— Так спроси! Чего стал столбом?
— Не гневайся, о, Источник Терпения, — робко проговорил Гиви, — но хотел бы я посмотреть на эту тварь, а также показать ее моему спутнику, ибо в наших краях такого не водится.
— Ежели у вас нет гулей, то кто же у вас есть? — удивился Предводитель.
— Ну… волки, потом медведи… потом эти… алканосты… Йети! Во! Дикие люди в горах водятся, огромные и шерстью поросшие.
— Не иначе как тоже гули, — кивнул Предводитель. Однако не могу я исполнить твое желание, сын любопытной матери, ибо в обычае гули испаряться серым дымом, ежли вскроешь им нутро.
— А-а, — понимающе протянул Гиви, и, обернувшись к Шендеровичу, пояснил, — Миша, ничего не выйдет. Тело покойницы испарилось серым дымом.
— Ох, крутит он что-то, — покачал головой Шендерович, — ох, крутит.
— Шевелитесь же, о, мои верные соратники, — обернулся Предводитель к своим людям, — и оставьте страхи, ибо зло уничтожено вот этой рукой. Настоятельно необходимо ныне собрать все что горит, и сотворить жаркое пламя, ибо близится ночь, а создания пустыни, обитающие во мраке, боятся огня.
— Ты посылаешь нас искать кизяк в развалины, о, отважный? — робко спросил Хасан, — но кто поручится, что сия гуль была единственной?
— Я, — холодно ответил Предводитель, поигрывая саблей.
— Разве не следует нам двигаться дальше, о, первый средь первых? Не стоит гневить того, кто может разгневаться!
— Должно быть, ты лучше меня ведаешь, что потребно предпринять, так, Хасан? — совсем уж ледяным голосом спросил Предводитель, — отвечу тебе, что ежли найдешь ты способ поднять этих птиц в воздух и отправить их в горы Кафа, а то и велеть им утопиться в Бахр Лут — море Лота, то охотно последуем мы за тобой.
— Я… прости, опора тысячи опор.
— Прощаю неразумного, — кивнул Предводитель, пряча саблю в ножны, — однако добавлю, что ежли бы ты отдавал приказы, а я подчинялся, был бы ты Предводителем, а я — Хасаном. Шевелитесь же, курдючные бараны, пока не облегчил я вас на вес ваших курдюков!
— А мы, о, пример доблести? — с надеждой вопросил Гиви, — разве не должно и нам добавить свой кизяк к общему костру? Ибо, хотя и не разили врага в честном бою, ничем мы не уступим в отваге твоим доблестным спутникам!
Он осторожно оглянулся. Птицы Анка явно устраивались на ночлег. Они прекратили перепархивать с места на место и сидели неподвижно, спрятав головы под крыло. Может, подумал он, ночью они вообще отказываются летать?
— Что ты ему сказал? — вновь заволновался Шендерович.
— Смыться хочу, — сквозь зубы пояснил Гиви. — Подрядился кизяк собирать.
— А!
— Оставайтесь на месте, о, трудолюбивые, — сухо сказал Предводитель, — без вас управимся.
Гиви открыл, было, рот, чтобы завести привычную шарманку о стоянке усердия, но передумал — Предводитель выразительно похлопывал по навершию рукояти сабли, не спуская с пленников внимательных глаз. Сумерки загустевали, словно перенасыщенный раствор, в развалинах свистел ветер… Утихомирившиеся верблюды задумчиво чавкали, флегматично двигая челюстями. Хасан и Ахмад, не решаясь отдаляться на значительное расстояние, сновали в пределах видимости, что-то подбирая с земли в полы своих одеяний. Надо же, думал Гиви, сколько тут кизяка!
— Мусор, — вздохнул Предводитель, глядя в согнутые спины разбойников, — взял я с собой негодных, нестоящих, ибо многие знания, как рек один неглупый неверный, умножают скорбь. Так не лучше ли прекратить их земные скорби, дабы знания не растрачивались понапрасну?
