Его подняли (во всяком случае, он не помнит, чтобы добрался сюда на своих ногах) и уложили спать на бильярдный стол. Плечи и бедра ломило, язык был шершав, словно наждачная бумага. Он с трудом спустился с бильярдного стола, пригладил волосы и воскликнул:
– Ой, черт возьми! Что же мне делать?
Неподалеку раздался чей-то голос, и ему преподали умный совет:
– Умри, тогда никого не обидишь.
Хмурая старуха уборщица открыла окно и продолжила:
– Лучше тебе уйти в ресторан. Сюда скоро придут игроки.
– Какой сейчас час?
– Подымись на этаж выше, узнаешь. Там собрались другие часовщики.
– Благодарю вас!
– Нечего умничать.
Наверх Йере не пошел. Он хотел спуститься ниже и сбежал на один из нижних этажей. Годами ему приходилось жить за счет авансов и размышлять о будущем только в мрачном свете. Сколь жалким и бесполезным чувствовал он себя. В коридоре порхала моль и билась об его очки. Даже моль была не столь расточительна, как поэт: она была столь экономной, что не сжирала ткань целиком, а проделывала в ней дырки. Не болела она и страхом тюремной камеры, чего приходится бояться человеку, такому, как Йере Суомалайнен, стремящемуся вырваться на свободу.
Но «Золотой теленок» не позволял своим клиентам сбе-гать так уж легко. Йере переходил из одного коридора в другой, из прохода в проход, но выбраться на улицу ему никак не удавалось. Постепенно его охватило чувство безнадежности, и он стал молиться, чтобы священник отпустил ему грехи. В конце концов он стал громко аукать. И тут перед ним из мрака коридоров появился крошечного роста вахтер в униформе и предложил свою помощь.
– Вы доктор Андерссон? – спросил сообразительный малыш.
– Нет.
– Извините. Тогда вы наверняка член парламента Хиукканен?
– Нет… Я…
– Фермер Хуухкая из Оулу? Не так ли? Значит, я угадал. Нет, нет… Будьте любезны следовать за мной. Вас ждут.
Йере пытался разъяснить нежданному доброхоту, что он не Андерссон, не Хуухкая, а всего лишь по ошибке оказавшийся в плохой компании гражданин, у которого отняли свободу. Но маленький проводник лишь понимающе улыбнулся.
– Не беспокойтесь. Вас никто не выдаст.
Вахтер проводил Йере до двери, косяки которой украшала толстая бархатная портьера, и прошептал:
– Ваше место совсем рядом с той пальмой. Видите? Будьте добры.
Вахтер раздвинул портьеру пошире и попытался втолкнуть Йере внутрь. Тот зло прошипел:
– Вы что, за шута меня принимаете? Я не Хуухкая!
– Тише, тише! – попытался утихомирить его проводник. – Там сейчас идет собрание господ, пострадавших от кризиса. Выбирают новых членов объединения. Не советую отказываться от работы в этом обществе, придающей разнообразие свободному времяпровождению.
– Послушайте… Катитесь вы…
– Тихо, тихо! Пожалуйста, господин Хуухкая.
И хлопотливый вахтер отдернул портьеру и втолкнул Йере в комнату, где шло заседание. Тот лишь заморгал глазами от изумления и раскрыл рот: насколько же божественно выглядело кризисное время. За длинными, богато накрытыми столами сидели празднично одетые участники конгресса с мрачными, серьезными лицами. На них была шикарная одежда, и с ее помощью они стремились придать себе солидности. Йере взглянул на собственный потертый и измятый костюм: зримое доказательство бедности финского писателя.
Естественная одежда его роли, придавшая ему уверенности в себя. По правде, он, а не кто-либо иной, был личностью, пострадавшей от кризиса м избранной народом! Прав был парнишка, сказавший: чем грязнее полотенце, тем чище лицо!
Он храбро и решительно направился к пальме, стоявшей в конце зала, и уселся на стул, предназначенный для Хуух-кая. Метрдотель вписал его в число гостей, пострадавших от кризиса, и шепнул официанту:
– Хуухкая начинает с закусок…
Справа от Йере сидел раскрасневшийся агроном, владелец крупного поместья, слева приятная молодая дама, представившаяся мадам Торопайнен-Летьенен, которая тут же произнесла три слова по-французски, на что Йере ответил:
– Si, Si, madame. Да, да, мадам (искаж. фр.).

Агроном рассказал Йере краткую историю своей жизни, которую постиг полный крах. Три года тому назад он купил второй «Паккард», но судьба машины оказалась плачевной. Его сын, возвращавшийся из изгнания, въехал в Ботнический залив близ города Вааза. Из воды не вытащили ни машину, ни сына. Он приобрел третий «Паккард», но у него уже накопилось столько долгов, что Национальный бизнес-банк забрал в счет их уплаты и машину, и поместье.
