— Юнкера еще держатся и в «Праге», и в Александровском училище, — вмешался Ломов. — Их надо выбивать.
Землячка почувствовала, как кто-то дергает ее сзади за пальто. Она обернулась. Позади нее стоял Иванов. Он наклонился к ее уху, хотя никто, кроме Землячки, не мог бы понять, о чем идет речь.
— Будзынский вывел свой полк на улицу, — прошептал он, — а рабочие Замоскворечья прошли Замоскворецкий и Каменный мосты и окружают Кремль. Что будем делать?
— Вот что, товарищи, — Землячка напрягла голос. — Рогожский ревком вывел войска на улицу. Вы как хотите, а мы будем выполнять указание Ленина о вооруженной борьбе. Мы тоже идем к Кремлю. Приказу не стрелять район подчинится только в том случае, если юнкера не будут сопротивляться.
Она повернулась к двери. Иногда она сама не понимала, какая сила так властно ее влечет. Но она знала, что разговаривать больше невозможно, надо идти к рабочим, к солдатам, действовать, идти вместе с ними, не останавливаться ни перед пулями, ни перед штыками. Жертвы неизбежны, но бывают моменты, когда промедления в действиях не простят потом ни народ, ни твоя собственная совесть.
Она двинулась к двери своей обычной неторопливой уверенной походкой, не оглядываясь, не смотря ни на кого, была уверена, что и Прямиков, и Калнин, и Мальков тотчас последуют за ней.
Так оно и было.
— Подождите, Розалия Самойловна, — слышит она голос Костеловской. — Я тоже с вами.
Костеловская нагнала ее уже у дверей.
— Вы куда? — спрашивает Костеловская, спускаясь рядом с Землячкой по лестнице.
— К себе, на Рогожскую заставу, — на ходу отвечает Землячка. — Тысяча солдат ждет возле Астраханских казарм.
— Желаю удачи, — говорит Костеловская. — А мы пойдем вышибать юнкеров из «Праги».
Рогожский ревком в полном составе покинул заседание. Его работников мало интересовало, какая там будет принята резолюция. Землячка высказалась за всех. Будет резолюция или не будет, они идут гнать юнкеров из Кремля.
Землячка, Прямиков, Калнин, Мальков, Иванов к Наумов спускались по лестнице.
— Дорога каждая минута, — обратилась к ним Землячка. — Не знаю только, когда доберемся.
— Полетим, как на крыльях.
— Вы что сказали?
— Говорю, полетим, как на крыльях, — повторяет Иванов. Он забегает вперед и распахивает наружную дверь, пропуская Землячку.
— Прошу.
Перед подъездом поблескивает автомобиль.
— Откуда это? — удивился Наумов.
— Реквизировал.
Договорившись обо всем с Будзынским, Иванов спешил в Московский Совет доложить Землячке о выполненном поручении и где-то на Таганке увидел движущийся ему навстречу автомобиль.
К счастью, уходя из казармы, Иванов захватил винтовку на тот случай, если вдруг прямо с заседания придется идти в бой.
Он поднял винтовку с целью придать своему приказу более выразительный характер.
— Стой!
Шофер затормозил. Иванов открыл дверцу, заглянул в машину. Помимо шофера в ней находились господин в мохнатом пальто и две перепуганные дамы.
— Вылезайте, — приказал Иванов.
— Вы понимаете, что вы говорите? — грозно спросил господин. — Кто вы такой?
— Представитель ревкома, — отвечал Иванов. — Ваша машина конфискуется и поступает в распоряжение Рогожского ревкома.
— Да кто вам дал право…
— Революция, — отвечал Иванов и постучал прикладом винтовки по мостовой. — Вылезайте-ка лучше по-хорошему.
Он занял место рядом с шофером.
— Трогай, батюшка.
По дороге отобрал у шофера документы и предупредил, что, если тот вздумает удрать, его разыщут и предадут военному суду.
Землячка строго посмотрела на Иванова.
— На этот раз мы не объявим вам выговора за самоуправство.
Ноябрьская ночь
Землячка появилась перед солдатами как раз в тот момент, когда они потянулись было обратно в казармы.
Солдаты были наэлектризованы событиями последних дней и все же медлили сделать решительный шаг. Революционные события в Москве то нарастали, то шли на спад, слишком много всяких людей приходило в казармы, среди них были и большевики, и меньшевики, и эсеры, и даже монархисты. Солдаты рассказывали Будзынскому, как дня два назад в Астраханские казармы забрел под вечер какой-то полковник, не грозный и важный «отец-командир», который не вызвал бы в солдатах ничего, кроме озлобления, примись такой снова звать их на фронт, убеждать в необходимости довести войну до победного конца — такого они могли бы и прикончить, — а почти что дед с нерасчесанной седой мужицкой бородой, в потрепанной офицерской бекеше; он скромненько поднялся по лестнице, неуверенно заглянул в неуютную громадную спальню, сел на чью-то койку и принялся уговаривать солдат «не бросать на произвол судьбы матушку-царицу» — полковник был старенький, пьяненький, глупенький. «Она хоть и немка, — твердил он, — однако русская императрица и притом дама, а дамам полагается уступать…» Полковника вывели за ворота и с миром отпустили. Меньшевиков в третий или четвертый их приход проводили бранью и даже пинками, очень уж заносчиво и учено они разговаривали; слушали только большевиков и эсеров, и те и другие говорили с мужиками в шинелях на понятном языке, но эсеры говорили о крестьянстве как о чем-то целом и неделимом, деревня в их речах рисовалась каким-то патриархальным сообществом, а большевики не идеализировали деревню, находили в крестьянской жизни множество противоречий и призывали бедняков и середняков покончить с зависимостью от мироедов.
