Сильный ты, однако ж, я сильнее.
Тогда взял Азаил с земли тростину, отмерил четыре локтя и бросил тростину перед Сулейманом.
— Вот, — сказал, — все твое пространство, которое останется у тебя после смерти. А ты весь мир захотел покорить, но и этого мало тебе — еще и меня покорить захотел!
— Ничего я от тебя не домогаюсь, — сказал тогда Сулейман. — Кроме одного. Я собираюсь построить Храм Господень, и мне нужен для того червь Шамир.
— Но у меня нет Шамир, — говорит Азаил, — он не у меня, но у духа морского и дух морской не доверяет его никому, кроме как петуху Бар, да и то под присягой.
— А зачем Шамир петуху Бар? — спрашивает Сулейман.
— А он его посредством города строит. Берет в клюв Шамир и приносит его в пустынную местность, необитаемую. Кладет Шамир на скалу, скала раскалывается. Бросает Бар в расщелину семена древесные, вырастают маслины и смоквы и кедры ливанские, приходят люди, да и селятся там. Сегодня, глядишь, селенье, завтра — уже город.
— Хорошо, — говорит тогда царь Сулейман. — Шем-Гамфарошем заклинаю, отведи меня на гнездо петуха Бар
И вызвал Сулейман искусных мастеров из земли Египетской, и повелел им изготовить особый колпак из непрозрачного стекла. И таким крепким был этот колпак, что даже ударом молота нельзя было разбить его. И, когда Азаил отвел его на гнездо петуха Бар, Сулейман взял, да и накрыл гнездо колпаком. А сам скрылся в укрытие. Прилетел петух Бар, смотрит, а гнездо-то закрыто. Ох, ох! — застонал петух Бар. Ударил по стеклу клювом, но выдержало стекло. Взял он тогда червя Шамир, и положил его на стекло, чтобы его расколоть. Тут Сулейман выскочил из укрытия и бросил в петуха Бар комом земли. Петух взлетел, выронил Шамир, тут Сулейман с Азаилом подобрали червя и унесли.
Так, посредством ума своего и хитрости, и могущества, и по совету Азаила Сулейман завладел червем Шамир. И обтесывал Шамир строевой камень для Храма и Дома Сулейманова, а хранил его Сулейман по совету Азаила завернутым в шерстяную вату в свинцовом сосуде, наполненном ячменными отрубями.
А петух Бар, когда увидел, что не сдержал клятвы своей, и нарушил присягу духу морскому, и не может возвратить червя Шамир, пошел и удавился.
И вырос Храм Сулеймана , где были окна с откосами, и деревья из чистого золота, и розовый мрамор, просвечивающий на солнце, и кедр ливанский, и яспис, и открытые залы, и потаенные чертоги… и говорят, что не было при его постройке поломано ни топора, ни заступа, ни какого другого орудия — ибо строился он без их посредства. А еще говорят, пока строился сей храм, никто в земле иудейской не заболел и не умер. А еще говорят, что свет лился в окна с откосами не снаружи, но изнутри, и освещал весь Израиль, ибо был то свет Божественный…
И прослыл Сулейман самым мудрым под небом и на земле, и служили ему духи морские, и саламандры огненные, и силы земли, и червь Шамир, и сам Азаил ходил у него в помощниках. И постигал он сокровенное, и проведывал тайны глубины беспредельной. Имя его гремело среди властелинов, среди мудрых — подвиги его. И к нему, праведному и чистому, посылали сыновей и дочерей своих в слуги и служанки и вельможи, и цари земные…
И самые прекрасные женщины мира были наложницами в гареме его. И сама царица Савская из града-Китора, где деревья посажены еще в первые дни творения и орошение получают от вод Едемских; где серебро, что мусор, валяется на улицах, прибыла почтить его — со всеми своими сокровищами и со слугами, и со служанками красоты небесной. А фараон Писебханин дал ему в жены дщерь свою Бифию со всяческим приданым, в числе которого был постельный полог, усыпанный самоцветными камнями так, что изнутри напоминал он ночное небо, а в придачу к тому восемьдесят дев из страны Едомской, черных как ночь, тяжелогрудых, с розовыми ладонями, искусных в пении и девяносто дев из страны Ефебской, смуглых, как закат и гибких, как лоза, высокогрудых, с ладонями крашеными хной, искусных в пляске. А всего жен было у Сулеймана девяносто девять, а наложниц без числа, и все они сверкали, точно звезды в ночи, и радовали пеньем и музыкой, и любовными утехами, и Сулейман днем судил со своего престола, а ночью ублажал себя в гареме и дни текли как лунные месяцы, а лунные месяцы, как годы, но Азаил все лелеял свою месть, и, наконец, придумал, как отомстить Сулейману.
