Японец в моем представлении – это Crane, летящий над Pacific Ocean.
– Журавль?
– Да. I mean, migration of birds.
– Перелетных птиц?
– Exactly. Все мои дети – перелетные птицы. И Пенелопа, и Мэтью, и Хелен, и Джесси, и Сэм. Не задерживаются подолгу на одном месте.
Господин Катагири дергал себя за бровь большим и указательным пальцами левой руки. Выдернув волос, он рассматривал его, словно измерял длину и толщину, и затем выбрасывал в пепельницу. Он переложил трубку в другую руку и понюхал пальцы на свободной руке. Майко только сейчас заметила еще одну привычку господина Катагири. Он моргал не двумя глазами одновременно, а с небольшим перерывом то одним, то другим.
– А где сейчас Пенелопа? – Майко продолжила разговор, чтобы перестать разглядывать господина Катагири.
– Она была вместе со своим любимым человеком в Таиланде, в прошлом году вернулась в Нью-Йорк и сейчас встречается с другим. Мэтью раз в три года видится с Пенелопой. Их следующая встреча – в будущем году. Вот тогда и вы сможете встретиться с ним. Кстати, что сейчас происходит в Японии? Я запамятовал, вы что там делаете?
Майко залпом выпалила сведения о себе. Работала аналитиком в фирме, занимающейся ценными бумагами, но два месяца назад без сожалений подала заявление об уходе, так как ей надоело чувствовать себя одураченной движением денег, которые превращались в информацию. Она стала испытывать жалость к мужчинам, которые в условиях информационного общества могли оставаться в нем только пешками, но и она сама, пытающаяся стать частью этого мужского коллектива, показалась себе еще более жалкой. Ей безумно захотелось найти что-то настоящее-пренастоящее, то, что можно почувствовать кожей, увидеть глазами, потрогать руками, прижаться щекой. Оставив замужество в качестве последнего средства приобщения к живому и настоящему, она решила попробовать встречаться со всеми людьми, какие попадутся ей на пути, у кого и окружающий их мир, и история, и сами обстоятельства жизни полностью отличаются от тех, с кем ей приходилось сталкиваться до сих пор.
Господин Катагири улыбался только левой стороной рта, выпуская оттуда дым. Эх, молодость, молодость… Казалось, звуки его голоса передавались радиоволнами, идущими из самой глубины гортани. Как бы там ни было, надо добиться его расположения, иначе работа не сдвинется с места. Майко боялась взгляда Катагири, прятавшегося за стеклами очков. Глаза, видевшие твое прошлое, которое не хочется вспоминать.
Барбара принесла кофе из кухни. Катагири заявил супруге: эта японская красавица немного не такая, как все. Молодая, а хорошо всё понимает. Майко подумала: ничего-то она не понимает, поэтому и хочет узнать.
– Если вам что-то понадобится, позовете меня, – сказала Барбара и ушла из комнаты.
– So, вы ищете Мэтью, да? И ваш работодатель, мадам Амино, приходится ему родной матерью, не так ли? That's interesting. Уже были случаи, когда люди, называвшиеся родным отцом или матерью, приходили к нам в office. Если они не располагали существенными доказательствами, я просил их сразу же уйти. В случае с Мэтью, так как он уже полностью самостоятелен, я не буду строг с вами. Вероятно, миссис Амино – действительно мать Мэтью. Я расскажу вам то, что мне известно. Потому что право ребенка – выбрать родителей.
– Мистер Катагири, вы знаете, где сейчас Мэтью, не так ли?
Катагири ничего не ответил. Старая лиса, я с тобой в покер играть не собираюсь.
– У вас нет вестей от Мэтью?
– Не то чтобы нет. Несколько писем приходило. Два года назад он один раз появлялся в Нью-Йорке. Выглядел бодро. Сейчас он в Токио и работает кем-то вроде messenger boy, переводит, преподает английский, работает личным секретарем у богатых людей или чьим-то любовником. Он сказал мне: раньше я работал сыном, теперь работаю другом.
– А вы знаете, где живет Мэтью?
– У него, должно быть, несколько адресов. Он не из тех, кто привязан к одному месту. Ему нужно постоянно передвигаться. Может, его уже не найдешь по тому адресу, который я знаю.
Майко внезапно почувствовала, что оказалась в тупике. Так, наскоком, ей Мэтью не найти.
– Вы уехали из Японии сорок лет назад. И ни разу за это время не возвращались?
– Место, куда мне хотелось бы возвращаться, находится здесь. Если точнее, я живу здесь сорок пять лет. I have no relatives in Japan. I'm alone.Я стал американцем, с тех пор как US Army взяла меня в плен на острове Лейте. Я попал в плен, потому что хотел этого. Мне незачем было возвращаться в Японию. Потому что я считал – в стране, где история завершилась, ничего не может остаться. Пусть она стремится стать Economic Empire или добивается интернационализации – меня эта страна больше не интересует.
