Те тоже догадались, что лучше всего притвориться пьяными — мало ли куда можно забрести с пьяных глаз!
— Отец! — заплетающимся языком позвал Костин незнакомца, плохо различая его в темноте.
— Пошли вы!…
Во мраке ночи послышались сердитые рассуждения о пропойцах. Но в конце концов ночной незнакомец указал им калитку.
Беглецы очутились на улице и сразу разошлись по указанным адресам.
Ярославский отправился к знакомой фельдшерице Машинской, у нее не раз уже скрывались большевики, жившие по фальшивым паспортам.
Дошел до Бутырок, постучал в дверь.
— Фаина Васильевна!
— Кто там?
— Христос воскресе!
— Не может быть…
— Уверяю вас!
Дверь распахнулась.
— Емельян Михайлович!
— Как видите.
Пролом в стене стражи порядка заметили лишь на рассвете. Поднялась суматоха, однако продолжалась она недолго — нетрезвые надзиратели побоялись испортить начальству праздничное настроение, отложили доклад о побеге на «после праздника», и к утру все в тюрьме постепенно угомонилось.
А Землячке еще предстояло осуществить свою первоапрельскую шутку.
Она даже заснула под утро, нашла силы взять себя в руки.
Часов в восемь поднялась, умылась, надела принесенное Катениной платье, принарядилась по случаю пасхи.
Генкина вопросительно взглянула на соседку.
— Да, — односложно ответила та.
По сравнению с Землячкой Генкина нервничала гораздо больше, хотя бежать предстояло не ей.
И вот в коридоре загромыхали…
Разносят чай!
Отворилась дверь, вошел надзиратель с медным чайником в руках, на этот раз не Овчинников, а Потапов, человек малоразговорчивый, сумрачный.
— Кипяточек, — произносит он приветливо ради праздника.
Ни хлеба, ни сахара не принес, во всех камерах полно всякой снеди.
Обитательницы камеры наполняют кружки.
Потапов идет к двери разносить кипяток дальше.
— Я вас прошу, пока вы в коридоре, оставьте дверь открытой, — обращается к нему Землячка равнодушным голосом. — Такая духота, пусть проветрится.
Потапов не отвечает, выходит в коридор, но дверь не закрывает. Слышно, как заходит в соседнюю камеру.
Землячка с лихорадочной быстротой надевает шляпку, опускает на лицо вуаль, натягивает перчатки, подходит к двери…
Вот Потапов зашел еще в одну камеру.
Теперь действовать со всей возможной быстротой!
— С богом, — шепчет позади нее Генкина.
Землячка не слышит ее, быстро пробегает на цыпочках по коридору и скрывается за углом. Потапов не услышал! Она приближается к дежурной комнате. Оттуда несутся мужские голоса. Тут же, направо, против дежурки, дверь во двор. Мимо, мимо! Она подходит к двери… Не заперта. Удача! Выходит во двор, не спеша прикрывает дверь. Идет по двору… Только не торопиться! Навстречу городовой. Он не обращает на нее внимания. Медленно. Не торопись… Теперь самое страшное. Она входит в караульное помещение, дверь из которого ведет на улицу. Неторопливо приближается к выходной двери… Самообладание! Еще раз самообладание!
— Откуда это такая барышня? — слышит она за своей спиной.
— Да должно, от нашего доктора.
Она выходит на крыльцо.
У дверей дежурит городовой.
— Позовите, пожалуйста, извозчика, — обращается она к городовому.
— Извозчик! — кричит городовой.
На ее счастье извозчик неподалеку. Он подъезжает к крыльцу, и Землячка садится в пролетку.
— Благодарю, — небрежно бросает она городовому и затем громко приказывает: — На Тверскую, в гостиницу «Луч»!
Она называет правильный адрес. Прежде всего — именно туда! Там живет хорошая знакомая Катениной актриса Ратнева. В этой гостинице обитают лица свободных профессий. Журналисты, актеры, художники, а то так и коммивояжеры, и даже шулера. К ним ходит множество посетителей, двери гостиницы не закрываются круглые сутки. Но это-то и устраивает Землячку, ей нужно сбить со следа полицию.
Она останавливает извозчика у подъезда гостиницы, щедро расплачивается, чтобы расположить к себе извозчика — в случае расспросов он, может быть, и не захочет ее вспомнить…
Дверь гостиницы хлопает не переставая.
Землячка поднялась в номер Ратневой, передала привет от Катениной, посидела, вышла, прошлась по улице, снова вернулась, снова вышла; так в течение часа то входила, то выходила, чтобы служащие гостиницы не смогли бы сказать, ушла она или нет, а она ушла, наняла на углу извозчика, доехала до Каменного моста, расплатилась, перешла мост, наняла другого извозчика, поехала в Замоскворечье, в Медведниковскую больницу, к доктору Бекетову, пробыла у него до вечера, а когда стемнело, поехала на Ярославский вокзал, отправилась в Щелково, к фельдшерице Васильевой…
Васильеву она тотчас послала в Москву — та умела конспирировать, но Землячка предупредила, что на этот раз конспирировать придется особенно тщательно, посылала она Васильеву ни больше, ни меньше как в Московский комитет сообщить, что она удачно ушла из тюрьмы и ждет новых указаний.
