Глаза ее лукаво сверкнули.
— И если вы действительно так голодны, как это кажется со стороны…
— В два раза голоднее.
— Хорошо. Я знаю возле Кросса одно местечко, где по-настоящему прилично кормят, а в Сиднее, да еще воскресным вечером, это просто редкость.
Он колебался. Она заметила его минутное замешательство, и ее рука легонько сжала его руку.
— Понятно, вы оставили дома бумажник или просто до получки еще далеко, но вы не беспокойтесь об этом. Муж всегда оставляет мне кучу денег…
— Еще бы! — сказал он вдруг с внезапной злобой.
— Ну, не вздумайте упираться сейчас, когда я могу в любую минуту помереть от голода и упасть на мостовую.
— Не думаете же вы…
— Дорогой мой, я никогда не думаю. Но если вам будет легче и если вы еще не оправились от этого приступа рыцарства, то я скажу, что мой муж заработал эти деньги на черном рынке, когда вы в джунглях на животе ползали, так что эти деньги по праву вам принадлежат. Ну пошли же, и давайте возьмем такси.
— Давайте.
Он повернулся и, ведя ее через вокзальную толпу, почувствовал, что гнетущее состояние, навеянное мыслями об одиноком ужине в кафе и картах в солдатском клубе, рассеивается. Такси, развернувшись по кругу, подкатило к платформе.
— Скорей, скорей, — заторопил он ее, переходя на бег, — а то кто-нибудь перехватит!
Смеясь, они опустились на сиденье такси, и она назвала шоферу адрес кафе. Барт взглянул на нее сбоку. Он не особенно хорошо разбирался в женских туалетах, но все-таки понял, что одета она по моде и что у нее есть свой стиль. И он понял также, что эта меховая шубка обошлась ее спекулянту мужу в добрую тысячу. Он видел такие в Токио, где япошки старались сбыть их подороже, и некоторые ребята, особенно летчики, покупали их, а потом летели на юг и там продавали на черном рынке втридорога. На черном рынке или не на черном рынке купил ее муж эту шубу, все равно она обошлась ему в добрую тысячу. Уж за это он может поручиться. Она выглядела старше, чем в прошлый раз, волосы ее были уложены под меховой шапочкой и открывали линию шеи и маленькие прижатые к голове ушки, в мочках которых сверкали бриллиантовые серьги. Элегантно, ничего не скажешь.
— Если вспомнить о правилах приличия, то вы еще не знаете, как меня зовут, — сказал он, предлагая сигарету.
— Разве нет? А ведь правда, кажется, нет.
— Барт. Барт Темплтон.
— А меня Магда. Уменьшительное от Магдален.
— Мне нравится. Просто Магда, так?
Она улыбнулась.
— Ну, если вы предпочитаете миссис Брукс, пожалуйста.
— Остановимся на Магде.
Она откинулась на спинку в углу сиденья, откровенно разглядывая его, но взгляд у нее был дружелюбный, простой и, пожалуй, доброжелательный.
Сидней утопал в потоках воды, и дождь продолжал лить безостановочно. Такси, скрипнув на тормозах, завернуло на Уильям-стрит, убегавшую вверх по холму сверкающей рекой мокрого асфальта, в которой плавали красные и зеленые отсветы неоновых реклам. В такой вечер плохо быть одному.
III
Они спустились по ступенькам в ресторан. Магда распахнула шубку, и в воздухе послышался аромат духов, такой нежный и легкий, что Барт еще раз втянул в себя воздух, желая убедиться, что ему это не почудилось. Маленький столик с затененной лампой создавал атмосферу уюта и интимности. Еда была вкусная, и оба ужинали с аппетитом. Судя по всему, Магду здесь знали, и ей без труда удалось упросить официанта принести им бутылку вина. Вино согрело Барга, и плохое настроение прошло. Он согрелся, почувствовал себя бодрым, немножко возбужденным, и теперь они сидели за кофе, докуривая последнюю сигарету.
