– А как вас зовут?
– Не перебивай, когда я говорю. Кауханен моя фамилия, хотя можешь кликать меня Кафтаном. А твое истинное имя? Хайстила – это мой меньший собрат, поэтому оставь его в покое.
Выражение лица Йере стало подобно ранним сумеркам.
– Андерссон, – уверенно заявил он. – Иногда случается, что я путаю имена… Конечно же, я не могу быть Хайстилой, это было бы неразумно…
– А где же разум твой? Ты его пропил. Ученым людям следует опасаться вина, поскольку голова у них и без того идет кругом.
Кафтан, прибегая к сильным выражениям, обрисовал вред, наносимый проклятым алкоголем: пьяный сидит на месте, а трезвый идет вперед. Йере попытался опровергнуть это утверждение и сообщил, что он идет пешком уже целых шесть дней.
– И добрался только сюда? – удивился Кафтан, который находился в дороге всего лишь один день.
– Сегодня днем снялся с якоря из Выборга. Выплыл на фарватер и стал голосовать. Счастье улыбнулось скоро. Уцепился за корму «дальнобойщика» и задремал. Это было нетрудно после того, как полжизни провел на море и поплавал по всему миру. Но потом божественная поездка кончилась. Шофер заметил меня и выгнал на дорогу. Конец пути проделал пешком, считал телеграфные столбы. И вот я здесь и снова голосую.
Кафтан закончил рассказ о своем путешествии и снова принялся за хлеб. Йере изучающе рассматривал лицо бродяги. Оно казалось угрюмым и несколько угловатым. Однако в глазах его отражалась необыкновенная честность. Йере также рассказал вкратце о фазах своего похода. Сказал, что он писатель, который бродит по свету в поисках тем для своих произведений.
– Значит, книжки пишешь, – с легкой, но тем не менее презрительной улыбкой произнес Кафтан. Однако согласился, что и книги кому-то писать надо, поскольку на свете постоянно встречаются люди, головы которых забиты не только перхотью, но и иным мусором.
Проглотив полкило хлеба, Кафтан вытащил из кармана плитку жевательного табака и сунул его себе в рот:
– Унавозим грядку. Это мой завтрак.
Жуя табак, он рассказал, что после трехлетнего плавания прибыл в порт Ура. Направлялся домой в город Котка, когда у него украли деньги, и он с пустым карманом вынужден был топать по земной тверди пешком.
– Денег у меня было много, но береговые работяги сперли все до последнего динара, – продолжал Кафтан. – Они настолько чертовски хитры, что даже не умеют лежать растянувшись. Сначала накачали вином. Правда, я выпил не больше одного медного рога. Но опьянел, потерял сознание. Тогда-то меня и обшарили. Но я этого так не оставлю. Сейчас еду в пароходство.
Йере поинтересовался, почему Кафтан сначала не хочет посетить Котку, но моряк лишь смачно плюнул на траву и произнес с некоторой тоской в голосе:
– Не очень-то хочется старухе предъявить одного лишь себя. Она ждет денег. Но здесь я ничем не могу ей помочь, поскольку земля плодит воров, словно вшей. В море все по-другому: если украдешь, ступай аукайся с акулами. Нечестность омрачает жизнь. Смотри-ка сколько комаров, да еще такие ненасытные.
Собеседники немного помолчали. Луна спряталась за стену сарая, и их лица оказались во мраке. Кафтан снова потер свой щетинистый подбородок, убил комара и выплюнул остатки жевательного табака на траву. Затем, зевнув, произнес:
– Как насчет вздремнуть? Протянем кости, а утром выйдем на фарватер… Ну, началась настоящая ярмарка. Комары съедят живьем.
– Женская мода сейчас такова, что вши мрут от голода, – ответил Йере, – а вот комары, конечно, хотят, чтобы юбки стали еще короче.
– С этого обычно все и начинается: мужик видит юбку^. В твоем роду и у других такой же недуг?
Йере намеревался было ответить, но тут они оба одновременно повернулись посмотреть на дорогу. Там молодая пара велосипедистов остановилась у тропинки, ведущей к сараю. Они пошептались о чем-то и затем направились к сараю, оставив велосипеды на полпути. Губы Кафтана растянулись в улыбке, хотя улыбался он редко. Он толкнул Йере дружески в бок и хохотнул.
– Помолчи минутку, как сказал Миеттинен, фотографируя труп. А ну, обратно в постель, чтобы и другим хватило места растянуть кости.
Кафтан проскользнул через дыру в сарай, Йере поспешил следом за ним. Они оба рядком приближались к стене и через щели в стене сарая стали наблюдать за приближающейся парочкой, в которой, судя по всему, взахлеб играли инструменты августовской ночи. Сущую правду говорил неизвестный автор, выступавший в одном из журналов: любовные пути финской литературы и кино ведут на сеновал. И эта история, видимо, завершится известной кульминацией, за чем напряженно следили наши бродяги.
