Глядя на портрет, Чессер с беспокойством вспомнил ее слова о том, что ни один мужчина не мог доставить ей удовольствие. Откуда такая уверенность, что он будет исключением? Раньше, с другими женщинами, он знал: они способны испытывать наслаждение в его объятиях – это придавало ему уверенности. От него они получали то, чего хотели. Но теперь все было по-другому. Вполне возможно, он не сможет ей этого дать. Она позвала его. В ее голосе слышалась просьба. И снова – мягко, но настойчиво. Он отошел от портрета и поднялся по лестнице. На втором этаже было темно. Он вытянул руки и нащупал стены справа и слева от себя. Решив, что находится в узком коридоре, он пошел вперед и стукнулся об стол. Она снова позвала его. Он шел в другую сторону.
– Где ты? – спросил он.
– Здесь.
– Что со светом?
Она не ответила. Он прошел по холлу в том направлении, откуда доносился ее голос. Его руки нащупали дверной проем. «Я ничего не вижу», – сказал Чессер, слегка смутившись. Он ожидал, что она ответит из этой комнаты, чтобы дать понять, где она находится. Но голос, звавший его по имени, снова раздался сзади, в нем слышалось нетерпение.
Он повернулся, снова пересек холл и уткнулся рукой в противоположную стену. На ощупь отыскал дверь. У него было такое чувство, будто он ослеп.
– Где ты? – снова спросил Чессер.
– Прямо здесь, – ответила она. Хотя бы комнату нашел правильно.
– Включи свет, – сказал он и попытался, правда безуспешно, нащупать выключатель на стене рядом с дверью.
– Я жду тебя, – сказала она.
Это вселило в него решимость сделать еще несколько шагов вперед. Его нога ощутили что-то твердое, должно быть, кровать. Наклонившись, он нащупал шелковую простыню, потом его протянутая рука коснулась ее обнаженного тела. Это было бедро.
Она молчала. Чессер разделся. Он раздумывал: какой ширины кровать. Когда лег, решил, что, полуторная. Он перекатился к ней и попал рукой ей в лицо. Извинился. Теперь ясно: она лежит на спине. Он положил руку ей под голову, чтобы понять, где его губы смогут найти ее рот. Немного промахнулся, но тут же исправил ошибку. Поцелуй. Он не стал поворачивать ее к себе, хотя ее левая грудь оказалась немного прижатой. Правой рукой он гладил кожу на ее плече, там, где оно плавно переходило в шею. Она ответила на его поцелуй с такой властностью, с какой ему еще не доводилось сталкиваться.
– Может, зажжем свет? – спросил Чессер.
– Нет.
– Я хочу видеть, как все происходит.
– Нет. – Коротко и ясно.
– Тут есть окна?
– Я опустила шторы.
– Давай откроем. Луна светит.
– Лучше не надо.
Теперь инициатива была у нее. Она повернулась на бок, лицом к нему, и он сделал то же самое. Они лежали, прижавшись друг к другу. Возбуждение Чессера уже прошло. Он чувствовал себя обманутым. Он привык любить и глазами тоже.
Они снова поцеловались и начали свои исследования. Она занялась его сосками, взяв их в рот и сделав ему больно – без сомнения, намеренно. Но ее пальцы прикасались к нему, как к чему-то неизвестному, опасному или хрупкому.
Чессер гладил ее, медленно проводя рукой по ее коже. Однако ему было мало одних только прикосновений, он хотел видеть се всю. Он попытался представить себе ее, вспоминая, как она выглядела в бикини у бассейна. Хотя бы она сказала что-нибудь, а то ему трудно поверить, что это действительно она. Чессер постоянно напоминал себе: это ее он сейчас чувствует рядом. Ему была ненавистна темнота, которая только усиливала впечатление, что происходящее – просто фантазия. Ему очень хотелось, чтобы все получилось, а темнота мешала ему. У него было желание встать, раздвинуть занавески и впустить в комнату лунный свет, но он помнил, как она возражала против этого.
Чессер сдался и положился на технику. Он напоминал себе, что надо быть особенно нежным, полагая, что она к этому привыкла, старался осторожно действовать языком и губами и волновался, не колются ли его щеки и подбородок.
Он ободрился, когда она простонала так, будто ей приятно. Были и другие признаки. Когда он помедлил, она придвинулась к нему всем телом, чтобы он продолжал. А когда он подумал, что уже хватит, она удержала его, при этом ее пальцы впились ему в волосы так яростно, что боль была невыносима.
В конце концов, она, очевидно, достигла своего кризиса. По гортанным нечеловеческим звукам, по ее возросшему напряжению он понял, что это так.
Потом ее ноги расслабились, разведенные в стороны. Он встал на колени. Она, должно быть, почувствовала его намерение войти в нее, потому что быстро свела ноги и перекатилась на бок. Чессер подполз к ней и лег рядом. Он тронул себя рукой, чтобы определить, насколько сильно он возбужден. Она накрыла его руку своей. Он отдернул руку.
