. Иногда я отправляюсь в Загородный клуб поиграть в гольф. – Она махнула рукой назад, в сторону раскинувшейся за задернутыми занавесками площади Сан-Теодоро. – К сентябрю я добиваюсь великолепных результатов. – Она уперлась маленькой ногой в край кофейного столика. Свои французские веревочные туфли она уже скинула.
– А Джан-Мария? – спросил Пизанелли.
– А что Джан-Мария?
– Когда вы снова с ним увидитесь?
– Он звонит мне по вечерам, а на будущей неделе, возможно, и приедет. Он знает, как я занята. Он тоже хочет, чтобы я сдала все экзамены.
– Когда вы уехали в Ланге? Когда вы видели Розанну Беллони последний раз, Лаура? – Тротти позволил себе еще раз коснуться рукой ее колена. Он сидел рядом с ней, откинув голову на спинку дивана и вдыхал теплый, мускусно-сладкий запах ее волос.
– Вы действительно думаете, что ее убили?
Тротти почувствовал, как содрогнулось под рукой ее тело.
Он скрестил руки на груди.
– Мы с Пизанелли видели труп. Кто-то ударил ее сзади и раскроил череп. Нос и челюсть переломлены, лицо жутко изуродовано.
– Трудно в это поверить. Синьорина Беллони была очень доброй и мягкой женщиной. Не могу даже вообразить человека, у которого могла бы подняться на нее рука.
– За насильственной смертью обычно стоят один-два мотива.
– Деньги или секс?
Тротти поднял брови.
– А для молодой леди вы информированы неплохо.
Девчоночья усмешка.
– У нас был курс популярной беллетристики – включая и детективные романы.
– Деньги или секс, – сказал Тротти, кивнув головой. – А иногда и то и другое вместе.
Улыбка исчезла с ее лица.
В комнате воцарилась тишина. Все молчали. На экране телевизора прыгали и мелькали кадры; никто не обращал на них внимания.
– Будь я тут, ничего этого, может быть, и не случилось бы. – Лаура закрыла глаза и откинула голову на спинку дивана.
– Вы не должны винить себя в ее смерти, Лаура.
– Иногда она спускалась ко мне, и мы болтали. Розанна любила одиночество, и мне всегда льстили и доставляли удовольствие ее посещения. Хотя, вообще-то говоря, чаще я к ней сама поднималась.
– Зачем?
– Что – зачем?
– Чем вы занимались с Розанной Беллони?
– Она любила поговорить.
– О чем?
– О детях.
– Что?
– Она жалела, что у нее никогда не было собственных детей. И она скучала по своим ученикам. – Пауза. – Розанне нравилось объяснять мне, какое счастье, что у меня хороший парень…
– Она знала Джан-Марию?
– Они встречались. – Девушка пожала плечами. – Он ей нравился, и, мне кажется, она хотела, чтобы мы были с ним счастливы. Все время твердила: «И пусть у вас будет куча детей – куча детей». Она просто обожала двух дочурок синьора Боатти, – добавила она ласково.
– И вы собираетесь завести кучу детей? – спросил Пизанелли.
– Профессия. Прежде чем заводить детей, я хочу устроиться на работу и получать за нее деньги. – Она слегка повернула голову и взглянула на Пизанелли.
Тот сделал вид, что бегло записывает что-то в своей книжке.
– Скажите, пожалуйста, когда вы видели ее в последний раз, Лаура?
– Я уезжала на восемь дней. Должно быть, это было в четверг или в пятницу. Мы столкнулись на лестнице. Я уходила в университет, а она возвращалась из бакалейного магазина на улице Ланфранко, где купила кофе. И свежий хлеб.
– Что она сказала?
– Она сказала «buongiorno» и улыбнулась.
– Еще что-нибудь?
Девушка покачала головой.
– Почему ее интересовали свидетели Иеговы?
– Свидетели Иеговы? Первый раз об этом слышу. Розанна была доброй католичкой – во всяком случае, так мне кажется. По воскресеньям, а иногда и в будние дни она часто ходила на мессы.
– Вы знали, что у нее есть враги?