— За кем идти? — задавались вопросом солдаты.
Работники Рогожского ревкома часто посещали казармы, один агитатор сменял другого, и многие солдаты ждали лишь момента, чтобы присоединиться к рабочим.
Однако большой массе людей, для того чтобы решиться на какое-то действие, нужен толчок, нужно чтобы кто-то, кому эта масса верит и за кем готова следовать, повел людей…
Землячка вышла из машины и побежала через ворота на плац.
— Куда вы, товарищи?! — крикнула она, подзывая к себе солдат. — Поближе, поближе подходите.
Солдаты знали ее, в Астраханских казармах она бывала много раз, знали, что ее речи всегда правдивы.
— Поосторожнее, Розалия Самойловна, среди солдат хватает эсеров, — предупредил Наумов, но она его как будто не слышала.
Она стояла на перевернутом ящике, и по всему плацу разносился ее звенящий голос:
— Товарищи! Солдаты! Кремль окружают рабочие! Они ждут вашей помощи…
Вокруг Землячки собралась толпа, солдаты все подходили и подходили.
— Товарищи, пошли! — закричала Землячка. — На последний и решительный бой!
И вдруг по всему плацу прокатился густой неторопливый голос:
— Бой-то бой, это мы понимаем, а вот только за что, мил-женщина, бой?
А бой у Кремля уже начался, Землячка это знала, рабочие шли к Кремлю и с Пресни, и от Бутырок, и из-за Москвы-реки…
Времени на разговоры не оставалось, кто идет — пусть идет.
— Товарищи, дорогие, промедление смерти подобно! — воскликнула Землячка. — Спрашиваете — за что бой? Скажу лишь одно. За землю! Съезд Советов в Петрограде принял декрет. Вся земля — помещичья, монастырская, церковная, удельная переходит во владение волостных земельных комитетов. Нужна вам земля? Хотите ею владеть? Так идите и выбивайте из Кремля помещичьих сынков!
На мгновение на всем огромном плацу воцарилось глухое молчание. И разом нарушилось хриплым отрывистым выкриком:
— Ур-ра-а-а!…
Солдаты устремились к воротам, одни торопились прямо на улицу, другие забегали в казармы за винтовками.
Людей несло стремительно, шумно, как весенний паводок, который не удержать никакими силами.
Землячку тоже вынесло на улицу в общем потоке.
Внезапно возле нее возник Будзынский.
— Розалия Самойловна, так нельзя, — осуждающе сказал он. — Вы совсем затерялись, так и разминуться нетрудно.
Вместе с ним к Землячке подошло человек двадцать, один к одному, молодые парни в штатской одежде — внимательные задорные лица — и у каждого рука в кармане.
— Это на сегодня ваша личная гвардия, товарищ Землячка, — пояснил Будзынский. — Все из «Союза рабочей молодежи». Ни вы от них, ни они от вас никуда.
Он сделал еще шаг, стал совсем вплотную к Землячке и, приглушая голос, обеспокоенно спросил:
— А оружие у вас есть?
Землячка отрицательно покачала головой.
— Ну ничего, сейчас достанем, — произнес он озабоченно.
— Не надо. — Землячка еще раз отрицательно покачала головой и виновато сказала: — Я ведь не очень-то умею…
Будзынский снисходительно усмехнулся и тут же исчез, а Землячка сразу очутилась в центре подошедшей к ней группы.
Человеческий поток стремился к центру города, в него вливались все новые и новые группы рабочих, и вскоре солдаты растворились в массе штатских людей, стекавшихся со всех улиц и переулков Рогожского района.
Со всей Москвы рабочие спешили к Кремлю.
Стараясь не отстать, Землячка торопливо шагала по Солянке…
Ночь еще стояла в Москве, громады домов затаились во тьме, не подавая признаков жизни, и если и попадались где встречные прохожие, они тонули в бесконечном потоке людей.
Но даже этот непреодолимый поток не мог ни смять, ни оттеснить сумрачную очередь молчаливых женщин с кошелками и сумками в руках. Они цепочкой выстроились по тротуару возле булочной и ждали утра, когда можно будет выкупить полагающийся им по карточкам хлеб.