Она встала на колени рядом с ним. Чессер подумал, что она снова требует ласки. Он сосредоточился на ее красоте. А она, опершись на одну ногу, перекинула через него другую, так что он оказался снизу. Она нашла его и управляла его постепенным входом, пока он целиком не оказался в ней, и ее вес не прижал их друг к другу. Одно долгое мгновение она оставалась неподвижной. Он слышал, как она часто дышит, привыкая к ощущению его плоти в себе. Она была необычайно твердой и липко-влажной. Он взял в руки ее груди, нежно провел рукой от основания до соска.
Она начала. Она скакала на нем. До самого конца, которого Чессер почти не почувствовал, он думал о Тумане.
Потом он быстро опустился и лежал в темноте, касаясь ее рукой. Он напоминал себе, что только что имел настоящую леди. Но он знал, что на самом деле это он отдался ей. Она была над ним в буквальном смысле слова. Да, не совсем так, как у Давида Герберта Лоуренса. Чессер взял со стола брюки и вынул из кармана сигареты и зажигалку. Как настоящий рыцарь, он зажег сразу две – для себя и для нее. – Осторожнее, – предупредил он, протягивая ей сигарету.
– Нет, спасибо, – отозвалась она. Ее голос звучал издалека.
Пепельницы не было, и он лежал и курил обе сигареты.
– Мне пора возвращаться, – сказал он.
– Конечно, вам нельзя оставаться здесь, – она произнесла это так, будто он уже ушел.
Он встал с двумя сигаретами в зубах. Невидимый дым резал глаза. Он сгреб в охапку рубашку и брюки и вышел, даже не поцеловав ее на прощание, а просто пожелав ей доброй ночи. Он был уверен: она не расстроится. Ощупью отыскав дорогу на первый этаж, он затушил дымившие сигареты в большой чистой пепельнице. Кошка даже не взглянула на него, только стукнула два раза хвостом по ковру. Чессер торопливо оделся и вышел.
Луна уже садилась. Сколько времени? У него не было часов. Чессер весьма смутно представлял себе, куда надо идти, чтобы прийти к дому. Он шел быстрым шагом; холодная мокрая трава под ногами была ему теперь не так приятна.
По дороге он старался не думать о том, что случилось. Естественно, его мыслями завладела Марен. Спит ли она сейчас? Наверняка спит. А может, и нет. Если нет, все ли у нее в порядке. Конечно. Она не одна. Она в безопасности. В доме есть люди. Там – Мэсси. Она не одна.
Мелькнуло омерзительное подозрение: Мэсси у Марен.
Чессер пустился бегом. Наперегонки с воображением, которое подсказывало ему, что Мэсси все подстроил. Леди Болдинг действовала по его указанию, чтобы освободить Мэсси дорогу в спальню Марен. Старый развратник!
Чессер не прислушивался к голосу разума, который говорил ему, что Мэсси, в его-то годы, вряд ли сможет изнасиловать ловкую, отчаянно сопротивляющуюся Марен. Ему и в голову не приходило, что эти мысли вызваны сознанием своей вины.
Он бежал. Он спешил на помощь, а если помочь уже нельзя, то хотя бы отомстить.
Чессер увидел впереди свет и решил, что это в доме. Ноги болели. Дыхания не хватало. Когда он был уже совсем рядом, раздался оглушительный лай – это был собачий питомник. Он остановился, чтобы отдышаться, и попытался понять, в какой стороне дом. Сориентировавшись, он снова побежал.
Наконец он наткнулся на длинную живую изгородь, слишком высокую, чтобы перепрыгнуть, и слишком густую, чтобы пролезть через нее. Он помчался вдоль изгороди в надежде, что она его куда-нибудь да приведет. Так и произошло. Перед ним был откос, на который пришлось взбираться. Теперь его подозрения переросли в страшное беспокойство, которое усилилось, когда он осмотрелся и понял, что стоит у заднего входа в дом.
Он овладел собой и решил пока не входить. Лучше отдохнуть немного и собраться с силами, тогда он будет готов ко всему. Он сел на ступени террасы и откинул голову назад, чтобы было легче дышать. Мускулы ног сводило. Пот стекал по шее и по спине, вся рубашка была мокрая. Он сказал себе, что в сорок лет нельзя всю ночь бегать и трахаться.
Теперь Чессер дышал почти нормально. Он встал и попробовал открыть заднюю дверь. Она оказалась запертой. Пришлось обойти весь дом, но парадная дверь, которую он оставлял открытой, тоже была на замке. Он решил, что это – свидетельство о заговоре против него. В отчаянии он уже готов был разбить одно из стекол в двери, но вовремя вспомнил, что он босиком. Пока он раздумывал, как можно попасть в дом по-другому, дверь открылась. Хикки, глухонемой слуга и помощник Мэсси, улыбаясь, жестом предложил ему войти. Чессер колебался. При виде габаритов Хикки его решимость заметно поубавилась. С деланным безразличием он прошел мимо и вошел в вестибюль.
Вверх по лестнице Чессер взбежал, перепрыгивая через две ступеньки сразу, потом торопливо пересек холл и оказался перед дверью их комнаты. Он представлял себе, как ворвется туда, но вместо этого осторожно повернул ручку, открыл дверь и вошел.