– Враги? – Темные глаза девушки широко раскрылись.
– Не знали ли вы кого-нибудь, кто ей не нравился? Или кого-нибудь, кто не любил ее?
– С тех пор как Розанна ушла из школы, она редко куда-нибудь ходила.
– Но ее навещали?
Девушка сидела рядом с Тротти, который вдыхал запах ее волос, получая давно забытое, запретное удовольствие.
– Навещали? – повторила она, не глядя на него.
– Вам приходилось видеть Розанну с кем-нибудь еще?
Девушка едва заметно пожала плечами.
– Иногда я видела ее с сестрой – с Марией-Кристиной, с ее младшей сестрой, которая сейчас живет где-то в Гарласко. Время от времени она приезжает сюда на выходные. А раз-другой с какими-то ее подругами.
– С кем именно?
– Я не знаю, как их зовут. – Она покачала головой. – Пожилые дамы. Старше ее. Всякий раз, когда они проходили мимо моей двери, я чувствовала запах лавандовой воды.
– А с мужчиной вы никогда не видели ее, Лаура?
Молчание.
– Вам доводилось когда-нибудь видеть Розанну с мужчиной?
– Кажется, нет.
– Так «да» или «нет», Лаура?
– Я ведь и вправду не слишком часто виделась с синьориной Беллони.
– Вы когда-нибудь видели ее с мужчиной?
– Но не с синьором Боатти?
– Вы когда-нибудь видели Розанну Беллони в компании иного мужчины?
Девушка покачала головой.
– Нет.
– Но с синьором Боатти вы ее видели?
– Он живет на самом верху. Синьорина Беллони очень любила его дочек.
– А синьор Боатти часто ее навещал? – Пизанелли обратил взор к потолку и, подняв брови, ожидал ответа.
– Единственным мужчиной, с кем я ее видела, был синьор Боатти, комиссар.
– И вам казалось это совершенно естественным?
Девушка задержала дыхание.
– Совершенно естественным.
Вскоре Тротти и Пизанелли поднялись.
– Я должен еще зайти к синьору Боатти, – сказал Тротти. – Если вы его встретите, синьорина, постарайтесь не входить в детали нашего разговора.
Лаура задумчиво кивнула и скользнула своими узкими ступнями в матерчатые туфли. Она проводила полицейских до двери.
Когда они поднимались по лестнице, Пизанелли тихо проговорил:
– Только не пытайтесь меня уверить, комиссар, что болонский соус, простояв восемь дней в холодильнике, может быть таким вкусным.
«Ланча»
– «Tema Sturbo».
В автомобиле сидело трое мужчин. Пизанелли одной рукой держал рулевое колесо. Тротти, казалось, спал, но время от времени слышалось, как во рту у него позвякивает леденец.
В машине пахло потом, чесноком и вишневым леденцом Тротти.
– «Tema Sturbo», – ковыряя в зубах старой зубочисткой, повторил Пизанелли, внутренне разочарованный, что никто не оценил его шутки. – Автомобиль Чичолины называется «Tema Sturbo».
Боатти сидел сзади. Своим мягким интеллигентным голосом он говорил что-то в портативный диктофон и время от времени тихо рыгал.
Было жарко, и, хотя все низко опустили стекла, сквозняк в автомобиле почти не ощущался. Лишь непонятно откуда взявшееся дуновение ветра донесло с улицы Маттеотти запах бензина. Близилась полночь. Пизанелли припарковал голубую «ланчу-дельту» на краю площади прямо перед железнодорожным вокзалом. Автомобиль попал как раз в пятно света, падавшего от ближайшего фонаря.
– У меня проснулся интерес к вашей книге – если вы ее когда-нибудь напишете. – Глаза Тротти оставались закрытыми.
От дальнего конца длинной стены эхом отскочил грохот переводимого на запасный путь состава.
– Я ее напишу.
– Вы достали адрес?
– Школа закрыта, – ответил Боатти, – но мне удалось поговорить с привратником. В школе Розанны действительно работал учитель, который года три назад уволился. Сейчас он живет в Вентимилье. По мнению привратника, между ним и Розанной кое-что было. Учителя зовут Талери – Акилле Талери. У него взрослый сын.