— Ну вот, теперь вы уже меньше похожи на голодного бродягу.
— Чувствую.
Она сбила пепел с сигареты длинным пурпурным ногтем и окинула его взглядом.
— Вы похудели с тех пор, как я вас видела. Много работы?
— Да, знаете ли, в мирной жизни приходится не так уж легко, — улыбнулся Барт.
— И старше выглядите тоже. — Она склонилась над столиком и, облокотившись на него, долго смотрела Барту в лицо. — Сейчас скажу… впалые щеки — вот что придает вам такой благородный вид. Вы случайно не собираетесь сниматься в кино?
— В настоящий момент нет, хотя мне и предлагали заменить Чипса Рэфферти.
— Что ж, меня это бы ничуть не удивило, хотя, по-моему, ему чего-то недостает, что есть в вас.
— Может, рыжих волос?
— Возможно. Наверно, это символ.
— Символ или симптом?
— Симптом? Чего же — ненасытности и пылкого темперамента?
Она с вызовом и кокетством смотрела ему прямо в глаза.
Он пожал плечами:
— Может быть.
Когда Барту в конце ужина вручили счет, ему в первый момент даже нехорошо стало. И он рад был, что у него все же хватило денег, чтобы расплатиться, несмотря на всю непомерность суммы. То, что он смог заплатить за ужин так же, как и ее муж-спекулянт, принесло ему какое-то злобное чувство удовлетворения. И, словно почувствовав перемену в его настроении, она примяла остатки своей сигареты и, взяв перчатки, взглянула на усыпанные драгоценными камнями часики.
— Ого! Почти половина десятого, мне пора идти.
Он подал ей шубу. Магда медленно продела руки в широкие рукава и на мгновение, нарочно откинувшись назад, прислонилась к нему. Барт стоял, обнимая ее за плечи и сдерживая себя, потом опустил руки со странным ощущением, будто его смыло отливом и вот теперь выносит обратно на берег из темной глубины. Он заплатил за ужин, грустно отметив про себя, что у него осталась какая-то мелочь, на которую едва ли протянешь до следующей получки. Они поднялись по ступенькам и вышли на мокрую, холодную улицу.
— Посмотрю, может, я такси вам найду.
— Не стоит. Я живу тут рядом, на Мэклиэй-стрит. Можем дойти, тут навес всю дорогу.
Барт едва понимал, о чем она говорит, такое смятение охватило его.
Она остановилась на нижней ступеньке лестницы, ведущей в вестибюль роскошного дома. Теперь она стояла вровень с ним.
— Если бы в квартире не было такого разгрома после сборов мужа, я бы пригласила вас выпить.
Она взглянула на него, и он прочел в ее взгляде, что она хочет этого.
Барт был в нерешительности. Он знал, стоит ему сейчас сказать, что ему наплевать на разгром и что ему хочется выпить, и она пригласит его к себе. Она ждала. Он подумал о холодной койке в казарме, об одинокой, без конца тянущейся ночи впереди. Потом подумал о Джэн…
— Да нет, спасибо, не надо, — сказал он с какой-то неловкостью. — Боюсь, мне тоже пора, мне ведь еще сегодня в полночь в караул заступать.
Он лгал, и она знала, что он лжет. Но лицо ее ничего не выдало.
— Жаль, жаль! Но я должна как-нибудь вечерком угостить вас ужином, чтобы отплатить за вашу любезность. Не отказывайтесь, а то меня совесть замучит. Найдете мое имя в телефонной книге вот по этому адресу.
Барт поблагодарил. У него с трудом ворочался язык, и он чувствовал, что ведет себя дурацки натянуто.
— Что ж, как-нибудь вечерком я вам об этом напомню.
Она протянула руку и коснулась его руки.
— Не забудьте.