Предстал он пред Сулейманом (а пока строился храм, Сулейман держал его при себе) и рек:
— Мудрый ты царь, и хитрый, а все ж не все тебе ведомо. Хочешь, покажу тебе то, чего ты никогда не видел?
— Нет такого, — отвечал Сулейман.
— А все ж есть!
— Покажи!
Простер руку свою Азаил к стране Тевель — и пред Сулейманом появился человек с двумя головами и двумя парами глаз. И объял Сулеймана страх, однако ж он не подал виду и сказал:
«Благословен Господь, Царь вселенной, давший мне дожить и досуществовать до сего времени! Слышал я от Ахитофеля, что где-то там, под нами люди живут, однако ж не верил! Ведь глубина земли нашей — пятьсот лет пути, да между той землей и этой землей тоже пятьсот лет пути!»
Однако ж, рек Азаил, вот он!
Стал тогда Сулейман расспрашивать того человека.
— Какого ты роду-племени?
— Из рода Адамова я, — отвечал двуглавый человек, — из потомков Каиновых!
— Где обитаете вы?
— В стране Тевель.
— Есть ли у вас солнце и луна?
— Есть.
— С которой стороны восходит у вас солнце и куда заходит оно?
— Восходит с Запада и заходит на Востоке.
— Чем занимаетесь вы?
— Пашем, сеем и жнем, стада пасем…
— Молитесь ли вы?
— Да.
— Какова же молитва ваша?
— Как многочисленны и благословенны дела твои, Господи! Все премудро содеяно тобою!
— Ничем вы не отличаетесь от нас, похоже, — сказал тогда Сулейман, — кроме, разве что, вида. А раз так, то не могу я удерживать тебя силой. Хочешь, верну тебя в страну твою?
— Нет у меня большего желания, о, царь!
Вызвал тогда Сулейман Азаила и говорит:
— Отведи его обратно, человека этого.
— Не в моих то силах, — отвечает Азаил, а сам донельзя доволен, ибо близится час его мести.
Заплакал двуглавый человек. Сразу из четырех глаз пролил он потоки слез.
Говорит тогда Сулейман Бенаю, сыну Иегодиады:
— Вечно так с этим Азаилом. Ибо нет ничего, что он, начав, смог бы завершить достойно. Видно, постоянство не в природе бесов. Ступай, друг мой, устрой этого несчастного так, чтобы ему было хорошо и не тосковал он об утраченной родине.
Тогда Беная, сын Иегодиады, велел отворить сокровищницу и выдать двухголовому человеку шестьдесят сиклей серебра, и выделить ему участок земли с виноградником и колодцем, и масличной рощей, и тот потосковал-потосковал, а потом поселился там, и построил дом, и занялся землепашеством, и стал под покровительством Сулеймана одним из богатейших людей на свете, обжился, а потом взял себе и жену, ибо, хотя и был он двухголовый, но чтил Господа и жил праведно, и народил он семерых сыновей, а потом взял и умер…
И оставил он семерых сыновей. И шестеро из них были вида обыкновенного, а седьмой же уродился в отца — о двух головах и о двух парах глаз. И видя то, Азаил потирал руки и хихикал, ибо близился час его мести.