— А что же ты, о, победитель гулей? — осторожно поинтересовался Гиви, — коли оно так, разве ты не в меньшей опасности?
— О! — рассеянно отмахнулся Предводитель, — я бы на твоем месте, о, любопытствующий, не стал бы тревожиться раньше времени, ибо тот, кто тревожится раньше времени совершает рискованную продажу, ибо меняет неведомое будущее на треволнения в настоящем.
— Ну, ежели так… — протянул Гиви, чувствуя, что не в силах плести нить изысканной беседы по причине усталости и ноющего копчика. Вдобавок от страха в животе у него поворачивалось что-то холодное и скользкое, словно он ненароком проглотил лягушку.
Наконец, на площадке меж камнями образовалась изрядная кучка бурого бесформенного топлива, изящно декорированная сухими веточками какой-то местной версии перекати-поля. Ахмад высек искру и раздул крохотное пламя, бледные язычки которого плясали в недружелюбном воздухе, точно маленькие духи пустыни.
— Да будет благословенно пламя костра, живительное, обогревающее! — воскликнул Предводитель, протянув руку к огню, — ты Хасан, и ты, Ахмад, займитесь приготовлением пищи, ибо она подкрепляет силы и утоляет голод. Ибо имеется в переметных сумках вяленое мясо в количестве необходимом и достаточном, да и лепешки найдутся…
— Не лучше ли нам убраться отсюда, о, Алчущий добычи, — робко спросил Хасан.
— Сказано, не лучше, — отрезал Предводитель, — и делай, что велено, пока я не вступил в беседу с твоим языком без твоего участия!
Разбойники отошли к верблюдам и стали копаться в сумках. Предводитель задумчиво наблюдал за ними, продолжая похлопывать рукой по рукояти сабли. Тени от развалин растворились в окружающем сумраке — лишь на площадке, где горел костер, дрожал слабый круг света…
Верблюды вдруг вновь, как по команде, вскинули головы и заревели, заставив разбойников мигом отскочить и схватиться за оружие. Хасан выхватил из-за седла единственный уцелевший лук, наложил на тетиву стрелу и замер на полусогнутых.
— Мама родная, — пробормотал Гиви невнятно, поскольку не сумел справиться с отвалившейся челюстью.
— Ни хрена себе! — задумчиво откликнулся Шендерович.
Из— за развалин выступила смутно видимая во мраке человеческая фигура. Двигалась она неуверенно, пошатываясь и ударяясь о торчащие каменные выступы, однако же, Гиви углядел в ее очертаниях что-то странно знакомое. Когда человек (ежели это и впрямь был человек) приблизился достаточно, чтобы на его лицо упали слабые отсветы костра, Гиви узнал Предводителя разбойников.
Он оглянулся.
Предводитель сидел, скрестив ноги, и пожирал завернутый в лепешку кусок копченого мяса.
Гиви вновь повернул голову.
Предводитель разбойников надвигался на маленький отряд и уже пересек смутную границу, отделяющую окружающий мрак от света костра.
У стены отчаянно ревела и билась на привязи белая верблюдица.
Ахмад и Хасан взвыли.
Оба Предводителя выглядели совершенно одинаково, если не считать того, что один стоял, второй же сидел у костра.
— Оборотень! — одновременно выкрикнули оба, причем, каждый протянул руку, указывая пальцем на другого.
— Оборотень! — завыли Ахмад и Хасан, вертя головами по сторонам — Джи-инн! Ифри-ит!
— Что встали, шакалы! — завопил тот Предводитель, что стоял, — стреляйте! Вот он, сидит!
— Хитрая тварь, — холодно сказал тот Предводитель, что сидел, отбрасывая лепешку и, в свою очередь, вскочил, поспешно протягивая руку за саблей на поясе, — путает следы!
