Повести –

OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 15 января 2002
«Л.С.Овалов. Собр.сочинений в трех томах. Том 2»: Издательство «Молодая гвардия»; Москва; 1988
Аннотация
Повесть «Январские ночи» рассказывает о соратнице В.И.Ленина, знаменитой революционерке Розалии Самойловне Землячке.
Лев Сергеевич Овалов
Январские ночи
ПОНЕДЕЛЬНИК, 21 ЯНВАРЯ 1924 г.
Поздно. Может быть, и не так поздно, но она очень устала. Да еще к обычной усталости примешивалось чувство тоски. Ей не хотелось расставаться с Москвой. Она привыкла к этому городу, ее жизнь тесно связана с ним. Отсюда уезжала она за границу, бежала из тюрьмы и теперь вот опять покидает Москву. Но это необходимо.
Она обвела комнату глазами. Большие окна. За ними совсем темно. Иней на стеклах напоминает елочные украшения. На улице холодно. Январь в этом году жестокий. Все морозы и морозы. В комнате натоплено, а ее начинает знобить. Она вся сжалась в своем жестком кресле. Когда она впервые пришла сюда, за столом ее ждало позолоченное кресло, обитое малиновым штофом. Она приказала его вынести. «Это не для работы», — сказала она.
Кресло украшало одну из гостиных богатого купеческого особняка. Просторно жили его хозяева. Гостиные, спальни, громадная столовая… Теперь здесь разместился Замоскворецкий районный комитет РКП (б), а в столовой устроен зал для заседаний.
Купеческое Замоскворечье она больше знает по литературе. Сколько комедий Островского пересмотрела в Малом театре! Кажется, не пропустила ни одной…
Зато хорошо знает Землячка другую Москву — Москву рабочих окраин. Рогожская застава, Пресня, Шаболовка, завод Гужона, Прохоровская мануфактура, Бутырский трамвайный парк — вот где она была частым гостем, вот где ее знали, уважали и, кажется, даже любили.
А теперь приходится с ними проститься. Ей не хочется уезжать из Москвы. Но — надо. Надо. Еще в декабре она знала, что ей придется покинуть Москву. Знала, куда придется поехать. В Ростов-на-Дону. Ей сказали, что там она нужнее. Не все еще там утряслось после гражданской войны. Почти три года как кончилась война, а в донских станицах до сих пор неспокойно.
В комнате тепло, О ней заботятся. Даже когда не хватало дров, печь в этой комнате всегда была хорошо натоплена. Она сердилась, негодовала, говорила, что она не лучше других, но ее не слушались.
Тепло, а ее знобит. Неужели она простудилась? Она поежилась. Прислушалась. Тихо. Все разошлись? Не может быть. Не так еще поздно. Такая тишина наступает обычно позже, когда она задерживается здесь до глубокой ночи. Она у себя в кабинете да дежурный милиционер в вестибюле у входа…
Землячка достала часы, маленькие золотые часики, давным-давно еще подаренные ей матерью. Она носит их в нагрудном кармашке английской блузки, прицепив изнутри большой английской булавкой. Ей немного неловко перед товарищами: эти часики — роскошь, но других у нее нет.
Только девять часов. Совсем еще не поздно. Может быть, разошлись из-за мороза? В последние дни так холодно, что люди торопятся пораньше вернуться домой…
И вдруг тишину прорезал тревожный, нетерпеливый телефонный звонок.
— Товарищ Землячка у себя?
Она сразу узнала — Дзержинский! Но на этот раз голос его звучит как-то необычно.
— Это я, Феликс Эдмундович, — ответила она и пошутила: — Как это вы меня не узнали?
— Розалия Самойловна… — Голос Дзержинского прервался.
Она поняла, ему почему-то трудно говорить.
— Владимир Ильич… — Он замолчал. — Владимир Ильич скончался два часа назад в Горках… — Дзержинский овладел собой. — Час назад туда выехало Политбюро. А вы — приезжайте ко мне.
Землячка слышала каждое слово и отвечала так, как и следовало отвечать, и в то же время у нее потемнело в глазах. В комнате горит свет, и — темно. Она не знала, долго ли это длилось — мгновение, минуту, вечность… Казалось, у нее остановилось сердце.
Вся жизнь ее поколения связана с этим человеком. Именно он — он был тем источником разума, света, движения, который вдохновлял большевиков.
Она взяла себя в руки. Сейчас нужны ясность мысли и сила воли, без чего невозможно вынести такое испытание. Нужно мобилизовать все свои силы, действовать отчетливо и разумно.
У двери она на секунду задержалась, мельком взглянула в небольшое зеркало, поправила волосы — губы вздрагивали, она стиснула зубы — держись, держись, именно сейчас нельзя позволить себе распуститься! — и вышла в приемную.
Ее помощники находились на месте.
Вскинула на переносицу пенсне, посмотрела строго.