Васильева выполнила поручение с отменной точностью: добралась до Москвы, нашла нужного человека, дождалась, пока тот в свою очередь сходил по известному ему адресу, получила ответ и благополучно вернулась домой.
В Щелково Землячке надлежало прожить несколько дней, пока ее не известят, что делать дальше.
Васильева старалась всячески занять свою гостью, принесла кипу романов Данилевского, выпросила у соседки на несколько дней швейную машинку, предложила даже сыграть в подкидного дурака, но гостья не хотела ни читать, ни шить, ни играть в карты.
— Не беспокойтесь, голубчик, — сказала она гостеприимной хозяйке. — Я хочу спать, спать, только спать, нервы у меня не в порядке, и самое лучшее для меня — выспаться.
Она действительно старалась как можно больше спать — еще неизвестно, что ждет ее впереди.
Лишь через неделю приехал из Москвы к Васильевой незнакомый студент, привез роскошное издание лермонтовского «Демона», попросил передать книгу доктору Осипову и тут же отправился обратно.
— Что там такое? — поинтересовалась Землячка, когда студент покинул квартиру Васильевой.
Землячка даже не показалась ему, так и просидела в спальне, пока студент разговаривал с хозяйкой.
— Да вот, привез книжку для доктора Осипова, — неуверенно произнесла Васильева, догадываясь, что слова студента имеют какой-то тайный смысл.
— Давайте…
«Демон» служит ключом одного из принятых в Московском комитете шифров, а Осиповым была сама Землячка.
В книжке записка совершенно невинного содержания — на взгляд любого непосвященного человека.
Землячке предписывалось немедленно выехать в Петербург и включиться в работу Петербургского комитета большевиков; после провала военной организации Москва Землячке была заказана.
В тот же вечер она собралась в дорогу. В записке рекомендовалось ехать, минуя московские вокзалы. Она так и сделала. На извозчиках добралась до Николаевской дороги, купила билет на проходящий поезд и на следующий день была уже в Петербурге.
Тюрьма
Начался один из самых тяжелых периодов в жизни Розалии Самойловны Землячки.
После поражения Декабрьского восстания революция пошла на убыль. Правда, то в одном, то в другом городе вспыхивало сопротивление рабочих — народные массы отступали с боями. Но все-таки отступали. Все силы бросила контрреволюция на разгром рабочего движения. Чтобы «обуздать» пролетариат, капиталисты, в тесном единении с правительством, усилили полицейский произвол.
Землячку кооптировали в состав Петербургского комитета. Сложно и трудно было в то время работать в подполье. Рабочий класс придавлен, интеллигенция разочарована, колеблющиеся элементы бегут от революции. Лишь одни большевики не теряли присутствия духа. «…Преследования страшны только отживающим классам, — писал Ленин в годы наибольшего упадка массовой борьбы, — а пролетариат увеличивается в числе и сплоченности тем быстрее, чем быстрее успехи господ капиталистов».
Снова жизнь в нелегальных условиях, но ни на один час не прерывает Землячка своих связей с рабочими Петербурга, хотя работать становится все трудней и трудней.
Однако среди трудностей и опасностей бывали светлые дни, когда и Землячка, и ее товарищи по работе ощущали новый приток сил.
Это были дни общения с Владимиром Ильичем, встречи с ним, работа под его руководством.
Ленин вернулся в Россию 7 ноября 1905 года и в течение всего 1906 года непосредственно руководил социал-демократическими организациями в Петербурге и нередко выступал перед питерскими рабочими.
В начале 1906 года развернулась подготовка к Четвертому съезду РСДРП. Петербургский комитет избрал своим представителем на съезд Ленина.
Съезд состоялся в Стокгольме, и в продолжение всего апреля Землячка с нетерпением ждала вестей из Швеции.
Между Лениным и оппортунистами развернулась ожесточенная борьба, и хотя большевиков на съезде было меньше, чем меньшевиков, железная логика Ленина настолько подавляла противников, что при утверждении устава партии принята была ленинская формулировка о демократическом централизме, навсегда определившая основные принципы организационного построения коммунистической партии.
Из Стокгольма Ленин вернулся в последних числах апреля, и 9 мая Землячка на партийном собрании слушала его доклад об итогах Четвертого съезда.
Теперь она и сама могла выступать перед рабочими и знакомить их с резолюциями, вносившимися на обсуждение съезда и меньшевиками, и Лениным.
