— Это — что еще такое?
— Не что, а кто! — Шендерович покрутил головой. — Это, брат, такой… такое… Такого в вашем Питере и не водится! Уж такой он, этот Лысюк, жук, другого такого нет. И в чем самый ужас, он все время у меня на хвосте висит. Ох, боюсь, опять пронюхает… У него ж нюх, как у стервятника. Он же надо мной как гриф лысый кружит.
Он вздрохнул, отбросил сигарету.
— В условиях повышенной секретности работаем. А то, ты ж понимаешь, выйдет Лысюк по моим следам горячим на контору, товар перебьет, поставщиков перекупит, клиентуру переманит. А то и распугает.
— Погоди… — поморщился Гиви, — что, кроме этого Али уже в Турции никто и шариками не торгует?
— Да до фига! — отмахнулся Шендерович, — не в том же дело! Ему, ж, Лысюку, не просто шарики нужны. На мое горло наступить ему надо, ясно? Повязаны мы с ним мистической нитью судьбы. Закон сохранения счастья в замкнутой системе. Ему плохо — мне хорошо. Мне плохо — ему хорошо. И ему, лично, второй вариант ближе. Вот такой, брат Гиви, расклад. Потому я и товар лично принять хочу — от Лысюка любой пакости ждать можно. Некондицию подсунет, а то и лично рукой своей поганой шарики продырявит…
— А-а, — расслабился Гиви.
Мистическая связь Шендеровича с невидимым Лысюком его не слишком беспокоила. Но на всякий случай он спросил:
— А он что, тоже в Турции?
— Кто знает, брат Гиви, — неопределенно отозвался Шендерович, — кто знает
Он отмахнулся широким движением мощной длани.
— Ладно, пошли! Вон, Алка уже землю роет. Не любит она на одном месте застаиваться. Сядем на холодке, порубаем… Белки, там, углеводы… Барабульку жареную, кебаб… Ты чего хочешь? Погуляем, в хаммам сходим, на Галату… Там такой ресторанчик, на Галате, пальчики оближешь. Девушки танец живота пляшут. Видал когда-нибудь танец живота?
— Не видал, — слабо отозвался Гиви.
Прекрасные смуглые девушки вырисовались в туманной дымке, руки колеблются, точно гибкие ветви, нежные лица прикрыты газовой вуалью, в нежных пупках сверкают драгоценные камни.
Он сглотнул и открыл глаза.
Раскаленный воздух вился над улочкой, две кольчатые горлицы лениво дрались из-за оброненных кем-то орешков…
Алка озабоченно поглядела на часы.
— Ты чего это? — насторожился Шендерович.
— Да так… — неопределенно произнесла Алка, — забилась я тут с одним. На шесть.
— Погоди-погоди, — волновался Шендерович, — как, забилась? А переводить кто будет?
— Что переводить-то? — лениво поинтересовалась Алка.
— Ну… — неопределенно отозвался Шендерович, — мало ли… Тебя зачем взяли?
— Потому что на меня лишние полтораста кило полагается, — сухо сказала Алка, — плюс бабок полторы штуки. Плюс деловые контакты. Так я чем занимаюсь, по-твоему? Связями с общественностью и занимаюсь. Иду на сближение.
— Знаю я твое сближение, — отмахнулся Шендерович.
— Да ладно, — миролюбиво произнесла Алка, — во-первых, нужный человек, полезный. А во-вторых, на танце живота сэкономишь. Чего я в этом найт-клубе не видела — сплошь челноки вроде вас, да туристы голозадые! А он такие места знает…
— На понт берет, — мрачно сказал Шендерович.
— А мне без разницы… Ну ладно, мальчики, пока-пока… Мне еще привести себя в порядок там, переодеться, причесаться…
Она развернулась и неторопливо двинулась по переулку. Лоточники оборачивались ей вслед.
— Постой! — сориентировался Шендерович, — Где ж тебя искать, если что?
— А ты меня не ищи, — дружелюбно посоветовала Алка, обернувшись, но не снижая темпа, — Я на теплоход, слава Богу, дорогу знаю… Доберусь.