— Товарищи, только что звонил Феликс Эдмундович. Мы потеряли… — Спазма сдавила горло. — Два часа назад скончался Владимир Ильич. Прошу вас… — Она знала, все понимают без слов, и пыталась скрыть горе за деловыми распоряжениями. — Поезжайте на Павелецкий вокзал, пойдите в депо, пусть подготовят паровоз, который в прошлом году рабочие подарили партийной организации депо. Предупредите типографию, будут срочные материалы.
Голос не дрожал, она говорила скупо, отрывисто, непререкаемо, как и всегда в решительные моменты, за что многие, кто плохо ее знал, считали Землячку очень сухим человеком.
Она стояла посреди комнаты. Медлила. Вспоминала, не забыла ли чего.
— Вы уходите, Розалия Самойловна?
Все знали, что домой Землячка ходит пешком.
Все же кто-то спросил:
— На конный двор не позвонить?
— Нет, нет, — отозвалась Землячка. — Я доберусь…
Перечить ей не полагалось.
Ветерок с присвистом несся по заснеженной Полянке. Возле райкома горел фонарь, единственный на всю улицу. Мороз сразу дал себя чувствовать. Землячка поежилась, спустилась по ступенькам с крыльца, сделала несколько шагов, все же добираться пешком до Лубянки не очень-то хотелось.
На углу, сгорбившись, неподвижно сидел на козлах санок извозчик.
— Извозчик! — негромко позвала Землячка.
Тот встрепенулся, дернул вожжами.
— Пожалте. Куды надоть?
— На Лубянку.
Села в санки, запахнула полость.
— Побыстрей, — сказала она. — Тороплюсь.
— Эх, барыня, куды нам торопиться? — наставительно отвечал извозчик, стегнув, однако, лошаденку вожжами. — Трог-гай!…
Она опять ушла в свои мысли, возвращаясь к человеку, которого только что лишилась, — лишилась она, лишились партия, страна, Россия, весь мир…
За долгие годы совместной борьбы, бесконечных тревог и жестоких испытаний она убедилась, какой это великий человек!
Она знала многих революционеров, сама была революционеркой. Но она убеждена, что такого, как Ленин, не существовало. Такие люди рождаются раз в столетие, а может быть, и не каждое столетие. Мало кто понимал свою эпоху, как он. И не только понимал, но и опережал свое время.
Посвистывал ветер, извозчик подгонял лошаденку, а Землячка все думала, думала, вспоминала…
Познакомилась она с Лениным в 1901 году, когда работала агентом «Искры» и была вызвана к нему для отчета. После первой же встречи ее жизненный путь определился бесповоротно — она стала его ученицей, последовательницей и соратницей. Делу, которое он возглавил, она отдала всю свою жизнь, навсегда связав себя с партией, созданной и руководимой Лениным.
Она стала активной деятельницей этой партии. Не было на протяжении двух десятилетий съезда, в котором Землячка не принимала бы участия. Она бывала у Ленина в Мюнхене, в Женеве, в Париже, по его поручению участвовала в организации съездов в Лондоне и Стокгольме, под его непосредственным руководством работала в Петербурге и Москве…
На партийном учете Владимир Ильич Ульянов-Ленин состоит в Замоскворецкой районной организации, и вот теперь… теперь… придется… Ульянова-Ленина… снимать с партийного учета!
Но все должно идти по предначертанному им пути. Гении умирают слишком рано. И только лишь после их ухода в полной мере постигается их значение.
Ее толкнуло, и она очнулась. Санки стояли посреди Лубянской площади.
— Куды? — спрашивал извозчик.
— Я же говорила, в ГПУ, — нетерпеливо сказала Землячка.
— Ох ты, господи! — Извозчик кивнул на темный многоэтажный дом. — Успеешь еще туды!…
Он опять задергал вожжами, направляя лошадь к громадному молчаливому зданию, в котором еще не так давно размещалось страховое общество «Россия».
Землячка предъявила удостоверение, миновала часового, поднялась, и ее тотчас пропустили в кабинет Дзержинского.
В кабинете горела лишь настольная лампа, и по стенам бежали зеленые тени. На стульях, расставленных вдоль стены, сидели чекисты в одинаковых темных гимнастерках.
Дзержинский стоял за столом, отдавал какие-то распоряжения.
Он был бледен. Узкое изможденное лицо, высокий лоб, горящие глаза и бородка клинышком…
Дзержинский увидел Землячку, вышел из-за стола, и тень тоже двинулась за ним по стене. Протянул руку, пожал. Хотел что-то произнести — и не смог. Землячка тоже была не в силах заговорить.
Тень прошла по лицу Дзержинского, и он быстро сказал:
— Сейчас едем в ЦК.
Все встали, ждали, не скажет ли еще что Дзержинский.
— Действуйте, — добавил он. — Пусть каждый будет на своем месте.
И распахнул дверь, пропуская Землячку вперед.
В секретариате ЦК собрались все члены комиссии: Лашевич, Муралов, Ворошилов, Молотов, Зеленский, Енукидзе и Бонч-Бруевич.