Если неправильно истолкуешь его сложные чувства по отношению к Японии – можно обжечься. В любом случае ясно одно: господин Катагири представляет тип бывшего японского солдата, которого в Японии уже не встретишь.
– Но, Катагири-сан, вам сложно себе представить, насколько Япония нынешняя отличается от той, которая была раньше.
– Изменилось только surface. Повысился курс иены, Japanese way of life стал Americanized. Но японцы не смогли превратиться в диких животных, подобно американцам, японцы – варвары, верящие в то, что они intellectual, разве не так? У них до сих пор есть император, да? Как поживает Barbarian Chief, который во время войны рассылал написанные черной тушью циркуляры crazy воякам, заставив их, как мальчишек, в пух и прах проиграть войну, а после поражения отправлял написанные черной тушью циркуляры в GHQ, возглавляемый MacArthur, дав Америке себя оккупировать? Неужели есть человек, который станет наследником такого императора?
Наверное, он говорит это полушутя. Выражение лица у него совсем не изменилось. Внезапно Майко подумала: а он, оказывается, одинокий человек.
– Случись землетрясение, упади самолет, умри господин император, люди не будут опечалены, – сказала она.
– Это точно. У вас есть любимый?
– Нет. Как раз ищу его.
– Любовь – это strong energy. Сколько бы ни росла иена, она не сравнится с power любви. Но это in the case of women. Я думал, что, когда закончится война, японские мужчины превратятся в рабов и государство под названием «Япония» исчезнет, прекратит свое существование. Императора казнят, а мужчин отправят на принудительные работы. Тщедушные intellectual в лучшем случае станут преподавателями английского или servant жен Officer. Или же у них будет еще одна возможность: превратиться в геев, следить за собой и служить Officer адъютантами. С женщинами по-другому. Они станут любовницами или женами американцев. И тогда еще раз потребуется «плодиться и размножаться». Все дети послевоенного поколения будут полукровками, японцы thoroughbred будут уничтожены. Таким образом, на территории Японии возникнет новое государство. Именно так. Япония должна radicallyизмениться. Не Americanized только на surface уровне, радикально должно измениться всё: и люди, и язык, и пища, и обычаи, и культура. Я считал, что движущей силой этих изменений станет сила любви японских женщин. Соперничая друг с другом, они завоюют любовь иностранцев и дадут жизнь талантливым детям любви. На этом фоне японские мужчины будут вкалывать до кровавого пота. А если им это не по душе, они могут стать геями или уехать из Японии. Когда я убегал с поля боя в джунглях острова Лейте, я думал только о том, как попасть в плен к US Army. Это был правильный выбор на инстинктивном уровне. If I returned to Japan I would have made an attempt to escape from Japan. Даже если бы мне пришлось превратиться не в японца, а в кого-то другого.
В его словах слышалось проклятье в адрес всех японцев. Он не мог смириться с тем, что Япония никуда не исчезла, а, наоборот, через тридцать лет с небольшим начала хозяйничать на Земле как империя с развитой экономикой. В истории, созданной господином Катагири, послевоенной Японии не существовало. На Дальнем Востоке по-прежнему находилась страна под названием Japan, но она была чужой, и он не хотел признавать ее существования. Делать нечего, придется терпеливо выслушать его, подумала Майко, а то жалко становится, как представишь себе, что никто не верит созданной Катагири истории.
– После войны японцам нужно было жить как одиноким волкам. Полностью раскаяться в своих легкомысленных убеждениях и сражаться с иностранцами один на один. Do you understand what I mean?
Майко покачала головой. Разве это можно сразу понять?
– Катагири-сан, вы, наверное, эгоист? Сами для себя решили, как жить после войны. Также и остальные. И военные, и женщины, и интеллектуалы, и дети – все всё решили для себя сами. А потом посмотрели – Япония стала экономически развитой империей. И так император выжил волей обстоятельств.
Глаза за стеклами очков загорелись. Кажется, я сказала что-то непозволительное. От приторно-сладкого запаха дыма можно было задохнуться. Господин Катагири хрипло рассмеялся и тут же оборвал свой смех.
– На войне все эгоисты. Otherwise не спасешься. И на войне в Тихом океане, и во Вьетнаме. Наверное, все были эгоистами. Но не были сиротами. Какой толк от эгоистов, которых охраняет American father и балует Japanese mother. В нынешней Японии царит упадок исключительно по вине непоследовательных эгоистов. Японские военные круги и политики, виновные в Shameful поражении, были эгоистами, страдающими inferiority complex. Я по собственной воле стал сиротой. Война между Японией и Америкой, возможно, закончилась, но моя война с Японией не закончится никогда. Пусть говорят, что заключили The San Francisco Peace Treaty, но лично я ни с кем не заключал никаких Peace Treaty. Разве Япония встала на ноги благодаря Economic growth? Don't say something so stupid! Разве японские предприятия чем-нибудь отличаются от японских войск, которые не несли никакой ответственности? Разве среди «бойцов» японских предприятий есть хоть один сирота? Сирота способен бросить предприятия и справиться в одиночку. Все остальные ничем не отличаются от японских солдат. Вы так не думаете? По-моему, вы тоже избрали путь сироты, не так ли?
