Бренда внимательно всматривалась в его лицо, надеясь прочесть недосказанное. Наконец, доктор взглянул на нее и, улыбнувшись, сказал:
— Я должен предупредить вас, что вместе со мной сюда приехал констебль Риверс. Это достойный преемник небезызвестного вам старика Миллера, хотя и совсем другой по натуре человек. Он гордится своими знаниями научной криминалистики. Для Дулинбы он просто находка! Констебль решил, что в данном случае необходимо его личное вмешательство для «расследования обстоятельств». Сейчас он как раз проводит «дознание», допрашивает миссис Роган. Я думаю, миссис Роган сумеет постоять за себя, и настроение у него будет не блестящим, когда он приедет сюда. Будьте осторожны, постарайтесь следить за своими словами. Он довольно обидчив, этот констебль. Это законченный бюрократ, и в Дулинбу его назначили, видимо, лишь потому, что его физический и умственный багаж совершенно соответствует здешнему образу жизни.
Все видят, как он старается, но в успех его дел не верят. Пока он тщательно перепечатывает под копирку протоколы дознаний, а потом складывает их аккуратно в папки, которых уже много накопилось в его кабинете в полицейском участке.
Бренда и доктор уже допивали чай, когда явился констебль Риверс. Он остановился у порога, осуждающе глядя на всех.
— А, констебль! Входите и присаживайтесь, — пригласил его доктор. — Чай освежит вас и придаст силы!
— Благодарю вас, доктор, — сухо ответил констебль.
Доктор представил ему Бренду.
Констебль холодно выслушал и с напыщенным видом спросил:
— Где больной?
Бренда проводила полицейского в спальню. Констебль взглянул на ребенка с выражением сарказма на лице.
— Ясно, значит, он полукровка, я так и думал. — Он произнес это так, словно зачитывал приговор. — А где тот человек?
— Там, где остановился, — за Головой Дьявола.
Констебль поправил свой огромный плащ, застегнулся на все пуговицы и направился к выходу, шаркая по линолеуму большими резиновыми сапогами. Слышно было, как он прохлюпал в них по дорожке к боковой калитке сада.
Доктор видел, как констебль, с трудом переставляя ноги, плелся по берегу, время от времени освещаемый проглядывавшим сквозь тучи солнцем.
— Будет удивительно, если он его сразу же не арестует, — сказал, ни к кому не обращаясь, доктор.
Бренда пожала плечами.
— Если он попытается это сделать, получит сполна все, что ему полагается.
Поль шел с угрюмым видом, пытаясь понять причину мрачного настроения констебля. Взгляд его то и дело останавливался на бурунах, сверкавших под утренним солнцем мириадами брызг.
— Поскорее, нечего попусту терять время, — грубо прикрикнул констебль, пропуская Поля впереди себя в кухню.
Он грузно уселся за стол и раскрыл портфель. Медленно и внимательно, как делал все, констебль оглядел каждого из сидевших перед ним. Наконец откашлялся и надел очки в темной оправе. Потом, еще раз взглянув на всех троих, сказал:
— Теперь разберем имеющиеся в нашем распоряжении факты.
Это была его стандартная фраза. Он повторял ее во всех случаях жизни, приводя жителей Дулинбы в ярость.
Перечисление имеющихся фактов в данном случае было, по мнению констебля, более чем необходимо, поскольку речь шла не о преступлении, а лишь о нарушении долга. Двое аборигенов, погибших во время автомобильной катастрофы, в сущности, не могли считаться преступниками, хотя по донесениям полиции штата Квинсленд погибший абориген был не так уж далек от этого. Абориген считался смутьяном, зачинщиком всевозможных беспорядков, требовал возвращения каких-то родовых земель, настаивал на повышении заработной платы, а в результате просто сбежал с места своей работы, не испросив на то разрешения у своих хозяев.
— Итак, — торжественно произнес констебль, — мне предстоит заняться мальчишкой по имени Кемми Бардон. Родители его удрали, не вняв законным требованиям передать ребенка в руки полиции для определения в специальное учреждение, созданное для таких, как вышеназванный малолетний абориген. — Констебль повернулся к доктору: — Вы немедленно сообщите мне, как только он выздоровеет, чтобы я смог предпринять соответствующие меры для выполнения закона о попечительстве.
— Конечно, если он только поправится, — угрюмо сказал доктор. Констебль подозрительно смерил доктора взглядом.
— Есть основания сомневаться в этом?
— Мои сомнения более чем основательны.
Констебль вытащил из кармана ручку и, сурово взглянув на доктора, спросил:
— Доктор, готовы ли вы сделать заявление, проливающее свет на то, кто ответствен за состояние больного?
Доктор пожал плечами. Поль неожиданно стукнул кулаком по столу:
— Мы все за это в ответе, все мы! — вскричал он.
— Я должен вас предупредить, — торжественно произнес полицейский, — что любое ваше замечание может быть принято в качестве улики против вас.