— Что ж, товарищи… — Дзержинский подавил волнение, следовало говорить о множестве всяких мелочей, которые приходилось загодя учесть и предусмотреть. — Отправление поезда в Горки в шесть часов. Поезд поведет паровоз, почетным машинистом которого числился Владимир Ильич. Пропуска печатаются, надо определить, кому их выдать, составить списки. Необходимо поехать в Дом союзов, подготовить зал… — Он повернулся к Землячке: — А вам, Розалия Самойловна, нужно оповестить свой район — заводы, фабрики… Владимир Ильич состоял ведь в вашей районной организации.
Землячка возвращается в райком. За окном ночь, тишина, холод. В комнате светло и тепло. Но плечи ее сводит озноб, гнетет невозвратимая потеря.
Первая ночь без Ленина. Гораздо легче было жить, сознавая, что он есть на свете. Не одной ей. Тысячам. Миллионам.
Воспоминания, воспоминания…
Она помнит его речи: и те, что слышала, и те, что читала. Встречи. Он встает перед ее глазами, отзывчивый и внимательный, а иногда гневный и взволнованный. Мудрость мыслителя сочеталась в нем с эмоциональностью поэта. Он был требовательным человеком в дружбе, не прощал ни измен, ни малодушия. Друзей терял тяжело и всегда глубоко переживал эти потери.
Как же можно перенести утрату такого друга и учителя, как Ленин? А надо. Иначе не будешь достойна его. Много оставил он начатых великих дел…
Ушел… Теперь работать надо еще больше, еще лучше. Работать так, словно в любой момент он может потребовать у тебя отчета.
Год за годом перебирает она в памяти. Встречи. Письма. Разговоры… Вехи собственной жизни.
1894-1903 гг.
Серьезная девочка
Иногда Землячку спрашивали, как она, девушка из буржуазной семьи, стала революционеркой? Кто повел ее, юную гимназистку с вьющимися черными волосами и серыми любопытными глазами, к вершинам передовой научной мысли?
Родилась она в 1876 году. Дед ее не был бедняком, а отец стал богачом. Он был предприимчивый человек, ее отец, Самуил Маркович Залкинд. Владел в Киеве отличным доходным домом, а его галантерейный магазин считался одним из самых лучших и больших в городе.
Он хотел вывести детей в люди и вывел — они учились, выучились и стали инженерами и адвокатами. Получили широкое образование, но, увы, мыслили не совсем так, как хотелось отцу. Благо своей родной страны они видели в революции. Все дети Самуила Марковича Залкинда побывали в царских тюрьмах, и то и дело купец первой гильдии Залкинд мчался к властям предержащим со своими деньгами и вносил залог, беря на поруки то одного, то другого сына.
Но всех больше в семье любили Розочку. Она была самая способная, самая нетерпеливая, самая проницательная и, даже братья признавали это, самая умная. Роза была на редкость серьезная девочка. Запоем читала все, что попадалось под руку. Но романы увлекали ее меньше, чем серьезные научные книги. Толстой, Тургенев?… Писатели, конечно, отличные, но Анна Каренина вызывала у нее снисходительное сожаление, а Лизу Калитину она даже осуждала. «Шла бы ты, голубушка, не в монастырь, а в революцию, там тебе, с твоей принципиальностью, самое место…» Роза с интересом читала исторические труды. А от истории перешла к социологии. Трезвый научный анализ явлений жизни она предпочитала поэтическим эмоциям.
Как-то она увидела у знакомого студента объемистую книгу. «Капитал. Критика политической экономии. Сочинение Карла Маркса». Взяла, полистала. Это был перевод с немецкого.
— Вы не могли бы достать мне это сочинение в подлиннике? — спросила она владельца книги. С иностранными авторами она предпочитала знакомиться без посредничества переводчиков.
В первых же главах своего сочинения, рассуждая о товаре и деньгах и прослеживая процессы обмена, Маркс утверждал, что законы товарной природы проявляются в инстинкте товаровладельцев. Они приравнивают свои товары друг к другу как стоимости, и постепенно из всех товаров выделяется один, в котором все другие товары выражают свои стоимости, — именно этот товар и становится деньгами.
Рассуждая затем о деньгах, на которые разменивается весь экономический и моральный уклад общества, Маркс цитировал бичующие стихи Софокла:
Ведь нет у смертных ничего на свете,
Что хуже денег. Города они
Крушат, из дому выгоняют граждан,
И учат благородные сердца
Бесстыдные поступки совершать,
И указуют людям, как злодейства
Творить, толкая их к делам безбожным…
Искусство помогло Розе понять Маркса, а его блистательная эрудиция и неумолимая логика покорили ее.
Она читала вдумчиво, медленно, упорно. Для нее открылся целый мир. Было ей тогда семнадцать лет!
Отец как-то поинтересовался, что это за книжку читает воспитанница Киево-Подольской женской гимназии. Оказалось, сочинение некоего Карла Маркса «Капитал».
— Хочешь разбогатеть? — пошутил отец.
А годом позже узнал, что его Роза ходит по разным мастерским и разъясняет рабочим сочинение этого господина Маркса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33