Новые ночные гости вошли в сарай не через дыру в стене, а через широкие двери, где шуршащие постели были заложены неделю тому назад. Они вошли, тихо перешептываясь, и в их шепоте угадывалось игривое настроение. Каждый здравый человек в свое время хотел бы тоже побывать на их месте. Женский голос произнес:
– Здесь совсем темно.
– Не волнуйся, – ответил мужчина. – Ночью всегда темно.
– Что сказали бы люди, если бы увидели нас здесь?
– Наверное, глупость какую-нибудь. Здесь чудесный запах, аромат сухого сена…
– Пахнет клевером…
Уважаемый читатель, конечно, совершенно уверен, что первые обитатели сарая остались слушать литанию любви, которая раздавалась сквозь запахи свежего сена, литанию, в которой мудрость поцелуев вызывала образ господина Соломона. Разочаруем читателя, во-первых, потому, что во всех книжных магазинах нашей страны можно приобрести гораздо лучшие описания сцен на сеновалах, во-вторых, по той причине, что моряк Кауханен и поставщик опусов для еженедельных журналов Йере Суомалайнен оказались деликатными людьми, понимающими, что драма не всегда требует для себя большой сцены и что фарсы разыгрываются даже в телефонных будках. Причем без суфлеров и критиков. Почти сразу после того, как закрылась дверь сарая и парочка улеглась удобно отдохнуть, бродяги выскочили на свежий воздух, спешно овладели транспортными средствами пришельцев и направились к шоссе.
Понять истинный смысл в потоке словесной шелухи иногда бывает весьма затруднительно. Наши путешественники отнеслись с прохладцей к нежной романтике, о которой писатель Иоханнес Линнанкоски в дни своей молодости написал бы трогательный роман и заставил бы плакать одиноких женщин.
С медленно наступающим рассветом узкий рог месяца побледнел, приобретя цвет тусклой кости. Небо было ясным и ополоснутым свежей ночной влагой. С ближайшей нивы лился запах созревающего зерна. Ночь завершила свой сторожевой обход и открыла окно яркому утреннему свету.
Йере ехал на женском велосипеде с малой передачей, то и дело вытирая с лица пот. Дорога быстро неслась ему навстречу, и водяные мозоли между пальцев теперь отдыхали по-настоящему. Единственной тягостью были песчинки, попадающие в глаза, и постоянные угрызения совести. Сухое разъяснение, данное Кафтаном, что велосипеды^ они не украли, а лишь позаимствовали, не удовлетворило Йере, который спокойно совершил подряд несколько преступлений. Полиция гонялась за ним уже потому, что он, будучи начальником рекламы мыловаренного завода, ничего не делал, сейчас же у полиции появилась двойная причина разыскивать его, поскольку он наконец совершил кражу. Давящее чувство вины заставляло ноги нажимать на педали все сильнее и сильнее.
Кафтан догнал Йере и, тяжело дыша, сказал:
– Не порви свою кожу! Придержи, рысак, у меня колики начинаются! В груди жмет, и воздуха не хватает.
Но Йере не снизил скорости.
– Надо спешить, – заявил он. – Неизвестно, когда нас схватят.
– И где только был зачат твой разум? – вспыхнул Кафтан. – Полегче, черт, скоро и у тебя легкие в комок превратятся. Мне уже не смешно.
Йере несколько сбавил скорость, и Кафтан оказался рядом с ним. Рослый и сильный мужчина задыхался и тяжело дышал. Веселые ручейки пота лились по заросшему щетиной лицу. Он не привык ездить на велосипеде на дальние расстояния в отличие от Йере, который в годы своей молодости совершал поездки на велосипеде по всей финской Карелии.
– Начинай снизу, если уж намереваешься меня убить, – воскликнул Кафтан.
– Убить не столь трудно, – ответил Йере.
– Ну так давай уж сразу. Меня уже колотит.
– Не сейчас. Здесь слишком много населенных пунктов.
Обмен репликами прекратился. Первые лучи солнца начали согревать плечи велосипедистов. Внезапно Кафтан остановился и с серьезным видом стал что-то усиленно рассматривать впереди.
– Кажись, затычка…
– Что?
– Протри глаза и посмотри.
Йере остановился и посмотрел на извивающуюся дорогу, но, так как очки у него были в кармане, он ничего не увидел. Но тут же в ногах его появилась слабость. Неподалеку стоял полицейский в форме. Йере не в силах был скрыть своего испуга и шепнул Кафтану:
– Бежим… Я… я не хочу в тюрьму.
– У меня тоже нет такого желания, – спокойно ответил Кафтан и продолжил еще более спокойным тоном: – Господь Бог испытывал братьев Иосифа, но отпустил на свободу.
Полицейский приблизился к нашим путникам, и они подошли к представителю власти. Губы у Йере похолодели, а на лице его приятеля не дрогнула ни одна мышца. Взгляд серых глаз моряка Кафтана был таким, словно он рассматривал впереди риф.
– Что нужно власти? – спокойно спросил он и с беззаботным видом положил велосипед на обочину дороги.