– Бог мой, какой ужас! – воскликнула участливо мадам Торопайнен-Летьенен и тут же спросила Йере: – А у вас какая марка?
– У меня вообще нет автомобиля, – скромно ответил Йере.
– Как этим банкам не стыдно! – возмутилась мадам. – Как же вы передвигаетесь?
– Самый быстрый способ передвигаться – это стать пешеходом.
– Je regrette beacoup, monsieur! Очень сожалею, месье (фр.).


– Si, Si, madame, – ответил Йере.
– Вы блестяще говорите по-французски.
– Si, Si, madame…
– Я восхищена французским языком, учу его по одному часу в неделю. Но сейчас вынуждена прервать учебу. Видите ли, у моего мужа также исчез автомобиль, или, точнее говоря, его украли.
– Угонщики автомашин многих владельцев автомобилей превратили в обычных пешеходов.
– Ou, monsieur! Но машину моего супруга украл банк. Якобы за долги. Муж перевел свое имущество на мое имя, и теперь мы ездим на моей машине. Ох, этот кризис действует на нервы. А тут еще говорят о безработных. Небось они счастливы, что сидят без дела.
Йере не смог ответить ей иначе, как по-французски:
– Si, Si, madame.
Мадам Торопайнен-Летьенен была жертвой Великого кризиса: беспросветной, но озаренной страданием. Ее мышление точно следовало модным течениям времени: пострадавшим от кризиса следует поднять мятеж против банков и правительства. Прямо-таки оставалось только любоваться ею, когда она думала о себе. Произносила всего несколько слов, но делала это часто.
Председатель объединения постучал по бокалу и попросил тишины. Поскольку никто еще не прикасался к жаркому, можно было начинать выступления. За великой тишиной последовал единый общий вздох, один лишь Йере тайно попытался протолкнуть еду в рот. Кризис пока еще не лишил его аппетита.
– Дорогие дамы и господа! – произнес председатель. – В нашем обществе появились три новых соискателя: консул Кафар, владелец поместья Кайнулайнен и бывший фермер Хуухкая. Месье Кафар первым расскажет о своих заслугах членам объединения. После этого состоится тайное голосование.
В зале послышался шепот. Мадам Торопайнен-Летьенен фамильярно облокотилась на руку Йере и присоединилась к хору шептунов:
– Мне так жаль этого беднягу, – заметила она. – У него больше нет автомашины. Да и жены тоже. Он потерял все. На будущей неделе собирается снова жениться – по его мнению, состоять в браке одно удовольствие.
Йере ответил «si, si» и посмотрел на Кафара. Они были товарищами по несчастью: у обоих не было автомобиля. Почетный консул, француз по происхождению, служивший во Французском иностранном легионе в Марокко и занимавшийся посреднической торговлей пиломатериалами в Выборге, начал свою речь прелестно:
– Господин председатель, уважаемые дамы и господа! Позвольте мне начать свою речь с краткого воспевания красоты?
– Говорите, господин консул! – одобрительно воскликнула госпожа Бурлакова, урожденная Айраксинен, самая пожилая и самая накрашенная из всех присутствующих дам.
Месье Кафар продолжил:
– Поэт прав, сказав: «О, красота! Ты бедствие для души!» Мы, видимо, все можем присоединиться к этим словам поэта, хотя сами и не пишем стихов. Поэзия – это дар, и поэтому многие редакторы стремятся получать стихи бесплатно. Некоторые поэты надеются на то, что их произведения будут публиковаться в виде рекламы, и в этом их проклятие. Поэты вкладывают огонь в стихи, деловые же люди извлекают из стихов огонь для рекламы. И те и другие служат красоте, которая является отвратительнейшим бичом нашей души. Скажу больше: она бедствие для наших кошельков и банковских счетов. Сейчас же я сосредоточу ваше внимание только на одном качестве драгоценнейшей красоты: на красоте женского тела…
– Господин консул, – прервала его мадемуазель Бирже, живущая в Выборге эмигрантка, которой только что исполнилось пятьдесят лет. – Я полагала, что не услышу непристойностей в таком блестящем обществе. В противном случае некто покинет это собрание, и этим некто будет тот, которого никогда не целовали, хотя он и разрешал это.
– Не прерывайте оратора! – воскликнул председатель. – А что касается приличий, то здесь нет малолетних.
