https://wodolei.ru/brands/Omoikiri/
Щенок обнюхивал его, лизал лицо и скулил.
— Все в порядке, Наджи, — сказал Кемми заплетающимся языком, и собственные слова, как удары молота, прогремели у него в ушах… — Все в порядке, я уже встаю.
Но не было сил подняться. Кемми то засыпал, то вновь просыпался от громкого лая. Все вокруг как-то странно плыло перед глазами — вперед-назад, вперед-назад. Когда Кемми все же вылез из пещеры, опираясь на руки, звуки дождя, падавшего па листья, показались ему оглушительными.
Спотыкаясь, он прошел через лес к шаткому мостику через ручей, но так и не понял, шумело у него в ушах от завывания ветра, от грохота волн, или это рычало чудовище, о котором рассказывал ему Грампи. Как во сне, он перелез через загон для скота и пошел лугом по мокрой траве.
Хозяйка уже закончила работу, когда он подошел к веранде маслодельни. Услышав лай щенка, она оглянулась.
— А, это ты? Поздненько же ты сегодня явился. Да ты, кажется, и спал, одетый во все?
Кемми кивнул.
— Наверное, твои ленивые родители тоже спят не раздеваясь?
Мальчик открыл было рот, но она перебила его.
— Знаю, знаю, нечего мне о них рассказывать. Что ж, пусть почтмейстерша и твой хозяин, хоть и поздно, все же получат свое молоко, раз уж я оставила его для них. Ну, а для тебя, милый мой, сегодня ничего не осталось. Позвонили из Дулинбы и попросили прислать все мои запасы. Молочную-то ферму совсем там залило водой.
Ее голос сливался с завыванием ветра, с грохотом волн и звучал где-то далеко-далеко. Кемми даже не мог разобрать, что именно она говорила.
Женщина налила молока в бидон, закрыла его крышкой и протянула мальчику.
— И еще одно я хочу тебе сказать. Вчера ты забыл вымыть бидон, сегодня я сняла утром крышку, там все прокисло. Пришлось самой его отмывать, а я и так слишком занята, чтобы мыть за других бидоны. Ты слышишь, о чем я тебе говорю?
Кемми взглянул на хозяйку, и ему показалось, что ее лицо, словно красная луна, плывет по белой стене маслодельни.
— Ну, а теперь иди, — незлобно сказала женщина, слегка подтолкнув его к выходу. — Ты уж и так опоздал. И застегнись покрепче на булавку, чтобы тебя не промочил дождь.
Кемми снова побрел через загон для скота, бидон с молоком оттягивал ему руки и казался тяжелым, как никогда раньше.
Мостик через ручей показался ему живым существом. Если бы не бидон с молоком, он прополз бы по мостику на четвереньках.
Дом, в котором помещалась почта, временами казался крошечным, стоящим где-то далеко-далеко, а потом он придвигался и становился огромным, каким он его еще никогда не видел.
Бренда уже дважды подходила к задней двери, ей казалось, что кто-то стучался. Дождь беспрерывно барабанил в окна. Она уже так свыклась с шумом ливня, что даже испугалась, когда он вдруг прекратился. Наступившая тишина внушила ей суеверный страх.
Кемми поднялся на ступеньки дома и поставил бидон на крыльцо. Но бидон почему-то стукнулся о дверь, молоко расплескалось. И когда мисс почтмейстерша открыла дверь, оно белой струйкой потекло по линолеуму.
— Ну вот, мало того, что опоздал, еще молоко разливаешь. Возьми поскорее тряпку из-под бачка и вытри здесь все. Если и дальше будет так продолжаться, я вообще откажусь от услуг миссис Роган и, конечно же, от твоих.
Кемми слышал ее голос над своей головой, вытирая молоко с пола. Щенок старался обогнать его. Но Бренда повернулась к мальчику и вскричала:
— Ради бога, вышвырни эту собаку. Сначала разлил молоко, а теперь пустил сюда этого пса. Мало мне грязи.