И возник спор меж наследниками того пришельца из страны Тевель. Шестеро из них говорят:
— Нас семеро братьев, следовательно и наследство должно быть поделено на семь равных частей.
Седьмой же говорит:
— Не семеро нас, а восьмеро, ибо считают по головам да по ртам. А раз так, то я имею право на две доли в наследстве!
— Не иначе как Сулейман рассудит нас, — говорят тогда братья.
Вот, пришли они во дворец к Сулейману, и сказали:
— Государь наш, то-то и то-то, семеро нас, а брат наш двуглавый говорит, мол, восьмеро! Как наследство делить?
Сидит Сулейман в диване и Азаил тут как тут.
— Как рассудить их, о, подданные? — спрашивает царь?
— Не знаем, — отвечают они, — и не ведаем. Ибо не под силу нам такое.
Решили отложить дело до утра.
А вечером предстал пред Сулейманом Беная, сын Иегодиады. Коварное дело, говорит, задумал Азаил, о, царь времен! Мутит он людей! Ходит меж везирей, говорит, мол, хвалится Сулейман своей мудростью, а не так уж мудр — такого простого дела рассудить не может. Нет больше у царя мудрости. А без мудрости — какой он царь? Как он рассудит теперь тяжущихся? Беда пришла в город, нет больше справедливости! Что делать, о, царь времен!
— Ладно, не тревожься, завтра дам ответ — говорит Сулейман.
А у самого сердце замирает.
Вот ровно в полночь пошел он во храм, пал на лицо свое, и воззвал к Господу:
— Владыка мира! Открывшись мне в Гаваоне, не ты ли сказал — прости, что дать тебе? Не просил я тогда ни серебра, ни золота, одну лишь мудрость просил, чтоб судить людей правдиво. Неужто теперь откажешь мне в своем даре? Неужто допустишь, чтоб торжествовал неправедный?
Сказал — и слышит Глас Божий, сильнее грома, мягче дуновения ветерка:
— Просвещу тебя. Ступай, а как солнце взойдет, выйди из дворца и обратись к первому встречному. Все тебе будет по слову Моему.
Обрадовался Сулейман, пошел во дворец, да и заснул с легким сердцем. А чуть свет встал, и пошел в поле. Ветром легким потянуло, запели птицы, никого поблизости… ждет Сулейман. Слышит — кто-то песню поет. И голос такой звонкий — словно жаворонок сыплет свои трели с небес! Смотрит, идет по дороге девушка, совсем еще юная — ни красоты, ни стати… Смуглая, хрупкая, точно цветок полевой. Идет, кувшин несет, песню поет.
И это, думает Сулейман, источник моей мудрости?
Однако ж, делать нечего. Подходит к ней, кланяется, однако ж себя не называет.
— Чем помочь тебе, — спрашивает, — о, девушка?
— Ничем, — отвечает девушка, — все у меня есть. Сыр овечий, оливы и смоквы, и небо над головой и виноградник в саду. Вот, разве камень отвали от колодца! Ибо нечем мне поить моих овечек.
Отвалил Сулейман камень, наполнила она кувшин, и говорит тогда Сулейман.
— Я помог тебе, о, девушка, помоги и ты мне! Не поможешь ли ты мне разгадать одну загадку?
— Братья мои зовут меня дурочкой, — смеется девушка, — а все ж говори свою загадку! Одна голова хорошо, а две — лучше.
— Кстати, — говорит Сулейман, — насчет голов! Жил некогда в земле Тевель двуглавый человек…
И рассказал ей всю историю.
— Ой! — говорит девушка, — да это ж проще простого!
— Что ты нашла простого там, где сам царь Сулейман испытал затруднения, о, девушка? — несколько раздраженно говорит Сулейман.
— Да ты послушай, — говорит девушка.
И поведала она ему, как можно разрешить это дело.