— Вы что, шакалы, своего Предводителя не узнали? — воскликнул тот, что вышел из тьмы, в свою очередь, положив руку на рукоять сабли. — Оборотень, не кто иной, сидит с вами!
Гиви и Шендерович переглянулись и начали осторожно отодвигаться от костра поближе к скалам. Ни Ахмад, ни Хасан, ни ночной гость не обратили на них никакого внимания, но Предводитель номер один, который, казалось, был способен видеть все одновременно, уставил на них сухой острый палец и проговорил:
— Куда?
Приятели замерли на месте, точно в старинной детской игре.
— А вы куда смотрите, бараньи потроха, — заорал Предводитель номер один, оборачиваясь к Ахмаду и Хасану. — Или вы не видите, кто перед вами? Морок, наваждение! Холодная сталь — вот лучшее угощение для таких как он!
— У-у! — завыли Ахмад и Хасан еще пуще прежнего.
— Подманил меня, обернувшись прекрасной гулью, да и ударил по голове, — гнул свое ночной гость, — только к ночи я и пришел в себя. Ах вы, негодные, ничтожные, неужто не можете отличить истину от подделки? С кем вы делили хлеб и мясо, о, пустоголовые? С нечистью! Да вы только гляньте на его уши!
Гиви покосился на Предводителя номер один. Уши у него были прикрыты чалмой.
— Нет, вы поглядите на его уши! — воскликнул двойник.
Гиви покосился на уши ночного гостя. Они тоже были прикрыты чалмой.
— Что они говорят? — отчаянно взывал Шендерович у него за спиной.
— Да хрен их знает. Спорят, кто настоящий…
— И кто же?
— Миша, слушай, понятия не имею.
— Лапы когтистые, не иначе, прячет он в своих сапогах.
— Да вы стащите с него сапоги! У него же копыта!
Ни Хасан, ни Ахмад ни с кого из Предводителей стаскивать сапоги явно не хотели. Они по-прежнему застыли, присев на полусогнутых и дико озираясь по сторонам.
Новый Предводитель в отчаяньи плюнул и выхватил саблю, коротко взблеснувшую в свете костра. Это и решило дело.
Хасан, лук в руках которого так и ходил ходуном, на миг остолбенел, потом спустил тетиву. Стрела коротко свистнула, вспарывая ночной воздух, и вонзилась ночному гостю прямо в шею. Тот удивленно поднял руку, точно отмахиваясь от надоедливой пчелы, наткнулся на торчащее из шеи короткое древко, невнятно охнул, подогнул колени и стал медленно крениться на песок. По шее его текла струйка крови, которая в полумраке казалась черной.
— О-ох! — взвыл Хасан, не менее остальных пораженный своим поступком.
Предводитель упал, ноги в сафьяновых сапогах дернулись раз-другой, прочерчивая в песке глубокие борозды, и, скорчившись, застыл.
Ахмад и Хасан упали на колени, дико озираясь.
— Ну-у, — благосклонно проговорил тот, кто сидел у костра, — не так уж плохо…
— Г-господин! — запинаясь, вытолкнул из себя Хасан.
— Какой я тебе господин, дурень, — ухмыльнулся Предводитель, показывая острые зубы.
— Э-э… — Хасан, казалось, потерял способность к членораздельной речи.
— Или не пристрелил ты сейчас своего господина? — произнес Предводитель, оборачиваясь к разбойникам, — ибо тот, кто сидел с вами у костра, не он, а я…
Что— то такое было в его лице, что Ахмад и Хасан вновь хором взвыли и кинулись прочь, забыв и про верблюдов, и про птиц Анка, которые, впрочем, отреагировали на происшедшее лишь тем, что, выпростав головы, сонно перекликались друг с другом. Две согнутые в ужасе спины на миг мелькнули меж развалин, жуткий, почти нечеловеческий вой раздался вдали и затих…
— Ну вот, — с удовлетворением произнес оборотень, вновь усаживаясь поудобней. — Неплохо получилось, верно? Честно говоря, убийство мне претит, но эти трусливые злодеи и сами управились.