Кемми стал вытирать собачьи следы тряпкой, уже намоченной молоком, но только еще больше размазал грязь. Бренда встала, сунула ему в одну руку бидон, в другую целлофановый мешок с едой и поспешно стала закрывать дверь.
— Идите, идите оба.
Она так сильно хлопнула дверью, что мальчику показалось, будто грянул гром. Он вышел за ограду, закрыл за собой калитку и пустился в бесконечно долгий путь по берегу моря.
Тропинка, поднимавшаяся вверх к мысу, была похожа на стремительный горный ручей.
Кемми не знал, как добраться наверх, гора казалась ему неприступной. Он не двигался. Стоял в оцепенении и смотрел на эту крутизну. Стремительный поток вымыл песок из-под камней, и теперь они могли в любую минуту скатиться вниз, и тогда он упадет и разольет это драгоценное молоко. И все же ему следовало подняться наверх, ведь босс давно уже ждал его. Все выше и выше взбирался он на гору, осторожно переставляя ноги. Сердце бешено колотилось, завернутая в целлофан буханка хлеба давила на грудь.
Когда он, наконец, добрался до вершины горы, черные тучи охватили его со всех сторон и крепко сжали на головокружительной высоте, над рассвирепевшим океаном.
Волны набегали и с грохотом разбивались о подножье Головы Дьявола, откатывались и снова налетали на скалы. Это были не волны, а руки чудовищных великанов, тянувшиеся вверх, чтобы схватить его. Сердце мальчика сжалось от страха.
Он простоял здесь, казалось, целую вечность, этот маленький замерзший мальчик, на вершине Головы Дьявола, а между ним и стоянкой его хозяина пролегла бесконечная, залитая водой дорога.
Он начал спускаться вниз. Спускаться было легче, чем подниматься, глухие удары сердца уже не разрывали грудь. Ему стало жарко и захотелось снять пиджак, но он не осмелился этого сделать, так как не смог бы удержать буханку хлеба.
Дорога вниз была короче, и все же это был долгий, очень долгий путь. Когда он, наконец, спустился, ноги дрожали, а руки едва могли удерживать бидон с молоком, Кемми сел на камень и увидел где-то далеко-далеко совсем маленькую машину и натянутый рядом с ней брезент. Он втянул в себя побольше воздуха, чтобы позвать босса, потому что босс любил, когда ему кричали издалека, но словно кинжалом кольнуло его в бок.
Услышав лай собаки, Поль выглянул из машины.
— А, наконец-то явился? Что же, черт подери, ты делал все это время? Я целое утро жду, пока ты придешь.
Мальчик молча стоял, глаза его лихорадочно блестели.
— Ради бога, иди же сюда! Что ты там стоишь под дождем?
Кемми собрал все свои силы, сделал шаг, и вдруг ему показалось, что перед ним — столб, столб стоит совсем не на том месте, где следовало ему стоять. Закружилась голова, он уронил бидон, и молоко разлилось по мокрой земле.
Ругательства сотрясали окрестность.
— О, всемогущий боже! — вскричал Поль. — Что же ты натворил?!
Мальчик не смел отвечать.
— Ты и так глуп, как пробка, — не унимался Поль, — а сейчас…
От ругани босса в ушах гудело. Мама всегда останавливала отца, когда тот вот так же начинал сердиться.
— А где же, черт возьми, остальные продукты? — наконец, спросил Поль.
Кемми полез за пазуху и достал сверток.
— Неужели все это время ты держал их там и я должен есть хлеб, от которого воняет грязным аборигеном?
Поль выхватил из рук Кемми пакет и снова взорвался:
— Похоже, что ты спал на этой буханке!
Мальчик безмолвно стоял перед ним, не в силах произнести ни слова. Сердце у него снова бешено забилось, совсем как утром, когда он долго с трудом взбирался по тропинке вверх к Голове Дьявола.
— А где же вода? — закричал босс. — Где же, черт побери, пресная питьевая вода? Я тебя спрашиваю! Возвращайся, и не приходи без воды для чая. Слышишь? Если же молока больше нет, попроси хоть банку сгущенки.