— А мне в высшей степени наплевать. Я хочу лишь сказать, что мы все ответственны за это, и прежде всего я. Я не пытался ничего узнать об этом ребенке. Я командовал им, как только мог, он прислуживал мне, разводил костер в дождливую погоду, когда у меня самого не хватало на это умения, он показывал мне, где водится рыба. Я использовал его так, как все мы используем более слабых и беззащитных. А когда он заболел и уже не мог ничего для меня делать, я прогнал его, не поинтересовавшись о его состоянии, не узнав, есть ли у него место, куда пойти.
Констебль помолчал, затем обратился к Бренде:
— Хотелось бы узнать, что может сказать мисс почтмейстерша о своей роли в этом деле.
— Могу без труда объяснить вам это, — резко ответила Бренда. — Я оставила мальчика в своем доме, когда этот человек принес его на руках из леса. Если же вам хочется услышать, стыжусь ли я своих поступков, как стыдится этот человек, — да, именно это чувство грызет меня. Больше мне нечего добавить, за исключением, пожалуй, одного: нет или есть у мальчика шансы на выздоровление, он будет до конца в моем доме. Я буду ухаживать за ним так, как если бы это был мой собственный сын. А раз уж этот человек, — она указала на Поля, — помогает мне, ответственность за судьбу ребенка лежит на нас двоих.
— А когда он совсем поправится, — добавил Поль, — я позабочусь, чтобы он не попал ни в один из этих ваших приютов.
Полицейский кончиком ручки постучал по своим зубам.
— Ну, уж это будет решать закон.
Констебль сплел пальцы рук, положил их на стопку донесений и сказал твердо и решительно, тоном судьи:
— Леди и джентльмены, то, что вы думаете о своей ответственности, это ваше личное дело. Я же снимаю с себя всякую ответственность. И, кроме того, я должен спросить вас, миссис… э… мисс Локвуд, как, по вашему мнению, отнесутся руководители почтового ведомства, узнав, что у вас по ночам в доме находится посторонний мужчина?
Бренда резко вскинула голову.
— Не имею ни малейшего представления, но меня это ничуть не волнует.
— Я протестую против подобных вопросов, констебль, — вдруг вспыхнул доктор.
— Ладно, перейдем к другим. — Констебль наклонил стул. — Поскольку мне поручено это дело, молодой человек, я хотел бы узнать ваше имя и другие сведения для установления вашей личности.
Поль назвал себя.
— Адрес!
— Стоянка на берегу моря возле Головы Дьявола.
— Нет, этот номер у вас не пройдет, молодой человек. Я спрашиваю ваш домашний адрес.
— У меня нет домашнего адреса.
— Тогда где же вы находились до приезда сюда?
— В военном госпитале номер сто тринадцать.
— А до госпиталя?
— Во Вьетнаме.
— Ах, вот оно что… — Констебль даже поперхнулся. — Но где живут ваши ближайшие родственники?
— У меня нет ближайших родственников.
Констебль сурово взглянул на Поля.
— Вот что, молодой человек, я вынужден предупредить вас, с законом шутки плохи. Где проживает ваша семья?
— У меня нет семьи.
— Тогда назовите мне адрес ваших родителей.
Поль неохотно назвал адрес отца. Констебль записал его в блокнот, торжествуя.
— Скажите, констебль, — ехидно спросил Поль, — вы все это делаете, чтобы снять с себя ответственность?
Констебль на минуту растерялся.
— Я уже сказал, что не считаю ответственным за все происходящее ни закон, ни себя лично.
— Тогда разрешите мне заявить, что, выслушав ваши скучные и многословные донесения, я считаю вас виновным более, чем всех нас. Вы обнаружили разбитый грузовик с двумя умирающими аборигенами и знали, что вместе с ними был третий человек — их ребенок, который к тому времени куда-то исчез. И что вы предприняли?
Констебль недоуменно взглянул на Поля. Он был явно смущен.
— Я полагал, что этого ребенка ссадили где-нибудь по пути в одной из резерваций. А поскольку эти черномазые с фанатизмом держатся друг за друга, у меня не было возможности получить от них сведения о мальчишке. Естественно, я посчитал следствие законченным.
Поль резко отставил стул, поднялся и подошел к окну. Казалось, все его внимание сосредоточилось на неспокойном, сверкающем под яркими солнечными лучами море.
— О боже всемогущий! — воскликнул вдруг он. — До чего же все мы напыщенные лицемеры, ханжи и краснобаи, только и умеющие разглагольствовать о законе и об ответственности! Ведь и я тоже целыми днями валялся в машине, размышляя о несправедливостях и жестокостях во Вьетнаме, а сам поступал не лучше.
— Если вы собираетесь заниматься здесь красной пропагандой, то я отказываюсь ее слушать.
Констебль закрыл блокнот, положил его в карман, аккуратно застегнул лацкан и, обведя всех взглядом, сказал:
— Я подожду вас на пристани, доктор.