В постели ее не было. В глубине души, несмотря на панику, он верил, что она еще спит. Пустая кровать была в беспорядке. Ночник включен. В ванной ее нет. В соседней комнате нет. «Книга Перемен» и три полукроны валялись на полу. Он взял с туалетного столика свои часы. Было без четверти пять. В этот час ей негде быть, кроме как у Мэсси. Разумеется, не по доброй воле.
Он помчался по коридору. Он не знал, где комната Мэсси. Вполне возможно, что старый хрен спит так же, как и ест: там, где ему вздумается. А может, у него есть специальная комната для таких случаев. Чессер оказался в правом крыле здания. Он дергал двери, прислушивался, звал ее, но не получил никакого ответа. Он вернулся обратно, собираясь обыскать противоположное крыло, и тут увидел ее.
Она поднималась вверх по лестнице. На ней был длинный пеньюар от Диора из полупрозрачного шелка бледно-голубого цвета. Ее длинные волосы были немного растрепаны. В руках она держала стакан молока, накрытый ломтем хлеба, густо намазанного маслом.
Чессер был так рад видеть ее, что не мог говорить.
– Я проснулась от голода, – объяснила она. Подойдя к нему, она на минутку остановилась, подставила губы для короткого поцелуя и пошла дальше к их комнате, уверенная: он идет следом за ней.
Она откусила большой кусок хлеба. Чессер обнял ее.
– Я люблю тебя, – сказал он, стараясь казаться спокойным.
– Я знаю, – жуя ответила она.
Ему пришлось подождать, пока она проглотит. Потом он поцеловал ее, почувствовав вкус масла у нее на губах. Она была такой привычной, такой родной.
– Я беспокоился о тебе, – сказал он ей и тут же подумал, что она может ответить ему то же самое.
– Я гадала для тебя по «Книге Перемен», – сообщила она. – Получились «Котел» и «Внутренняя правда».
Она отодвинулась от него, чтобы откусить еще кусочек и запить его глотком молока. Тут она глянула вниз, на его босые ноги. Манжеты его брюк были мокрыми. К коже кое-где прилипли стебельки травы.
– Я долго гулял, – объяснил он.
– А я-то решила, что тебе вздумалось поиграть в крикет, – она ухмыльнулась.
– На самом деле, я потерял дорогу.
Ложь чистой воды. Он надеялся, что она не станет расспрашивать. Любовь и сознание своей вины переполняли его, и он боялся все это расплескать.
– Прости меня, – сказал он.
– О чем ты?
– О том, что рассердился и ушел.
Марен не сказала, что прощает, только выражение глаз немного изменилось. Она села на кровать, занятая только едой. Она обглодала корку и допила молоко. После этого она задумалась.
Чессер чувствовал себя ужасно. Одураченным, усталым и грязным. Может, если он примет душ, ему станет лучше? Он смоет вину. Расскажет ли леди Болдинг Марен о том, что случилось, или нет? Несомненно, расскажет. Красивая женщина никогда не упустит случая сообщить другой красивой женщине подобную новость. Чессер решил, что единственная возможность – прямо сейчас, не дожидаясь утра, наговорить Марен кучу нежностей, чтобы рассказ леди Болдинг показался ей невероятным.
– Я люблю тебя больше всего на свете, – сказал он.
– Прими душ, – предложила Марен.
Чессер пошел в ванную. Раздеваясь, он с ненавистью посмотрел на свое отражение в зеркале, пихнул ногой мокрые от пота рубашку и брюки, встал под душ и в наказание включил холодную воду. Подрегулировал струю до более приятной, намылился и, смыв грязь и пот, почувствовал себя гораздо лучше – чище.
Тут вошла Марен. Она помогла ему вытереть спину и ноги.
– Завтра мы уезжаем отсюда, – сказал Чессер.
– Куда?
Он хотел сказать, в Шантийи, но подумал, что ей, наверно, больше хочется в Лондон.
– У тебя там дела? – спросила она.
– У меня больше нет никаких дел, – честно ответил ей он. В комнате она зажгла две сигареты и кинула одну ему, сильнее, чем обычно. Он с легкостью поймал ее.
Он решил продемонстрировать новое отношение к жизни.
– Если хочешь, мы можем заняться прыжками с парашютом, – солгал он.
Она предлагала это один или два раза, а он всегда был против и не поддавался ни на какие уговоры.
– С чего бы это?
– Просто для разнообразия.
Она посмотрела на него долгим, подозрительным взглядом.
– Что тебе предложил Мэсси? – спросила она как бы между прочим.
Ты не поверишь.
– Я попробую. Если захочу.
Чессер не сомневался, что ее последняя реплика относилась к его недавнему приключению.
– Мэсси предлагает ерунду.
– Перестань говорить загадками.
– Ну, хорошо. Он хочет, чтобы я украл алмазы. На двенадцать миллиардов долларов.
Вопреки его ожиданиям, она не засмеялась.
– Ну разве это не кретинизм?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42