— Когда? Через неделю?
— А хоть и через неделю. Не боись, без нас не уплывете.
— Да что ты о себе возомнила? — возмутился Шендерович, — что ты за птица такая?
— Не я а он, — пояснила Алка, — капитан он, ясно? Второй после Бога.
И, уже не оборачиваясь, двинулась прочь по мощеной кривой улочке, фигура ее дрожала и расплывалась в раскаленном сизом мареве уличных жаровен.
— Во… Видал, друг Яни, — сокрушенно произнес Шендерович. — И так всегда. А с другой стороны — капитан… паблик рилэйшн…
— Врет? — с надеждой спросил Гиви.
— Не-а… Алка не врет. В том-то и беда. Пойдем, брат мой греческий, пойдем, хоть барабульку попробуешь.
— Не хочется мне, — печально сказал Гиви.
Раскаленный комок денег слегка шуршал при каждом его шаге. Гиви поморщился.
Он хотел купить Алке кораллы. Лучшие во всем Стамбуле… Такие кораллы, зашибись… Ладно, капитан купит.
Толпа сгустилась. Теперь уже не лоточники огибали их — они огибали лоточников. И еще каких-то людей, которые сидели на ковриках, скрестив ноги. С прилавков свешивались пестрые ткани, маленькими солнцами сияли плоские медные блюда… Ковры переливались, точно стая бабочек, усевшаяся на цветочную клумбу. Ятаганы горели, точно крохотные, но очень свирепые молнии.
— Погоди, — сказал Гиви.
Не нужны Алке его кораллы. Не будет он угощать ее холодным вином на увитой виноградом террасе кафе…
Он сунул руку в карман и извлек мятый сверток.
Он вернется в Питер, расстелит многоцветный ковер в полутемраке сырой коммуналки и позовет друзей. Каких-таких друзей? Ну, найдет каких. Друзья будут восхищаться ковром, а он им расскажет, как один его хороший друг совершенно неожиданно и бескорыстно пригласил его проветриться в Стамбул, потому что его, Гиви, везде уважают. Даже в Одессе знают кто такой Гиви из Питерского параходства! главному бухгалтеру он подарит вон ту феску. А то у него вечно лысина мерзнет.
— Вот это… — он указал пальцем на ковер, потом в затруднении обернулся к Шендеровичу. — Как сказать, «сколько стоит»?
Шендерович напрягся. Без Алки он чувствовал себя неуверенно.
— Эта… Бу нэ кадара… — выдал он, наконец.
— Сколько стоит, красивый? — выкрикнул продавец из-за прилавка, — бери, хороший, даром отдаю! Почти даром!
— Почти даром — это сколько? Миша, повтори — как «сколько»?
— Да что ты меня мучаешь? — взвыл Шендерович, — Не видишь, они лучше тебя по-русски говорят! Да отпусти ты его (это он уже продавцу, который целеустремленно ухватил Гиви за рубашку), что вы его все лапаете?
Он тоже схватил Гиви и поволок его прочь. Какое-то время Гиви трепыхался, разрываемый меж двух мертвых хваток, но Шендерович победил.
— Ладно, ладно, — уступил Шендерович (и что это он со мной как с маленьким, подумал Гиви, впрочем, сам виноват… ) — ладно, я тебе сам рубашку куплю. Сам обещал, сам и куплю. А ты купи что хочешь. Ты прав. Иначе удачи не будет. Карма испортится. Так что иди, выбирай, что на тебя смотрит. Только, умоляю, ковер не покупай. Впрочем, черт с тобой. Покупай. Только сам тащить будешь.
Но Гиви уже расхотелось покупать ковер.
Чужой, равнодушный, мир вращался вокруг него, точно цветные стеклышки в калейдоскопе. Выклики разносчиков, гортанные крики чистильщиков обуви, воркование жирных голубей, треск жаровен, гудки автомобилей, пытающихся проложить себе путь сквозь толпу… Запахи — и почему-то все неприятные, горелым жиром пахло, бензином, раскаленным гудроном, птичьим пометом… И все почему-то казалось бесплотным, нереальным… Иллюзия, фата-моргана…
Кто— то вновь ухватил его. На сей раз за штанину.