Мальчик повернулся, сказал, как обычно: «Хорошо, босс», но настолько тихо, что Поль угадал это лишь по движению его губ.
Выбравшись из спального мешка, Поль почувствовал холод. Он развернул нейлоновую куртку с капюшоном, которая служила ему вместо подушки, и натянул ее на себя. Потом толстыми кусками нарезал хлеб, намазал на него мягкое, подтаявшее масло и даже не оглянулся на маленькую, мокрую, забрызганную грязью фигурку ребенка, отправившегося, как на голгофу, вверх по мокрой тропинке к Голове Дьявола.
На берегу Кемми нашел свои следы и побрел по ним. Ему представлялось, что он идет вслед за отцом, как это бывало раньше, когда они вместе ходили удить рыбу во время странствий…
Воспоминания о родителях заставили Кемми расплакаться. Он заплакал, как не плакал еще ни разу, с той ночи, когда случилось несчастье с его семьей. Он сидел сейчас возле бака с водой. Сидел и плакал, и никак не мог вспомнить, зачем же сюда пришел.
Кемми ясно слышал, как женский голос уговаривал его идти домой. Он вышел за ворота. Резкая боль в боку согнула его. Он сжал губы, чтобы не вскрикнуть. «Мальчики-аборигены не плачут», — говорил отец. Кто-то снова позвал. Он обернулся. Ошибки быть не могло, он ни с чем не мог спутать этот женский высокий голос. К тому же, его позвали по имени, а здесь никто его имени не знал.
— Кемму!
Ведь это была мама. Конечно, это она позвала его.
Кемми, как на крыльях, бросился к пещере, но ноги не слушались, он еле передвигался. Ему показалось, что он громко сказал:
— Я иду к тебе, мама!
И снова услышал этот материнский голос, такой чистый и звонкий, что вначале даже подумал, будто это кричит птица. Но ведь птицы в дождь не кричат, они сидят где-нибудь в укромном местечке, распушив свои перья. Нет, они не кричат в такую погоду.
Мама, она давно уже ждет его, она где-то здесь, за этим деревом. Кемми прикоснулся пальцами к стволу и почувствовал, какой он мягкий — словно живой. Но мамы не оказалось за этим деревом. Она чуть подальше, и он смело пошел к ней, шатаясь, падая и снова поднимаясь, с рыданиями, сжимавшими ему горло. Наконец он добрался домой. Хрипло дыша, он остановился, перед глазами кружились скалы, деревья. Но что это? Перед ним не хижина, в которой они жили на ферме, а снова пещера, вход в которую загородило упавшее дерево. Но ничего, мама, должно быть, там. Ведь из пещеры же доносился до него ее голос, а теперь кругом все стихло. Кемми опустился на колени, прополз в пещеру, осмотрел ее, мамы не оказалось. Он попытался подняться, но лишь покачнулся, упал и вдруг почувствовал, что потолок пещеры ожил, что к нему протянулись руки Грампи и, убаюкивая, он поднял Кемми высоко вверх.
Глава двадцать третья
На следующее утро миссис Роган первой заметила отсутствие мальчика. Она возвращалась с парома, отослав в Дулинбу весь утренний удой молока, и вдруг у мостика в траве увидела валявшийся бидон.
Ей было немного не по себе оттого, что накануне она так разбушевалась при этом мальчишке. Наверное, испугала его до смерти, хотя вряд ли это действительно было так. Ведь аборигены и их дети привыкли к подзатыльникам. Просто мать, наверное, оставила мальчишку дома, чтобы просушить его одежду. Так-то оно так, но почтмейстерша и его хозяин страшно рассердятся на него. Он ведь хорошо обслуживает их, а они ведут себя так, словно солнце всходит только для них.
Она принесла бидон в маслодельню, вымыла его, а сама все это время не переставала думать о мальчике. Ей захотелось узнать, где живут его родители и чем они зарабатывают себе на жизнь. Ни Майк, ни Джек ничего о них не знали, а ведь они всегда, как правило, знали все.