Она стала подниматься по лестнице, и ее туфельки на высоких каблуках легко касались ступенек. Она помахала ему рукой из освещенного вестибюля. Барт повернулся и зашагал вдоль улицы к трамвайной остановке.
Глава 20

I
Джэн глазам своим не поверила, когда в среду после полудня вдруг увидела в дверях Барта. Над долиной, словно над кипящим котлом, клубясь, поднимался туман. Он стлался над верандой, проникал в их комнату, оставляя на всех предметах свой сырой след. Барт казался в дверях непомерно огромным, полы его шинели, сверху донизу унизанной бисеринками влаги, еще мотались после быстрой ходьбы. На мгновение Джэн показалось, что тоска вдруг вынесла ее за границы реального мира, и вот Барт возник перед ней из тумана как порождение ее одиночества и стремления к нему.
— Привет, — он взял в свои холодные жесткие ладони ее горячую ручку. — У тебя такой вид, будто ты увидела призрак.
— Да мне в первую минуту так и показалось.
— Ну, на призрак-то я все же не похож. И что еще там офицеры скажут, когда заметят, что я улизнул. Хотя, между нами говоря, мне на это наплевать.
— О Барт! Это так чудесно!
— Ну, конечно, чудесно, моя синьорина. Сидней так просто утопает под водой, рыба заплыла ко мне в окно и присела на койку, и когда я услышал по радио, что на Голубые горы лег туман, я подумал, что мне самое время ехать. Я подумал, что, так или иначе, вам, девочки, не помешает немножко искусственного солнца.
Он повернулся к миссис Карлтон:
— Надеюсь, вы не будете возражать против того, что ультрафиолетовые лучи вторгаются сюда в образе мокрого пса, и, надеюсь, дамы не сочтут оскорбительным для себя этот запах, боюсь, несколько… — Он понюхал грубую защитную ткань шинели, — и не несколько, а определенно собачий.
Миссис Карлтон улыбнулась и протянула ему руку:
— Ну что вы, Барт! Лучшего способа для принятия ультрафиолетовых лучей просто не придумаешь.
— Несмотря на собачий запах?
— А я люблю собак, и вот теперь только я заметила, что вы очень похожи на моего эрдельтерьера — у меня когда-то был эрдель.
Барт поклонился, прижав руку к сердцу.
— Миссис Карлтон, вы редкая женщина. Я уверен, что у этого славного пса было большое сердце.
— О, любой лев мог позавидовать! Вам бы он понравился.
— Не сомневаюсь. А где он теперь?
Лицо ее помрачнело.
— Видите ли, когда я сюда во второй раз легла, хозяйство наше распалось, мы отказались от дома, а большая собака, ведь знаете, как с ней…
Он дружески сжал ей руку.
— Знаю.
Барт глянул на себя в зеркало.
— Эрдельтерьер, говорите вы, так, кажется?
— Совершеннейший.
— Гм… Между нами говоря, я думал, что у меня черты лица несколько правильней.
Она задумчиво посмотрела на него.
— Да это дело вкуса. Видите ли, мой пес тоже был в своем роде пес выдающийся.
Оба рассмеялись, и Барт заметил, что лицо ее немного просветлело.
— Вы гораздо лучше выглядите, чем в воскресенье.
— Да я и чувствую себя лучше. Уверена, что после вашего сегодняшнего посещения я в полдник уже буду сидеть за чаем, вгрызаясь в кусок телячьей вырезки.
— Ради бога, не надо, — взмолилась Джэн, — ведь если хозяйка это увидит, она больше не разрешит ему приезжать. Не забывайте, у нас сегодня на ужин копченые сосиски.
Миссис Карлтон зажмурила глаза и содрогнулась.
— Сосиски! Подумать, до чего я дожила!
Они снова засмеялись, хотя вряд ли могли бы сказать, что тут было смешного: просто какой-то возбуждающий ток пробежал по их нервам. Барт принес с собой столько тепла и силы, что они больше не замечали ни тумана, клубившегося вокруг, ни монотонного стука капель, падавших с деревьев в саду.