– Я просто…
– Well. Я ненавидел армию. Все время искал возможность убежать оттуда. Это удалось благодаря поражению. Мне повезло. Меня переправили в Америку, я провел два года в лагере, после чего объездил всю страну; в меня кидали камнями, устраивали темную, но я сумел прожить долгую жизнь. Вы слышали о японских иммигрантах, у которых во время войны конфисковали имущество как у представителей вражеской страны, а самих поместили в лагеря? У них тоже не было иного выбора, кроме как стать сиротами. Они знали, насколько сложно стать американцами. Я, как они, я тоже вынес муки и страдания. Но в отличие от них я был японским солдатом, Если, переродившись в сироту, собираешься жить в Америке, то ответственность за войну ты должен взять на себя. Для меня это означает – продолжать свою собственную войну до самой смерти.
– Катагири-сан, а чем вы занимались в Японии?
– В своей прошлой жизни? Был беглецом из рода Тайра. Такая уж судьба – вечно бежать куда-то. Потомки рода Тайра никогда не обременяют себя лишним скарбом. Они хорошо умеют изменять свой облик. Я родился в семье преподавателя английского языка в Айдзу. Во время войны был студентом-медиком левых убеждений. Должен был стать военным врачом, но то ли в результате чьих-то интриг, то ли просто плохо учился, в общем, я оказался в санитарном батальоне. Правда, благодаря этому я и смог попасть в плен к US Army. К сожалению, у меня даже не было японской медицинской лицензии, но среди американцев японского происхождения в Los Angeles меня ценили на вес золота. Хотя подполье есть подполье. Я не мог достать хороших лекарств и вынужден был в основном делать незаконные аборты. Однако всю жизнь заниматься этим мне не хотелось. Как ни смешно, я собирался стать педиатром. К тому же я был молод. И тогда я решил перебраться в New York. Загорелся идеей, о которой узнал от одного американского японца. Называлось это дело Oriental Shiatsu massage, суть его состояла в популяризации сиацу. Этот японец был Pioneer. Он знал мануальную терапию дзюдо и собирался открыть clinic. Но осуществить задуманное у него не получалось. Способность предвидеть слишком далеко вперед не приводит к хорошим результатам. В те годы восточное и японское невозможно было продать. Никто не ел sushi, не ездил на японских автомобилях. Тогда считалось стыдным быть японцем. Я мыл тарелки, работал плотником, совмещая работу с учебой, и получил диплом врача. Благодаря одному человеку. В итоге диплом мне не пригодился, но он стал стимулом в моей сиротской жизни. Сейчас я думаю: именно благодаря тому, что я стал сиротой, я смог избежать увлечения патриотизмом, стремлением к миру, любовью к человечеству – этими песнями, исполняемыми стройным хором вечно грызущихся людей. Я хотел сам создать свою страну. Я хотел прожить историю после гибели Японии и построить республику сирот.
Майко почувствовала, как кто-то коснулся ее плеча, и обернулась. Миссис Катагири улыбалась, заглядывая ей в лицо.
– Последнее время никто не слушает Юсаку до конца. Ну как? Устали, наверное? Поешьте печенья, – сказала она, протягивая поднос.
У господина Катагири, похоже, вертелся на языке уже следующий эпизод из его жизни, но он вздохнул и передумал его рассказывать. Конечно, он бы о многом еще мог поведать, да и то, о чем успел рассказать, наверняка сократил. Появление Барбары разрядило гнетущую атмосферу, царящую в комнате, и Майко решилась спросить:
– How long have you been married?
Господин Катагири промолчал. Барбара ответила, садясь рядом с мужем:
– Six years.
Майко невольно переспросила, но получила тот же ответ.
– We've been living together since 1959. I was employed by him as an alternative wife. He was persisting in being single for a long long time, – пояснила Барбара.
Интересно, а какая зарплата у жены, нанимаемой за деньги? Входит ли в гонорар рабочее время, количество занятий сексом? Вот бы меня кто-нибудь нанял. Любовницы, нанимаемые за деньги, есть и в Японии…
Майко спросила у господина Катагири то, что вертелось у нее на языке:
– Why didn't you marry her immediately when you fell in love?
Барбара засмеялась вместе с Майко, как бы подшучивая над Катагири:
– Please explain the reason why you hesitated to marry me.
– Если не вдаваться в подробности, то я один раз был женат, заплатив большие деньги за американское гражданство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40