Йере последовал его примеру и с виноватым видом взглянул на полицейского.
– Куда господа держат путь? – спросил полицейский.
Кафтан повернулся к Йере.
– Говори ты, поскольку язык у тебя привешен здорово.
Йере зажмурился и призвал на помощь Хайстилу.
– Моя наследственная педантичность, пожалуй, может надоесть вам, поскольку вы по исконно финскому обычаю привыкли к быстрым действиям. Никогда не могу рассказать красочно историю моей жизни, попытаюсь лишь осветить ее. Я не являюсь человеком, обладающим хорошей памятью, чтобы легко забывать прошлое. Помню некоторые обстоятельства слишком хорошо – правда, несколько приукрашенными, ибо память человека мастерски пользуется цветом. Однако даже наиболее способный приукрашивать не в силах полностью скрыть мелкие крохи истины. И я сейчас стремлюсь поведать правдивую историю. Тому, кто подглядывает в замочную скважину, лучше открыть дверь, но перед тем, как я проделаю это, сначала представлю своего друга Комулайнена. Мое имя Иозеф Шепесковски. Финну его достаточно трудно произносить. Но у моего отца имя было еще более сложным: Владислав Северин Игнаси Ше-пес…
– Меня зовут Мойланен, – перебил его полицейский. – Вы, похоже, коммивояжеры.
В темноте душной ночи появился лучик света. Полицейский ни слова не сказал ни о мыловаренном заводе, ни о велосипедах. Он лишь любезно извинился перед путниками за беспокойство и коротко объяснил, что их автомобиль застрял в глине неподалеку отсюда.
– Мы с комиссаром расследовали здесь одно дело и сейчас очень спешим в Хельсинки. Не могли бы вы помочь нам? Не очень хотелось бы будить хозяев здешних домов.
И писатель, и моряк с радостью последовали за полицейским. Йере подумал, что помощь в вытаскивании автомашины из глины на дорогу может в будущем оказаться смягчающим обстоятельством. Оптимист никогда не ведает, что с ним случится в будущем. Если он увязнул в глине, то считает это целительной грязевой ванной.
Пройдя метров сто, они подошли к автомобилю, одно из задних колес которого погрузилось глубоко в мягкую глину деревенской дороги. Комиссар в гражданском костюме вылез из машины и вместе с нашими путниками стал толкать автомобиль. Полицейский же сел за руль. Машина выскочила из ямы, и все общество выехало на шоссе. Йере вышел из автомобиля и поспешил к велосипедам, а Кафтан, усевшийся рядом с водителем, даже не шелохнулся. Когда полицейский поинтересовался у Кафтана, сколько он должен за помощь, тот угрюмо ответил:
– Сначала подбросьте до Хельсинки.
– Значит, вы едете в Хельсинки?
– По лицу видно.
Кафтан высунул заросшее щетиной лицо в окно автомобиля и крикнул Йере:
– Слышь, книгодел! Коль и этот лаг воздушного пространства так удобен, нажимай на педали и считай телеграфные столбы в обратном направлении. Дело стоящее. А мне скорей надо в контору пароходства. Счастья тебе на авеню твоей жизни. Покедова, до встречи.
Йере, оторопев, остался на обочине дороги, а автомобиль двинулся в путь. Кафтан помахал ему остатками своей фуражки и сунул в рот очередную порцию жевательного табака. Прошло несколько минут, прежде чем Йере пришел в себя, но моряк уже укатил далеко.
Писатель ощутил во рту горечь гнева. Выходит, Кафтан считал его просто шутом? Неудивительно, что он с презрением говорил об «ученых людях»: «Я избегаю делателей книг и сборников проповедей. Они превращают человека в заику. Поверь мне, боязнь мудроты – начало настоящего человека…»
Йере, однако, не испытывал ненависти к этому угрюмому и мирному морскому волку, земному скитальцу, дважды обогнувшему земной шар: сначала по морю, а затем в своих воспоминаниях. Кто знает, по своей сути он, может быть, хороший и честный человек и, пожалуй, взаправду полагал, что Йере отвезет велосипеды обратно и поблагодарит хозяев за их кратковременную аренду. Поистине освежающая увеселительная поездка. Туда и обратно, словно мимолетный стрекот сороки.
Солнце уже забралось на макушку леса и бросало на округу огненные лучи. Утро было дразняще прекрасным. Йере посмотрел вдоль дороги и заскрипел зубами. Ему следовало сейчас вернуться на три мили назад, прежде чем продолжить путь на запад. Он попытался отнестись к себе с нежностью, ибо никогда не воображал себя критиком, для которого превыше всего язвительные фразочки, произнесенные им в течение всей его жизни. По существу, он являл собой мягкого, внутренне теплого путешественника по жизни, для которого ошибки – проявление человечности в тех случаях, когда он допускал их сам. Он надел очки и решительно уселся в седло. Ценой за прегрешение чаще всего является долг чести.
Ночная роса туманом поднялась с низинных лугов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31