Революция совершалась и ради этих женщин, подумала Землячка, но им не было дела до революции, ради революции они не побегут к Кремлю, вот если бы там выдавались булки… Их тоже можно понять!
Толпа выплеснулась на Варварскую площадь, и вот она уже за стенами Китай-города, в нервной спешке люди растеклись и по Варварке, и по Ильинке, и по Никольской, людьми овладело нетерпение, рабочие отвергли соглашение с юнкерами и готовы к бою — овладеть Кремлем, изгнать защитников свергнутого режима…
Металлисты из Симоновской слободы, печатники из Замоскворечья, текстильщики Пресни заполнили Красную площадь.
Все на площади подравниваются, отряд к отряду, командиры становятся во главе колонн.
Одним дыханием дышит народ на площади.
Еще ночь, но вот-вот забрезжит заря. В предутренних сумерках черным-черны зеленые треугольники на куполах Василия Блаженного.
Единственная неповторимая ночь, последняя ночь перед восходом новой жизни.
Из-за стен Кремля доносятся выстрелы. Рабочие уже там, за древними этими стенами.
Может быть, именно ради этого мгновения и жила Землячка на земле.
Она испытывает полное слияние со всеми, кто рядом с ней, кто устремляется сейчас в Кремль, кто уже находится там, и ощущение юношеского весеннего восторга наполняет все ее существо.
Великое половодье! Теперь ни задержать его, ни изменить направление. Сейчас она только песчинка в бурном потоке. Как и отряд, в котором движется Землячка, сотни подобных отрядов сливаются в единое движение народа.
По двое, по трое выбегают юнкера из Спасских ворот и крадучись скрываются в тени храма Василия Блаженного.
Землячка торопится к Спасским воротам.
Вот выбежали еще три юнкера с винтовками, метнулись навстречу и сразу кинулись в сторону, скрылись за выступом ворот, им не проскочить уже мимо — и показались снова, уже без винтовок, побросали их, идут, неуверенно поднимая руки.
— Заберите их и отведите в Торговые ряды, там собирают пленных, — распоряжается Землячка. — Да смотрите, чтобы не убежали.
— А на что их? — спрашивает один из парней, шедших вместе с Землячкой. — Чего с ними возиться? Отпустить, и все тут. Они же сдались, винтовки побросали, пусть себе идут…
— Нет, — твердо говорит Землячка. — Отведите и сдайте, там разберутся.
Без большой охоты двое парней эскортируют пленных к Торговым рядам.
— Зря их забрали, только время тратить, — произносит кто-то еще не без упрека в сторону Землячки. — Такие же ребята, как и мы…
— Такие, да не такие, — говорит Землячка. — Не спешите карать, но и не спешите миловать. А винтовки хорошо бы подобрать. Пригодятся.
Часть спутников скрывается за выступом ворот.
— Подождем, — говорит Землячка остальным.
И почти сразу же до нее доносится срывающийся мальчишеский голос:
— Погодите!
Парень с белым от ужаса лицом подбегает к Землячке.
— Их перестрелять мало! — Он делает жест в ту сторону, куда увели юнкеров. — Вы посмотрите…
За выступом ворот на мокрых белых плитах лежит юноша, скорее даже мальчик лет шестнадцати, в черной суконной куртке — он пропорот штыками двух винтовок, третья валяется рядом…
Землячка бросает взгляд на своих спутников и тут же отворачивается.
— А вы — отпустить!
По торцовой мостовой бегут люди… За соборами еще стреляют. Над соборами брезжит рассвет, розовая полоса окрашивает небо. Какая-то женщина стоит на каменном постаменте рядом с Царь-колоколом и кричит всем проходящим:
— Товарищи! Власть у народа! Теперь народ…
Землячка идет мимо и думает, что жизнь ее прожита не зря, а впереди столько работы, что на нее понадобится еще десять жизней.

ПЯТНИЦА, 25 ЯНВАРЯ 1924 г.
Несмотря на мороз, в райкоме полно посетителей…
Землячка почти не оставалась одна у себя в кабинете. К ней обращались с утра до ночи, все время приходилось кому-то что-то советовать, кого-то поддерживать, кого-то куда-то направлять. Она не принадлежала себе, а ей иногда хотелось остаться одной, собраться с мыслями, подумать, как и что делать дальше.
Умер Ленин…
Признанный вождь великой и могущественной партии. Враги надеялись, что его смерть поколеблет партию.
Но нельзя поколебать партию, созданную Лениным. С первых же шагов своей деятельности Ленин готовил и воспитывал партийные кадры. Твердость, верность революционному марксизму… Все те, кого он воспитал, станут теперь еще тверже, еще теснее сплотятся под знаменем Ленина.
На столе Землячки пачка газет. «Правда» за последние дни.
Землячка развернула последний номер «Правды». Почти весь он посвящен Ленину. Вся страна скорбит о его смерти.
И ею овладевает желание пойти туда, где находятся те, ради кого он жил, ради кого совершена Октябрьская революция, кому она сама отдает все свои силы. Сейчас место всех большевиков в народе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33