И понял Сулейман — то, что говорит ему девушка, истинно и верно.
И пришел он в радость великую, и засмеялся, и сказал:
— Чем тебя наградить, о, девица? Хочешь, золотом осыплю, хочешь, серебром? Хочешь, камнями драгоценными! С головы до маленьких твоих запыленных ножек осыплю! Погреба дома твоего наполню заморскими винами, и сосудами с душистыми смолами, амброй и ладаном, маслом и миррой.
Девушка смеется.
— Или ты сам царь Сулейман, что сулишь такие богатства? Хватит и того, что ты помог мне наполнить водою вот этот кувшин. А хочешь, помоги мне донести его до дома!
И, когда наступило утро, оно застало царя времен Сулеймана у скромного дома неведомой девушки. Поклонился он ее рослым братьям, которые как раз собирались гнать овец на пастбища, наполнил поильницу, попрощался с мудрой девушкой и заспешил в диван. Успел только крикнуть:
— Как зовут тебя, мудрейшая из дев?
— Суламитой меня прозвали отец и мать мои, — ответила девушка.
И с этим ответом царь Сулейман пошел во дворец.
А в диване уже народу собралось видимо-невидимо. И все войско, подстрекаемое Азаилом, стояло на площади, с копьями и щитами, блистающими на солнце, дабы услышать, так ли справедлив справедливый царь. И все горожане, побросав свои дела, собрались у дворца, чтобы выслушать решение, которое выкрикнут глашатаи. И шум стоял такой, точно под окнами сулейманова дворца волновалось море. И тогда вошел Сулейман в диван и вошел на свой престол, украшенный львом и ягненком, и ястребом, и голубкой, и повелел вскипятить воду и налить ее, горячую, в узкогорлый кувшин с изогнутым носиком.
Вскипятили воду, налили ее в кувшин и принесли в диван.
Тогда Сулейман вновь привести двуглавого человека и одноглавых братьев его.
Привели их.
— Вот, — сказал Сулейман, — сделаем испытание. Если у этого человека одна его голова воспринимает и чувствует то, что происходит с другой его головой, тогда он должен быть сочтен за одного человека. Если же нет — тогда это два отдельных человека. А теперь лейте воду на одну из его голов!
Взяли кувшин, да и вылили немного воды на макушку левой головы.
— Государь! Государь! — завопили обе головы сразу, — нам больно! Мы умираем!
— Одна доля наследства полагается ему, — сказал тогда царь Сулейман, — по праву и по справедливости, ибо это один и тот же человек.
И когда огласили приговор, ликованием преисполнились придворные в диване, и войско Сулеймана начало стучать копями о щиты, выражая тем свою радость, и люди на дворцовой площади кричали: «Воистину велик Сулейман, царь народов!».
И все хвалили мудрость царя Сулеймана.
Один только Азаил был мрачен
— Не иначе как кто подсказал тебе отгадку, — сказал он.
— Господь мой был со мною, — ответствовал Сулейман.
А в полдень собрал он богатые дары и пять повозок с маслом и миррой, и шестьдесят сиклей серебра и пять белых волов с вызолоченными рогами, и сел на лучшего своего коня в золотой попоне и серебряной сбруе и поехал во главе поезда к дому отца и матери Суламиты. И когда увидела все это Суламита, то всплеснула она руками, и от смущения убежала в дом. Но доверенные женщины вошли туда и убрали ее лучшими шелками и умастили душистыми маслами и заплели ей косы и вывели ее, и поставили перед царем Сулейманом. И взял ее Сулейман за руку и поставил перед людьми. И стала она, смущенная, сияющая, как нарцисс Сарона, чиста и благоухающая, подобно лилии долин… и посадил ее Сулейман в повозку под алым балдахином и велел трубить в серебряные трубы, и осыпать повозку розами, и так доставили ее во дворец, и стала она сотой женой царя Сулеймана, самой любимой, самой мудрой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50