Бренда была переполнена гневом, она открыла пачку сухого молока и размешала его в чае, так и не дождавшись свежего. Она терпеть не могла это сухое молоко, сгущенку ненавидела еще больше, а чай без молока пить не могла. Вот как все обернулось. Вчера вечером перед сном она допила весь остаток, молока было совсем немного. Этот паршивец разлил на пол, по крайней мере, с пол-литра. Миссис Роган вряд ли теперь пошлет к ней Майка, как это было прежде, а сам Майк наверняка не решится показаться ей на глаза, опасаясь, как бы она снова не отбрила его. Сама же она, естественно, за молоком не пойдет. А если мальчишка не пришел, значит, и таинственный незнакомец сидит на мели. Правда, это вовсе не ее забота. За неделю дождей он забрал продукты почти на всю сумму, которую заработал. Конечно, она не откажет ему в кредите. Единственная отрада — это сад. Молодые деревья хорошо прижились, они стояли крепкие и прямые, а на штамбовых розах уже распускались новые листья. Вьющиеся растения пустили длинные усики, скоро они скроют уродство — уборную, поставленную с северной стороны у забора, которая была как бельмо на глазу. О, если бы не этот осточертевший дождь! Один только сад и радовался дождливой погоде. Ветер пригибал ожившую ветку старой сливы, почки на ней набухли, ждали лишь первых солнечных лучей.
Бренда тоже ждала солнца. Совсем мало осталось у нее растопки. А этот неблагодарный паршивец скрылся и не идет. Наткнуться бы на родителей этого лентяя. О, она высказала бы им все, что думает о них. Ведь это они держат его дома как раз в то время, когда он ей больше всего необходим.
Когда малявка не явился и в десять часов, Поль обрушил на него весь запас ругательств, которым выучился у Элмера.
В мыслях у него возникали отрывочные, бессвязные картины того, как мальчик и щенок носились по берегу за чайками, как плескались у берега, вдали от него, заплывшего далеко за буруны. Они были частью того мира, в котором он жил, изолировав себя от людей, в мире пустом и оттого привлекательном. Пока он работал, ловил рыбу и охотился, он имел еду и сигареты. Жизнь сводилась к работе, еде, курению и купанию в море. Но этот дождь отгородил его от всего, что он уже считал само собой разумеющимся. Его окутала совсем уж мертвая пустота. Ему недоставало чая. Не хватало костра. Он скучал без мальчишки, который развел бы этот костер с ловкостью и умением. Он почувствовал даже, что соскучился без его разговоров, в которые тот вступал не часто.
Дождь прекратился. Поль выбрался из машины, набрал из ручья мутной воды, попробовал ее и выплеснул обратно. Вода была солоноватой и отдавала тиной. Вода была всюду. Казалось смешным раздражаться из-за желания выпить чашку чая. Он думал о том, не пойти ли ему на почту и не попросить ли ту женщину вскипятить для него чайник воды. Но он не мог встретиться с ней лицом к лицу. Он ни с кем не мог встретиться, кроме мальчика и его собаки.
Поль проклинал свою зависимость от них. Удовлетворение жизнью на протяжении последних нескольких недель исчезло при мысли о том, что он зависит от этого мальчишки. Зависит не только потому, что тот заменил собой весь живой человеческий мир, но и потому, что он поддерживал жизнь Поля в этом мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Все в порядке, Наджи, — сказал Кемми заплетающимся языком, и собственные слова, как удары молота, прогремели у него в ушах… — Все в порядке, я уже встаю.
Но не было сил подняться. Кемми то засыпал, то вновь просыпался от громкого лая. Все вокруг как-то странно плыло перед глазами — вперед-назад, вперед-назад. Когда Кемми все же вылез из пещеры, опираясь на руки, звуки дождя, падавшего па листья, показались ему оглушительными.
Спотыкаясь, он прошел через лес к шаткому мостику через ручей, но так и не понял, шумело у него в ушах от завывания ветра, от грохота волн, или это рычало чудовище, о котором рассказывал ему Грампи. Как во сне, он перелез через загон для скота и пошел лугом по мокрой траве.
Хозяйка уже закончила работу, когда он подошел к веранде маслодельни. Услышав лай щенка, она оглянулась.