Гиви вновь переглянулся с Шендеровичем и начал медленно пятиться.
— Куда, придурки? — прикрикнул оборотень, — или вы хотите поменять избавление на плен?
Для верности он подобрал с земли брошенный Хасаном лук и умостил его на коленях.
— Блин! — проговорил Шендерович, почесывая затылок и стараясь не смотреть на лежащее поблизости тело, — это что ж такое творится? Узурпация? Незаконный брат-близнец? Или ему пластическую операцию следали?
— Обычный оборотень, — пояснил Гиви.
— А-а, — протянул Шендерович, — И как это я сразу не догадался!
— Обычных оборотней не бывает, — сказал оборотень, который, в отличие от настоящего предводителя разбойников, обладал способностью понимать незнакомую речь, — а я принял этот облик, чтобы вырвать вас из лап разбойников. Да и, честно говоря, немного тут хитрости, поскольку был ваш пленитель жаден и жесток. Будь он мудр и благороден, задача была бы неизмеримо труднее. Впрочем, — добавил он, — тогда бы и хитрость подобная не понадобилась. Ибо муж добрый и мудрый не стал бы выменивать чужие жизни на блага земные, которые, честно говоря, всего лишь мусор… кстати, о, мудрый Гиви, почему ты все время выступаешь при своем друге и спутнике в качестве толмача? Или он, подобно тебе, не унаследовал от своего великого предка способность понимать все сущие языки?
— От какого предка? — заинтересовался Гиви.
— Неважно. Смотри на меня, о, потомок Авраама! И, хотя я не ангел Суруш, возможно сумею повторить то, что уже сделано.
Он слегка помахал ладонью перед носом Шендеровича, и тот покорно потянулся за его рукой, точно привязанный на невидимой нитке. Гиви покосился на оборотня и слегка отпрянул, увидев, как в глазах того загораются красные огоньки. Наконец, оборотень вновь резко взмахнул ладонью, обрывая нить, Шендерович отпрянул и затряс головой.
— Ну? — скептически поинтересовался он.
— Что — ну? — в свою очередь вопросил загадочный гость, — или мои речи все еще темны для твоего слуха?
— Да вроде нет, — удивленно отозвался Шендерович, озадаченно потирая ладонью затылок.
— А коли так, — спокойно заметил пришелец, — я бы настоятельно советовал тебе и твоему другу взять этого незадачливого водителя вольных стрелков, да и похоронить его, как подобает. Недобрым он был человеком, как я уже сказал, но и он заслуживает того, чтобы быть похороненным по человечески, а там уж пусть с ним разбирается Тот, кто знает о нас больше, чем мы с вами, о, путники, заблудившиеся на просторах вселенной!
— А эти… гули? — поинтересовался Шендерович, истомленный вынужденным молчанием, — чудовищные порождения пустыни, или как их там? Они нас не тронут?
— Помилуй, мой отважный друг, — возразил пришелец, — неужто ты, просвещенный человек, веришь этим детским байкам?
— Ну, — неуверенно отозвался Шендерович, с опаской разглядывая незнакомца, — как сказать…
— А ежели честно, то гули есть для тех, кто в них верит, и нету для тех, кто в них не верит. А потому берите попону вон с того верблюда, и пусть она будет последним прибежищем злодею — не такое уж это плохое прибежище для человека, чей нос давно уже почернел от грехов. Вон за тем рухнувшим караван-сараем видел я яму — как раз ему по росту.
Шендерович рассеянно огляделся вокруг, потом многозначительно покосился в сторону Гиви.
— И ежели вы намерены воспользоваться случаем и бежать, — сказал незнакомец, прочтя его мысли, — то оставьте это намерение, ибо птицы Анка — мои.
Он сложил губы и как-то по-особенному свистнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50