Тротти кивнул, не открывая глаз.
Вокруг было почти безлюдно. Несколько железнодорожных рабочих возвращались с работы; после дневной жары голубая форма на них смялась. К вокзалу ковылял бродяга, которому идти было больше некуда. Туристы в этот час ночи уже спали. Близился рассвет. Лишь изредка, набитый путешественниками и залитый светом, проносился через провинциальный городок, даже не сбавляя скорости, какой-нибудь международный состав, направляющийся в Геную или Венецию, во Францию или Югославию.
На запасных путях нетерпеливо ждали рассвета бурые пригородные поезда – в Верчелли, Кодонью и Алессандрию.
Кончился еще один засушливый день. До феррагосто оставалась неделя.
– «Tema Sturbo». – Пизанелли громко зевнул, даже не прикрыв рот ладонью. Еще сильнее запахло чесноком. Постучал зубочисткой по зубам.
Никто, казалось, не обращал на их автомобиль никакого внимания. Номер у него был обычный, и только антенна на крыше как-то отличала его от стоявшей рядом полдюжины других легковушек. Тротти не отказался бы от кондиционера, но, включив мотор, они могли бы привлечь к себе ненужное внимание.
– А чем мы, собственно, сейчас занимаемся? – спросил Боатти.. – Ждем.
– Можно мне это как-нибудь зафиксировать?
Задним бампером их автомобиль уткнулся в стену здания вокзала, обклеенную сериями одинаковых афиш, одни из которых оповещали о результатах футбольных матчей многомесячной давности, другие – о гастролях испанского цирка.
«Хранение ручной клади». Надпись горела в неоновом одиночестве над бездверным входом в здание вокзала и фонтанчиком с зеленоватой водой.
Лобовое стекло «ланчи», готовой в любое мгновение сорваться с места, смотрело прямо на площадь.
– «Tema Sturbo»… Те masturbo.
Никто не засмеялся. Пизанелли пожал плечами.
– Я думал, что шутка-другая вашей книге не повредит, Боатти.
Ответа не последовало.
Разобиженный Пизанелли взял бинокль для ночного видения:
– У этой Роберти великолепная фигурка. Очень гибкая. – Он несколько раз просмотрел улицу Триесте в бинокль. – Мне кажется, она мной заинтересовалась. Моим животным магнетизмом. – Улицу частично загораживали ели и щиты с киноафишами, стоявшие на небольшом пятачке между станцией и зданием вокзала. На юге, ближе к По, возвышались три освещенные башни – образчики архитектуры постмодерна, копировавшие некогда столь многочисленные в городе средневековые башни. Три белые трубообразные структуры, от которых кое-где отвалился бетон, обнажив стальную арматуру.
(Сооружение этих колонн совпало с гибелью трех лип на улице Триесте, вызванной, судя по всему, выхлопными газами).
Пизанелли присвистнул.
– Еще шлюх подвалило, – сказал он, не отнимая бинокля от глаз.
– А что ты против них имеешь? – Тротти открыл глаза и повернулся к Пизанелли.
– Кому охота трахаться с такую жару?
– Мужьям, чьи жены уехали на курорт.
– Моя жена тоже завтра уезжает на побережье, – сказал Боатти.
– Гвоздь программы нынешнего лета – нигерийки, Боатти, – если вы этим интересуетесь. Видите вон ту черную девицу…
– Ты думаешь, что проститутки – особая порода людей, Пизанелли?
– Нечего злиться, комиссар. Просто я не понимаю тех, кому охота трахаться в такую погоду.
– А ты что собирался делать со своей психиаторшей после кино, Пизанелли?
– Она не психиаторша.
– Многие преступней проституток.
С минуту Пизанелли дулся.
– Мне нравятся женщины, комиссар. Но это не значит, что мне хочется спать со всеми подряд. А то, что я от них получаю, они дают мне по доброй воле. Я за это не плачу.
– Почему ты так агрессивно держался с Лаурой Роберти?
Пизанелли вопрос проигнорировал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34