— А, это ты? Поздненько же ты сегодня явился. Да ты, кажется, и спал, одетый во все?
Кемми кивнул.
— Наверное, твои ленивые родители тоже спят не раздеваясь?
Мальчик открыл было рот, но она перебила его.
— Знаю, знаю, нечего мне о них рассказывать. Что ж, пусть почтмейстерша и твой хозяин, хоть и поздно, все же получат свое молоко, раз уж я оставила его для них. Ну, а для тебя, милый мой, сегодня ничего не осталось. Позвонили из Дулинбы и попросили прислать все мои запасы. Молочную-то ферму совсем там залило водой.
Ее голос сливался с завыванием ветра, с грохотом волн и звучал где-то далеко-далеко. Кемми даже не мог разобрать, что именно она говорила.
Женщина налила молока в бидон, закрыла его крышкой и протянула мальчику.
— И еще одно я хочу тебе сказать. Вчера ты забыл вымыть бидон, сегодня я сняла утром крышку, там все прокисло. Пришлось самой его отмывать, а я и так слишком занята, чтобы мыть за других бидоны. Ты слышишь, о чем я тебе говорю?
Кемми взглянул на хозяйку, и ему показалось, что ее лицо, словно красная луна, плывет по белой стене маслодельни.
— Ну, а теперь иди, — незлобно сказала женщина, слегка подтолкнув его к выходу. — Ты уж и так опоздал. И застегнись покрепче на булавку, чтобы тебя не промочил дождь.
Кемми снова побрел через загон для скота, бидон с молоком оттягивал ему руки и казался тяжелым, как никогда раньше.
Мостик через ручей показался ему живым существом. Если бы не бидон с молоком, он прополз бы по мостику на четвереньках.
Дом, в котором помещалась почта, временами казался крошечным, стоящим где-то далеко-далеко, а потом он придвигался и становился огромным, каким он его еще никогда не видел.
Бренда уже дважды подходила к задней двери, ей казалось, что кто-то стучался. Дождь беспрерывно барабанил в окна. Она уже так свыклась с шумом ливня, что даже испугалась, когда он вдруг прекратился. Наступившая тишина внушила ей суеверный страх.
Кемми поднялся на ступеньки дома и поставил бидон на крыльцо. Но бидон почему-то стукнулся о дверь, молоко расплескалось. И когда мисс почтмейстерша открыла дверь, оно белой струйкой потекло по линолеуму.
— Ну вот, мало того, что опоздал, еще молоко разливаешь. Возьми поскорее тряпку из-под бачка и вытри здесь все. Если и дальше будет так продолжаться, я вообще откажусь от услуг миссис Роган и, конечно же, от твоих.
Кемми слышал ее голос над своей головой, вытирая молоко с пола. Щенок старался обогнать его. Но Бренда повернулась к мальчику и вскричала:
— Ради бога, вышвырни эту собаку. Сначала разлил молоко, а теперь пустил сюда этого пса. Мало мне грязи.
Кемми стал вытирать собачьи следы тряпкой, уже намоченной молоком, но только еще больше размазал грязь. Бренда встала, сунула ему в одну руку бидон, в другую целлофановый мешок с едой и поспешно стала закрывать дверь.
— Идите, идите оба.
Она так сильно хлопнула дверью, что мальчику показалось, будто грянул гром. Он вышел за ограду, закрыл за собой калитку и пустился в бесконечно долгий путь по берегу моря.
Тропинка, поднимавшаяся вверх к мысу, была похожа на стремительный горный ручей.
Кемми не знал, как добраться наверх, гора казалась ему неприступной. Он не двигался. Стоял в оцепенении и смотрел на эту крутизну. Стремительный поток вымыл песок из-под камней, и теперь они могли в любую минуту скатиться вниз, и тогда он упадет и разольет это драгоценное молоко. И все же ему следовало подняться наверх, ведь босс давно уже ждал его. Все выше и выше взбирался он на гору, осторожно переставляя ноги. Сердце бешено колотилось, завернутая в целлофан буханка хлеба давила на грудь.