– Никогда в присутствии женщин не произношу непристойных речей, – заметил консул Кафар. Послал воздушный поцелуй мадемуазель Вирже и продолжил: – Уважаемые товарищи по несчастью! Вам очень хорошо известно, сколько стоит поддержание женской красоты на уровне. Мне это встало в неисчислимую сумму марок, долларов, фунтов стерлингов и франков. Все то, что не запрещено, обязательно, вне зависимости от того, происходит ли это в рамках брака или вне его. Я стал жертвой кризиса из-за красоты. Сейчас нахожусь под опекой, но, несмотря на это, не вспарываю ножом свой живот. Следует предупреждать чрезмерное увлечение населения японским харакири. Что касается лично меня, то оно совершенно не подходит для моего французского нрава. Кроме того, трудно объяснять друзьям, особенно на пляже, историю появления рубцов на животе. Ни одна хирургическая операция не породила столь устойчивой темы для разговоров, как удаление ребра у Адама, от которой человечество страдает постоянно. Это оказало огромное влияние и на страдания в моей жизни, поэтому я почтительно прошу принять меня в члены вашего объединения. С удовольствием расскажу вам о начальных фазах этой истории. Согласитесь ли выслушать?
– Только не начинай с Адама! – раздался откуда-то сзади мужской голос.
Но все остальные кивнули головами в знак согласия. И консул Кафар рассказал следующую историю, сильно всхлипывая в паузах, которые соответствовали самым напряженным местам его повествования. Вот оно слово в слово.
– Примерно пять лет тому назад я нанял новую служанку, уроженку Хейнявеси, молодую и здоровую, как сама природа, крестьянскую девушку. Она прослужила у меня полгода, и я не находил ее лучше других женщин, за исключением того, что она обладала прекрасным аппетитом. Но затем один из моих друзей, который верит в будущее финского кино, нашел, что у нее фотогеничное лицо и сексуальная улыбка. Друг стал восхвалять божественное обаяние девушки. Ее тогда еще звали Мимми Суокурппа – и он соблазнил ее заняться кинематографией. Сначала она готовила кофе, а затем служила уборщицей в одном из кинотеатров. Я начал сражаться за эту девушку и наконец вернул ее к себе, подняв ее месячную зарплату на десять марок. Хотя я и был холостяком, но всегда любил женщин. Будучи бизнесменом, я понял, что оболочка повышает цену товара, и поэтому купил этой девице красивую одежду и украшения. Спустя два месяца на пляже в Териоки организовали конкурс красоты, покровителем которого выступил директор театра Туннюрлампи. Мимми тоже приняла в нем участие и завоевала первый приз. Это было лишь скромное начало ее известности. Я решился обручиться с этой девушкой – находиться в состоянии помолвки всегда приятнее, чем в браке, – и отправил ее в Париж, в Институт красоты, изучать косметологию и хорошие манеры. Она пробыла там целый год и вернулась назад самим совершенством. Счет на четверть миллиона сократил мое состояние. Мне пришлось побывать в ломбарде и познакомиться со своими будущими друзьями.
Невеста моя начала победный поход своей жизни: она побеждала как на национальных, так и на международных конкурсах красоты. Стала «Мисс Керава» и «Мисс Гамбург». Корреспонденты газет и киношники толпились вокруг нее. Ее фотографии продавали в художественных салонах и кондитерских. О ней было опубликовано полторы сотни фоторепортажей. Ее портрет украшал этикетки банок мясных консервов. Ее приглашали быть покровительницей соревнований тяжелоатлетов и христианских дней искусства. Ежедневно она получала тысячи писем от школьниц, которые хотели бы знать, какую мазь для кожи и маску для лица она использует. Только в течение первого месяца красоты нам прислали две тонны душистого мыла – из них четверть поступила от завода «Чудный аромат», тонну различных мазей для кожи, триста литров одеколона, одиннадцать галлонов духов, неограниченное количество зубной пасты, лака для ногтей, средств для удаления волос, губной помады, краски для ресниц, искусственных грудей, пудры, талька, искусственных ресниц, папильоток и нижнего белья, за что моей невесте и будущей жене приходилось постоянно отвечать благодарственными письмами. Я был настолько деловым человеком, что основал в Хельсинки в том же самом году фирму оптовой продажи химических товаров и заработал на этом чистых полмиллиона. А затем начались неудачи. Если требуешь, чтобы жена была красивой, обладала добрым сердцем и была экономна, тебе следует завести трех жен. Я же попытался удовольствоваться одной, в прошлом Мимми, а теперь именуемой Роза-Петронелла Кафар, поднявшейся на вершину славы наследницы праматери Евы. Первый брак создает трудности для всех мужчин, ибо им и сложно сладить с женой, и остаться без жены. Мужчина должен оказаться в объятиях женщины, а не в ее руках, и каждую минуту помнить, что жена – это любовница молодого мужчины, товарищ мужчины средних лет и сиделка при старике.
Однажды наш специалист по красоте, превосходный доктор из Хельсинки по фамилии Куттер, заявил, что Роза-Петронелла слишком располнела. Полная грудь и широкие бедра к тому времени вышли из моды, Мы спешно отправились на Ривьеру купаться, и там нас поджидало несчастье. Я продавал пиломатериалы одному египтянину, который по грудь закопал себя в белый песок пляжа, а жена моя в это время демонстрировала танец живота, добиваясь, чтобы покупатель отказался от омерзительного сбивания цены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31