она страшно больна. Утром я отправляюсь первым поездом в горы — навестить ее, ясно?..
Ювелир кивнул.
— И если я обнаружу потом, что вы мне подсунули подделку, я вернусь и сверну вам голову, ясно?
— Ясно.
Глаза ювелира превратились в настоящие щелочки на рыхлом лице.
— В горы, вы говорите? Тогда надо найти что-нибудь особенно красивое. Нет, не это, — он отобрал у Барта кольцо. — Это не подходит вам из-за цены, а я не могу продать его дешевле. Вот это…
Он открыл ящичек под прилавком и вынул три кольца в маленькой коробочке.
— Вот это.
Он протянул кольцо Барту.
— Оно стоит тридцать пять фунтов, можете сами взглянуть на ярлык. Красивый камешек, и оправа красивая. Только один камешек, заметьте, поэтому вы столько и платите. Красивое колечко. И хорошего вкуса, так что вашей девушке не стыдно будет показать его кому угодно. Отдаю вам его за тридцать фунтов.
Барт с сомнением взял в руки кольцо. Единственный камешек ярко сверкнул при свете ламп. Похоже, что оно и правда хорошего вкуса, но выглядит оно чертовски маленьким для тех тридцати монет, что оно стоит.
— Беру его, но помните, что я сказал.
Ювелир снова хохотнул.
— Помню. Если оно не подойдет или если оно ей не понравится, приносите его обратно, и мы подумаем, чем бы его заменить. Да, и возьмите карточку размеров с собой, на всякий случай.
— Спасибо.
С минуту Барт постоял в нерешительности, потом взглянул на большое доброе лицо ювелира, и у него самого лицо скривилось в вымученной улыбке.
— Спасибо, — повторил он, пряча кольцо в карман, и вышел на улицу, где уже сгущались сумерки.
Глава 29

I
На следующее утро Барт отправился к доктору Мёрчисону Лейду. Он никогда раньше не встречался с лечащим врачом Джэн, и сейчас, сидя в его светлом просторном кабинете, выходившем окнами на ботанический сад и дальше на залив, замкнутый оконечностями мысов Хэдз, он думал, что доктор Лейд больше похож на предпринимателя, чем на врача.
Лицо доктора Лейда было настороженным, как будто он все время опасался доверить вам мысли, которые скрывались за его высоким лбом. Он никогда не смотрел вам в глаза, и в манере его было какое-то обезоруживающее добродушие, как будто он был готов вот-вот разоткровенничаться с вами и все время должен был себя от этого удерживать.
— Да-да, — кивнул он, и глаза его следили в это время за большой мухой, с ленивым жужжанием летавшей по комнате. — Да, у мисс Блейкли, как это ни прискорбно, началось обострение, да, как это ни прискорбно. В особенности после того, что она так хорошо шла на поправку. Последний ее рентгеновский снимок был весьма обнадеживающим, да, весьма обнадеживающим. Каверна затягивалась успешно, мисс Блейкли прибавляла в весе, и температура у нее была нормальная.
— Насколько это серьезно сейчас?
Доктор теперь то завинчивал, то выкручивал грифель золотого карандашика, пристально глядя на его кончик.
— Когда я вчера ее осматривал, состояние ее было уже лучше, чем когда ее осматривал местный врач. Плеврит понемногу рассасывается, хотя жидкости еще много.
— Но он рассосется, да?
Взгляд доктора Мёрчисона Лейда медленно перешел с портрета на стене к лицу Барта и, скользнув по нему, остановился где-то на гравюре, висевшей у Барта над головой.
— Да, — голос его звучал бесстрастно, и в глазах нельзя было прочесть никакого выражения. — Да, оно рассосется со временем, но, конечно… Вы не должны забывать, что при туберкулезе ничего невозможно предвидеть, невозможно предвидеть.
Он смотрел на гравюру и, поглощенный этим занятием, как будто совершенно забыл о Барте.
— А для легких этот плеврит не вреден? — в нетерпении спросил Барт.
Доктор Мёрчисон Лейд чуть повернулся в своем вращающемся кресле, и взгляд его упал на промокашку. Он стал рассеянно тыкать в нее карандашом, потом едва заметно усмехнулся краешком рта.
— Видите ли, на этот вопрос трудно ответить, и, пока у нас не будет нового рентгеновского снимка, мы сможем только гадать.
Он стал рисовать на промокашке крестики и нолики, как в детской игре.
— А когда мы сможем получить снимок?
Доктор пожал плечами.
— Пройдет, вероятно, три недели, может, месяц, пока она начнет вставать.
Барт был потрясен.
— Неужели все так плохо, доктор?
— Насколько я мог понять из осмотра, боюсь, что это именно так, как вы сказали: очень плохо. У нее, к сожалению, появилась жидкость.
— Это очень серьезно?
Доктор Мёрчисон Лейд медленно кивнул и заполнил все клетки крестиками и ноликами. Голос его звучал спокойно.
— Очень серьезно.
У Барта было ощущение, как будто ему в живот вдруг всадили штык.
— Но… но… как это могло случиться?