Они услышали, как он громко затопал сапогами по лестнице По знаку доктора Бренда поставила на плиту кофейник. Доктор молча ушел в спальню к мальчику, а когда кофе вскипел и Бренда позвала его, он вышел, подошел к Полю и положил руку ему на плечо. Поль резко обернулся.
— Простите, — сказал он, садясь за стол и накладывая сахар в кофе, — все получилось чертовски глупо.
— Все в порядке, — ответил доктор, хлопнув Поля по плечу. — Просто констебль Риверс подонок. А вы задели его за живое.
— И все же мне, очевидно, не следовало себя так вести. Но я не сдержался, во мне все кипело.
— Вам слишком долго приходилось сдерживаться. Такое прегрешение вам простительно.
Поль выпил кофе и закурил.
— Как мальчик?
— Без видимых изменений. Вам не удалось попоить его, Бренда?
— Нет. Сколько ни пыталась влить в него хоть ложечку молока или сока, он начинал задыхаться.
Доктор вздохнул и поднялся.
— Что ж, пожалуй, сделано все возможное. Истощение и непогода отняли у него слишком много физических сил. так необходимых для борьбы за жизнь. Позвоните мне вечером, если наступят какие-то изменения.
Бренда пошла его провожать, осторожно ступая по размытой дождем тропинке.
— Почему он не хочет еще что-нибудь предпринять? — спросил Поль, раздражаясь, когда доктор уже скрылся на дороге к пристани.
— Он делает все, что можно, — возразила Бренда. — Я в этом уверена.
— Вконец устаревший и безалаберный человек, — не удержался Поль.
— Согласна, он, может быть, и не самый лучший врач, но он всегда был честным и искренне заинтересованным в пациенте. Он не стремился к экспериментам ради экспериментов.
Поль горько улыбнулся.
— Эксперименты! Я вижу, вам тоже пришлось в жизни пройти через множество экспериментов. И все же мне кажется, он мог бы сделать для мальчика больше.
— К сожалению, врачи не способны совершать чудеса.
Бренда взглянула на его лицо, но во взгляде ее не было отвращения, которое Поль ожидал увидеть.
— Если вы хотите знать мое мнение, — тихо сказала она, — то нам обоим необходимо чудо, которое снова сделало бы нас пригодными к жизни среди людей.
Он шел к своей машине, а в ушах все еще звучали ее слова.
Глава двадцать восьмая
Закутавшись в теплый старый халат, принадлежавший отцу Бренды, Поль сидел на стуле возле кровати мальчика, не спуская глаз с его лица, которое в полумраке казалось совсем серым. Он тревожно прислушивался к его дыханию, а мысли были далеко-далеко. Всплывали и снова исчезали в памяти картины прошлого и настоящего.
Из-под кровати сверкнули глаза щенка, и Поль почувствовал удовлетворение от того, что он здесь. Ему было куда легче сидеть ночью у постели больного, чем спать, приняв сильную дозу снотворного, или лежать в машине без сна с натянутыми до предела нервами. Теперь он хоть как-то был связан с миром, с людьми. Он был кому-то нужен.
И все же, даже сидя у постели Кемми, он никак не мог отделаться от мысли, будто это не Кемми, а тот мальчик-вьетнамец, Пак То. Нет, он никогда не видел Пак То слабым и беспомощным, такой была его сестра, маленькая девочка, имени которой он так и не узнал. Несомненно, Полю были ближе этот мальчик-абориген, и вьетнамец Пак То, и его сестренка, чем все другие люди, которых он встречал в жизни. Борьба за существование и воля к жизни заставили Кемми искать пути спасения от голода, и он стал прислуживать Полю и Бренде. А они? Только после того, как малявка оказался на пороге смерти из-за легкомыслия и эгоизма двух взрослых людей, он стал человеком в глазах Поля.
Какие строки были в песне того американского парня, который, бренча на гитаре, распевал, призывая к миру на земле? Кажется, это звучало так: «Сколько дорог должен пройти человек, прежде чем он сможет увидеть, что происходит вокруг».
Нет, слова были какие-то другие. Он в точности никогда не помнил слов, хотя музыка этой песни звучала в его памяти и смысл ее будоражил какие-то скрытые чувства, более сильные, чем желание выпить и овладеть женщиной, чем опьяняющее удовлетворение от того, что убил еще одного лесного брата, иначе он бы мог убить тебя.
Бренда лежала не в силах уснуть, слушала, как глухо бьется о берег прибой. Часы показывали полночь. Уже слишком поздно, нужно уснуть, ведь завтра у нее трудный день.
Странно было лежать без сна в доме, где снова каждый звук приобрел особое значение, но еще более странно ощущать себя нужной кому-то.
Сегодня ее как-то по-особому волновал сон ребенка. И вовсе не потому, что она не доверяла Полю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24