Миссис Карлтон взглянула по очереди на них обоих.
— Вы ведь знаете, что я себя все еще постыдно балую, так что с вашего разрешения я сегодня свой послеобеденный сон начну пораньше. Вы уж мне простите. Ладно?
— А мы вам не будем мешать?
— Да нет, не беспокойтесь. Когда я сплю, вы можете в комнате галдеть, как на аукционе, меня это не потревожит.
Барт осторожно положил руку на ее покрывало.
— Вы знаете, по-моему, Джэн очень повезло, что у нее такая соседка.
— И мне повезло. И вам тоже.
Она улыбнулась, глядя ему в глаза.
— И раз уж вы здесь, помогите Джэн составить список заказов в библиотеку на этот месяц. Да, и тут у нас есть одна новая книжка про Японию, мне ее муж прислал, вы тоже можете взять ее почитать.
Она легонько пожала ему руку.
— А теперь я засну.
Она повернулась к стенке, и они остались одни, отгороженные от всего мира.
Барт пододвинул стул к кровати Джэн, погладил ее руку, потом взял библиотечный каталог.
— Что ж, это интересно, — сказал он, — сейчас мы тебе пропишем что-нибудь полегче, хотя бы на часть месяца. С чего начнем?
Закончив, они помолчали. Ни разу еще за все эти месяцы Барт не чувствовал себя так спокойно. Ручка Джэн в его ладонях была словно якорь, прочно удерживавший его в созданном ими мире. Узкая больничная кровать, в которой она лежала, опершись на подушки, была оазисом в пустыне. Смятение в его крови затихало. Во всем этом сумасшедшем мире только Джэн была реальностью. И долгие часы, проведенные вдали от нее, не значили ничего. Он не целовал ее сейчас. Ему почему-то не хотелось целовать ее сегодня. Ему хотелось только быть рядом, ощущать тепло ее любви. Быть рядом с Джэн — этого было достаточно.
Последние три ночи он провел в казарме без сна. Мысли его были в лихорадочном смятении, тело томилось мукой. Эти ночи и заставили его мчаться сломя голову на вокзал, к поезду, уходившему в горы. Забившись в угол купе, он курил без конца, сигарету за сигаретой, глядя невидящим взглядом на пробегавший за окнами мир, мир клубящихся туманов и призрачных деревьев. Он шел от станции, не замечая холодного тумана, лизавшего лицо, шел быстрым шагом, как человек, убегающий от своих мыслей. И вот в комнате Джэн он, наконец, обрел мир: понимание без слов, обладание без прикосновения. Рядом была Джэн.
Он болтал без умолку, смешно поддразнивая ее. Он пересказывал ей казарменные истории, а она смеялась вместе с ним и замечала в нем что-то новое, замечала, что выросло какое-то новое, более глубокое и прочное чувство, и она больше не боялась долгих месяцев, которые ей еще предстояло провести в Пайн Ридже. Почти половина уже прошла. Он начертил ей график на обложке тетради, месяцы они разделили на недели, недели на часы, а возле каждого из них он нарисовал себя — в виде тоненького человечка из палочек, который с каждым днем все больше и больше радуется и ликует, а к концу шестого месяца уже перепрыгивает с вершины на вершину по высоченным горам, чтобы забрать обезумевшую от счастья Джэн, которая тоже прыгает, словно туземец, на одной ножке около длинного кубика, который должен обозначать Пайн Ридж.
Она не сказала ему, что его сегодняшний приезд был им вдвойне приятен, потому что помог рассеять мрачное настроение, вызванное неожиданной смертью девушки из крайней комнаты. О таких вещах обычно не говорят. И не то чтобы эта девушка значила для нее что-то. Джэн никогда и не видела ее. Она знала о ней лишь по санаторским сплетням да еще по непрестанному влажному кашлю, что доносился все время до их комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48