Доктор продолжал аккуратно заполнять крестиками и ноликами все новые клеточки, между бровями у него залегла глубокая складка, на лице была написана досада на глупость этих людей, столь мало искушенных в тайнах медицинской науки.
— Я полагаю, вы несколько знакомы с физиологией и механизмом действия искусственного пневмоторакса?
Барту все труднее было скрывать свое враждебное отношение к доктору.
— Да я знаю совсем мало, я только знаю, что пневмоторакс — это вроде шины, наложенной на легкое.
— Вот именно, и если развивать вашу метафору, то можно сказать, что у мисс Блейкли эта шина лопнула.
— Ей не угрожает опасность?
— Насколько я понимаю, вы имеете в виду непосредственную опасность?
— Да.
— Нет, — доктор остановился, — непосредственной опасности нет.
Он на мгновение случайно встретился глазами с Бартом и тут же отвел глаза, принявшись созерцать настольный календарь.
— Конечно, я понимаю, что плеврит немного отбросил ее назад, но, надеюсь, это не помешает ей выписаться к концу октября? — настаивал Барт.
Доктор внимательно изучал промокашку. Когда он заговорил, в голосе его послышалось раздражение.
— Боюсь, что не могу сказать вам ничего определенного относительно того, когда мисс Блейкли поправится настолько, чтобы покинуть санаторий.
— Но, доктор, я-то ведь должен знать, хотя бы когда она сможет выписаться. Понимаете, я собираюсь все уладить насчет демобилизации, мы думаем пожениться, когда она выйдет, и еще множество других вещей надо устроить.
Доктор Мёрчисон Лейд положил промокашку на место. Он говорил теперь с раздражением:
— Не могу сказать о состоянии здоровья мисс Блейкли ничего определенного, во всяком случае до того, как получу снимок, но могу сказать вам, что к концу октября она еще не будет достаточно здорова, чтобы выйти замуж.
Барт сжал челюсти.
— Но когда она в первый раз к вам пришла, вы сказали, что, пробыв шесть месяцев в санатории, она даже забудет, что когда-то была больна.
Доктор покачал головой.
— Ну, это, несомненно, несколько вольная интерпретация того, что я сказал вашей невесте. И это было сказано, разумеется, на случай, если все будет развиваться успешно.
Барт почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, будто он ходит по краю трясины.
— Когда же она сможет снова подняться?
Доктор Мёрчисон Лейд развел руками.
— Я предписал ей три месяца полного покоя в постели, а вероятней всего, это протянется и шесть месяцев. В зависимости от того, что покажет снимок, этот срок может и удлиниться. Больше я вам пока ничего сказать не могу.
Барт в упор смотрел на доктора, на его приглаженные брови дужками, на его красные щеки и сложенные сердечком губы. И в мозгу у Барта кипели мысли, которых он не смог бы выразить словами.
— Шесть месяцев, — выдавил он из себя наконец. — Вы хотите сказать, еще шесть месяцев в санатории?
— Постельный режим может быть наиболее удовлетворительным образом осуществлен в санатории, но он может также должным образом соблюдаться и дома, если родные больного проявят готовность заботиться об этом.
— Но мы думали… вы сказали… Мы рассчитывали на октябрь…
— Боюсь, что вы все-таки не представляете себе, как трудно что-либо предсказать, когда речь идет о туберкулезе.
— Еще шесть месяцев… — все еще не веря себе, повторял Барт.
— А может быть, и больше.
— Но… но…
В нем кипело возмущение, и не столько против доктора, сколько против самой жизни.
— А ей и в самом деле больше ничем, кроме покоя и пневмоторакса, помочь нельзя?
— Ничем. И от пневмоторакса мы пока тоже воздержимся. Жидкость, которая, вы простите мою прямоту, уже наполовину заполнила ей грудную клетку, действует сейчас как пневмоторакс, и, пока она не вносит инфекции, мы предоставим природе делать свое дело.
— А если она будет вносить инфекцию?
— Тогда возникнет необходимость операции.
Барт снова почувствовал, что стоит на краю трясины. Он представил себе изуродованную Джэн, ее иссеченное шрамами тело, и у него засосало под ложечкой.
— А что если попробовать новые лекарства?
Доктор коротко усмехнулся.
— Вы, я вижу, читаете газеты. Они, к прискорбию, слишком оптимистичны. И, к сожалению, пока, несмотря на заявления прессы, нет каких-либо определенных лекарств или средств, которые излечили бы туберкулез. Их нет, и, хотя я вполне поддерживаю ваш призыв к активным действиям, я не вижу все-таки, что бы я мог прописать мисс Блейкли, кроме покоя.
Стены комнаты поплыли в глазах у Барта, и он вцепился в край стола.
— Шесть месяцев, вы сказали, в санатории?
— Лучше, конечно, в санатории, хотя это зависит уже от вашего решения.
— Но мы не сможем, мы рассчитали средства только до конца октября.
Доктор поднялся.