А наступление реакции все усиливается. Меньшевики проповедуют коалицию с кадетами. У Землячки начинают сдавать нервы. Непереносимо изо дня в день сталкиваться с холопством интеллигентского мещанства.
В письмах к Лидии Михайловне Катениной, старому и верному другу, которая к тому времени переехала работать в Чухлому, у Землячки нет-нет да и прорываются трагические нотки.
"Трудно всегда все скрывать глубоко в себе.
Здесь по-прежнему омерзительно-скверно обстоят дела. Пожалуй, еще хуже, чем при вас. У меня настроение какое-то зловещее, не могу подобрать другого слова…
Выход — начать беспощадную борьбу за самое дорогое мне в жизни…"
Так пишет она в ноябре 1906 года, а месяцем позже совсем приходит в отчаяние:
"Дорогая моя! Я послала вам письмо в Чухлому.
Чувствую я себя отвратительно, но говорить об этом сейчас не хочется. Не знаю, что с собой делать сейчас, — отдыхать я решила по одному тому, что физическое состояние просто не позволяет ни о чем другом думать. Чувствую себя серьезно и тяжело больной, но по обыкновению перемогаюсь…
Существую сейчас вне пространства и времени.
Я стала совершенно бесстыдной в отношении денег, я обираю вас безбожно. Но я получила ряд ужасных писем от своей племянницы, которая вышла замуж за человека, осужденного на десять лет каторги, едет за ним и не имеет, конечно, вместе с мужем ни гроша… Она в совершенно безвыходном положении, и я последние деньги ваши отослала почти непроизвольно…"
С семьей Землячка не могла поддерживать связи, она находилась в подполье и боялась себя обнаружить: все родственники Розалии Самойловны были у полиции на примете.
Спад революции влиял на активность многих работников партии, в организации чувствовались демобилизационные настроения, и Землячка приходила все в более и более мрачное состояние, ее мучили дурные предчувствия.
В начале октября, в Териоках, небольшом финском городке, расположенном на берегу Балтийского моря, в пятидесяти километрах от Петербурга, собралась конференция питерской организации РСДРП.
Ленин принимал в ней деятельное участие. Землячка с интересом слушала его выступления и с новым зарядом бодрости вернулась в Петербург.
Но тучи над ней сгущались.
Тусклым ноябрьским днем 1907 года Петербургский комитет большевиков, собравшийся на строго засекреченной конспиративной квартире, был неожиданно арестован.
Землячка очутилась в одной из общих женских камер Литовского замка. Из тюрьмы она пишет Катениной письмо за письмом.
«Моя неспособность уживаться с людьми не передается через толстые тюремные стены. Страдаю я очень от публики тюремной. Что это за ужас, ужас! В лучшем случае две трети мещанки, а остальные… Сколько борьбы из-за шпионок, провокаторов, заведомых черносотенок и сифилитичек…»
Однако Землячка пытается взять себя в руки, и вот железная революционерка сидит и вышивает шарфики!
«Кроме того, передала для вас два шарфика, собственноручно мною вышитых, — пишет она той же Катениной. — Один для вас, другой для Наталки».
Наталка — это Наталия Георгиевна Раскина, по мужу Соболева, врач по профессии, активный работник петербургского большевистского подполья, секретарь подпольного Нарвского комитета.
А следствие идет своим ходом…
«И если все эти годы не удастся сократить, стоит ли жить? — обращается Землячка к Катениной. — Простите, что заныла. Больше никогда не буду. Сейчас у меня сдерживаемая тоска вылилась. Ведь перед публикой здесь никогда не изливаюсь. Наоборот, поражаю хорошим настроением, и было бы странно, если бы поведение мое было иное…»
Она пыталась договориться со своими товарищами по Петербургскому комитету, арестованными вместе с ней, о поведении на суде.
«Хотела бы, чтобы день суда, — писала она, — не был позорным пятном в моей жизни…»
Большинство товарищей, проходивших с Землячкой по процессу, не хотели признаваться в принадлежности к партии, но Землячка, считая каторгу неизбежной, предлагала открыто объявить себя членами партии и уйти с суда с гордо поднятой головой.
«Сегодня получила повестку в суд, — сообщает она Катениной. — Состав суда — председатель Крашенинников (гроза!) и Камышинский прокурор. Все пророчат каторгу…»
Она просит передать для нее в тюрьму приличное черное платье, достать хотя бы на один день, она хочет хорошо выглядеть на суде.
В мае 1908 года состоялся суд. Подсудимых защищали знаменитые адвокаты — Бобрищев-Пушкин, Грузенберг, Левенсон.
Процесс привлек к себе внимание, и суд не решился пойти на крайние меры.
Землячка была осуждена на полтора года заключения в крепости и отбывала свое наказание все в том же Литовском замке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33