Гиви вздрогнул.
— Лютдоен бэни… мисиниз…
«Надо же! — подумал он, — они тут все-таки говорят по-турецки».
Он осторожно попытался вытащить ногу, но сухая птичья лапка держала крепко.
Он глянул вниз.
Старик, сидевший на потрепанном коврике, таком вытертом, что узор едва угадывался, с надеждой вернул ему взгляд.
— Миша! — беспомощно позвал Гиви, — Миша! Чего он хочет?
— Чтобы ты купил что-нибудь, — пожал Шендерович плечами.
— А… что?
На крохотном коврике ничего не было. Кроме остроносых шлепанцев, чисто символически водруженных на заскорузлые бурые пятки. Еще имелись плотные черные… шальвары? — гадал Гиви — и выцветшая, когда-то красная жилетка, милосердно прикрывающая голую цыплячью грудь. В сморщенном ухе болталась потемневшая от времени серьга в форме полумесяца.
— Колоритный туземец, — уважительно сказал Шендерович. — Теперь таких уже не делают.
Старик с ловкостью бродячего фокусника извлек из ниоткуда потертую войлочную сумку и широким жестом вывалил ее содержимое на коврик у ног Гиви.
— Э? — Гиви вновь обернулся к Шендеровичу.
— Хлам, — махнул рукой тот. — Пыль веков.
На коврике материализовались несколько разнообразных кинжалов — старик ловким, каким-то очень профессиональным движением по очереди выдернул их из ножен и покрутил в воздухе. Металл тускло отблескивал на солнце — ничего общего с начищенными ятаганами на пестрых прилавках. Прежде, чем очередной кинжал вновь скрывался в ножнах, Гиви успел заметить, что все они подозрительно иззубренны, покрыты пятнами не менее подозрительной ржавчины.
— Он их что, из музея спер?
— Какой музей? Кто на это польстится?
— Мисиниз… эфенди… — повторил старик.
— Э? — Гиви вопросительно глянул на Шендеровича.
— Типа «купи, пожалуйста», — не совсем уверенно ответил тот.
— Настоящие? Эти — настоящие?
— Настоящие, — вздохнул Шендерович. — Уж не знаю, кого он ими резал…
Один кинжал был все-таки хорош — ножны в серебряной оковке, бело-голубое лезвие с дымчатым узором по клинку. Гиви невольно залюбовался. Таким кинжалом поражают врага в трусливое сердце, разрезают путы на запястьях прекрасной полонянки… что там еще, э?
— Дамаск! — гордо прокаркал старик. — Дамаск!
Ах Дамаск, благословенный город, где порою в ночи на скамье у фонтана можно встретить прикорнувшего Гаруна-Аль-Рашида, где бредут по раскаленным камням верблюжьи караваны, лелея в тяжелых тюках шелка и хну… наклонись ко мне красивым станом, о Лейли… и ты, о луноликая Зейнаб…
— Сколько? — не выдержал Гиви. — Эт-та… бука но дура? Хау мэни, короче?
Старик был, должно быть, прирожденным полиглотом, потому что тут же стремительно выбросил вверх три пальца.
— Это чего? — обернулся Гиви к Шендеровичу.
— Три, — пояснил тот.
— Чего — три? Доллара? Рубля? Чего? Э — обернулся он к старику, — сри бакс, э?
И тоже зачем-то выбросил три пальца.
Какое-то время они со стариком молча таращились друг на друга.
— Хаир сри бакс, — сурово отрезал старик. — лира… учюз бин лира…
— Учбин, — согласился Гиви, — ага…
— Учюз бин, — старик заскрипел зубами. Звук был страшный.
— Ладно-ладно, — испугался Гиви, — учюз так учюз. Миша, что он сказал?
— Три тысячи лир он сказал, — рассеянно пояснил Шендерович. На него, видно, накатил очередной приступ лысюкобоязни, потому что он нервно оглядывался и уже начал приплясывать на одном месте.
— Ско-ка? — переспросил Гиви.