— Это весьма прискорбно, хотя, вероятно, сама моя юная пациентка была бы рада вернуться домой. Она так и не смогла по-настоящему освоиться с санаторской жизнью, и у нее есть сестра, которая может за ней ухаживать. Где они живут?
— У них квартирка — жалкая дыра на Кингз-кросс.
— Не совсем то, что нужно. Но, может быть, они смогут переехать.
Барт поборол в себе искушение сказать, чего стоит этот совет, когда достать квартиру в Сиднее труднее, чем найти золото. Он стоял, неловко комкая в руках шляпу и стараясь привести в порядок мысли.
— Но, доктор, ведь сестра ее работает. Мы оба работаем, и Джэн будет целый день одна.
Доктор Мёрчисон Лейд сочувственно похлопал его по плечу.
— Поверьте мне, я очень хорошо понимаю ваши затруднения. И я глубоко сожалею, что дело приняло такой оборот. Мисс Блейкли — одна из моих любимых пациенток.
— Вы, конечно, и дома будете навещать ее.
Доктор грустно покачал головой.
— К сожалению, это невозможно.
— Но ведь она ваша пациентка.
— Дорогой мой, мистер… э-э-э… мистер Темплтон, у меня много пациентов и в Сиднее и в провинции, которых я изредка навещаю. А лечат их местные врачи, которые при этом консультируются со мной. Время от времени я принимаю их у себя и, таким образом, могу следить за ходом болезни и давать им соответственно советы.
— Вы хотите сказать, что ей придется искать другого врача?
— Вовсе нет. Просто прибавится еще местный врач. Зайдите ко мне после следующего просвечивания, и если оно покажет, что пневмоторакс сможет снова принести ей пользу, то я в нарушение всех своих правил сам его сделаю. И я смогу как-нибудь по пути заскочить к ним на Кросс. В этом случае я бы для вас назначил более низкую цену — скажем, за две гинеи вместо трех.
Барт хотел пробормотать какие-нибудь слова благодарности, но слова просто не шли у него из горла. Доктор стоял, сложив руки за спиной.
— И, возможно, все-таки при данных обстоятельствах лучше всего было бы попросить места в бесплатном государственном санатории. Да, полагаю, это было бы самое лучшее.
Барт хотел было ответить, что, насколько он слышал, там нужно три месяца ждать места, но он не успел еще открыть рот, как доктор Мёрчисон Лейд заговорил сам:
— В любом случае, прежде чем что-либо предпринимать, вы должны поговорить с хозяйкой — скажем, завтра, когда будете в санатории, и подумать, что еще можно сделать. Да, в настоящий момент это будет самое лучшее. Поговорите-ка с хозяйкой.
Он открыл дверь и стоял на пороге, улыбаясь с профессиональной вежливостью.
— Очень важно, чтобы мисс Блейкли отдыхала не только физически, но и нравственно — абсолютно никаких огорчений. Вы меня понимаете? Никаких огорчений.
Дверь закрылась за ним. Совершенно ошеломленный, еще не в силах оправиться от потрясения, Барт стоял в приемной. Секретарь с нескрываемым нетерпением взглянул на него, и Барт, положив на стол фунтовую бумажку и шиллинг, вышел вон.
Надо спешить, чтоб не опоздать на поезд. Он взглянул на часы и удивленно замедлил шаг. Времени оставалось еще много. Ему просто не верилось, что с тех пор, как он вошел в кабинет, прошло всего десять минут.
II
Поезд громыхал через последнее горное ущелье около Уэнтуорт Фолз. Когда он снова вышел из ущелья на открытый участок насыпи, внизу показался проем долины, невыразимо синей в лучах утреннего солнца. Со снеговых Альп дул холодный и пронзительный юго-западный ветер, за Пайн Риджем, на фоне бледного, усеянного клочьями облаков неба, дрожали очертания сосен и эвкалиптов.
На платформе Барта сразу прохватило холодным ветром. Он выругал себя за то, что ушел из казармы без шинели, и пробежал бегом почти всю дорогу до санатория. Если сейчас разогреться, потом хоть некоторое время будет тепло: в такой день в комнате у Джэн холодно, как в погребе. Подходя к воротам санатория, он замедлил шаг.
Хозяйка встретила его довольно кисло.
— Так и быть, повидайтесь с ней, раз уж вы проделали такой путь, — проворчала она, — но лучше, если бы вы сначала позвонили. Ей сейчас нельзя принимать посетителей, и, смотрите, ничем ее не расстраивайте. Она очень больна, и я не могу допустить, чтобы ее расстраивали.
— Право же, я не собираюсь никого расстраивать, у меня и в мыслях не было…
— Может, вы и не собираетесь, но вы, молодые люди, не всегда достаточно внимательны. Она полночи проплакала в прошлое воскресенье после вашего ухода. Вы что, поссорились?
— Да нет, конечно, нет. Мы никогда с ней не ссоримся.
— Ну тогда вы не похожи на других молодых людей, единственное, что могу сказать. Я сейчас зайду и посмотрю сначала, не спит ли она, и если она не спит, то вы сможете зайти, только не разговаривайте слишком много и не давайте ей говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48