— Дурень, это ж вообще один доллар. Инфляция у них.
— Тогда не понимаю, — усомнился Гиви, — послушай, чего он хочет?
— Чего ж тут не понять, — удивился Шендерович, — продает он… Ты предлагаешь больше, он просит меньше. Все ясно. Но ты торгуйся, торгуйся. Иначе он тебя за человека считать не будет. Торговаться угодно Аллаху.
— А чего он баксами не берет?
— А я знаю? Может, он их по жизни за деньги не считает… Может, когда он родился, Америку еще не открыли…
Гиви пожал плечами и выбросил один палец.
Старик поглядел на него с отвращением и выбросил два. Пальцы были узловатые и корявые.
— Ну? — обернулся Гиви к Шендеровичу.
— Что — ну? — нетерпеливо сказал Шендерович, — кончай эту волынку. Жрать охота.
Но на Гиви напал приступ азарта. Он снова выбросил один палец. Палец торчал даже как-то оскорбительно.
Старик вновь заскрипел зубами и потянулся к поясу. Корявая рука легла на рукоять кинжала.
Гиви на всякий случай отодвинулся.
Старик выхватил кинжал из ножен и начал вращать им в воздухе. Блеск лезвия образовал стремительную дугу.
«Смотри, батоно, какой кинжал! — казалось, говорил старик, — погляди, генацвале! Какой мужчина без кинжала? Врага зарежешь, друга спасешь! Женщину уведешь! Вот какой кинжал! Стыдно без кинжала мужчине! Сэрцхвиле сэрхвале!»
— Ага! — вслух согласился Гиви.
И вновь выбросил один палец.
Старик плюнул на землю. И, вновь заскрежетав зубами, вытащил из бездонного кармана еще один предмет. Предмет был так себе. Что-то маленькое, совершенно бесформенное. Старик бросил это на землю к ногам Гиви.
Гиви наклонился.
Кольцо было таким же древним, как кинжал. Или, даже, еще древнее. Пыль веков осела на нем, превратившись в черную патину.
— Э? — засомневался Гиви, поглядывая на Шендеровича.
— Да покупай ты скорее, — нетерпеливо сказал тот, — отличное кольцо. Сувенир! И таможня не отберет — на фиг ей такой… ну, в общем, не придетется. Придешь, почистишь абразивкой…
Гиви вновь обернулся к старику. Тот поспешно выбросил два черных пальца и теперь крутил ими под самым носим Гиви.
Гиви, кряхтя, выпрямился, сжимая кольцо в руке.
— Эх! — сказал он. — Ладно…
Он покопался в кармане, и вытащив смятый комок денег, при помощи Шендеровича отсчитал две тыщи лир. И тут инфляция, эх!
На пальце кольцо смотрелось как-то странно. Как влитое. Черный перстень, даже, вроде, печать какая-то на нем. Правда, затертая… Гиви посмотрел, покрутил…
— Э! — заорал старик, — эфенди!
— Черт, — удивился Гиви, — кинжал забыл.
Он осторожно принял кинжал из негигиеничных рук старика и аккуратно закрепил потертые ножны на поясе. Вид получился диковатый.
Солнце медленно опускалось за раскаленные купола; кресты и полумесяцы таяли в густой лазурной патоке небес… Вытянувшиеся глубокие тени придали корявой фигуре на коврике сходство с гигантским и не слишком дружелюбным пауком.
Гиви невольно поежился.
— Да пойдем же, — не выдержал Шендерович, — чего встал?
Гиви покорно двинулся за ним. Кинжал при каждом шаге похлопывал его по бедру. Ощущение было не слишком приятное. Тем более, что кинжал раскачивался как-то не в ритме. Вел себя, как инородное тело.
Гиви ему явно не нравился.
Сталь сама выбирает себе хозяина, думал Гиви. Интересно, как она избавляется от предыдущего?
Они проталкивались сквозь толпу, наступая на пестрые ткани, отмахиваясь от приставучих торговцев в ненатуральных этнографических фесках, с явно фальшивыми усами, от женщин в блестящих обтягивающих кофточках, под которыми колыхались мощные груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50