Когда он, наконец, добрался до вершины горы, черные тучи охватили его со всех сторон и крепко сжали на головокружительной высоте, над рассвирепевшим океаном.
Волны набегали и с грохотом разбивались о подножье Головы Дьявола, откатывались и снова налетали на скалы. Это были не волны, а руки чудовищных великанов, тянувшиеся вверх, чтобы схватить его. Сердце мальчика сжалось от страха.
Он простоял здесь, казалось, целую вечность, этот маленький замерзший мальчик, на вершине Головы Дьявола, а между ним и стоянкой его хозяина пролегла бесконечная, залитая водой дорога.
Он начал спускаться вниз. Спускаться было легче, чем подниматься, глухие удары сердца уже не разрывали грудь. Ему стало жарко и захотелось снять пиджак, но он не осмелился этого сделать, так как не смог бы удержать буханку хлеба.
Дорога вниз была короче, и все же это был долгий, очень долгий путь. Когда он, наконец, спустился, ноги дрожали, а руки едва могли удерживать бидон с молоком, Кемми сел на камень и увидел где-то далеко-далеко совсем маленькую машину и натянутый рядом с ней брезент. Он втянул в себя побольше воздуха, чтобы позвать босса, потому что босс любил, когда ему кричали издалека, но словно кинжалом кольнуло его в бок.
Услышав лай собаки, Поль выглянул из машины.
— А, наконец-то явился? Что же, черт подери, ты делал все это время? Я целое утро жду, пока ты придешь.
Мальчик молча стоял, глаза его лихорадочно блестели.
— Ради бога, иди же сюда! Что ты там стоишь под дождем?
Кемми собрал все свои силы, сделал шаг, и вдруг ему показалось, что перед ним — столб, столб стоит совсем не на том месте, где следовало ему стоять. Закружилась голова, он уронил бидон, и молоко разлилось по мокрой земле.
Ругательства сотрясали окрестность.
— О, всемогущий боже! — вскричал Поль. — Что же ты натворил?!
Мальчик не смел отвечать.
— Ты и так глуп, как пробка, — не унимался Поль, — а сейчас…
От ругани босса в ушах гудело. Мама всегда останавливала отца, когда тот вот так же начинал сердиться.
— А где же, черт возьми, остальные продукты? — наконец, спросил Поль.
Кемми полез за пазуху и достал сверток.
— Неужели все это время ты держал их там и я должен есть хлеб, от которого воняет грязным аборигеном?
Поль выхватил из рук Кемми пакет и снова взорвался:
— Похоже, что ты спал на этой буханке!
Мальчик безмолвно стоял перед ним, не в силах произнести ни слова. Сердце у него снова бешено забилось, совсем как утром, когда он долго с трудом взбирался по тропинке вверх к Голове Дьявола.
— А где же вода? — закричал босс. — Где же, черт побери, пресная питьевая вода? Я тебя спрашиваю! Возвращайся, и не приходи без воды для чая. Слышишь? Если же молока больше нет, попроси хоть банку сгущенки.
Мальчик повернулся, сказал, как обычно: «Хорошо, босс», но настолько тихо, что Поль угадал это лишь по движению его губ.
Выбравшись из спального мешка, Поль почувствовал холод. Он развернул нейлоновую куртку с капюшоном, которая служила ему вместо подушки, и натянул ее на себя. Потом толстыми кусками нарезал хлеб, намазал на него мягкое, подтаявшее масло и даже не оглянулся на маленькую, мокрую, забрызганную грязью фигурку ребенка, отправившегося, как на голгофу, вверх по мокрой тропинке к Голове Дьявола.
На берегу Кемми нашел свои следы и побрел по ним. Ему представлялось, что он идет вслед за отцом, как это бывало раньше, когда они вместе ходили удить рыбу во время странствий…
Воспоминания о родителях заставили Кемми расплакаться. Он заплакал, как не плакал еще ни разу, с той ночи, когда случилось несчастье с его семьей. Он сидел сейчас возле бака с водой. Сидел и плакал, и никак не мог вспомнить, зачем же сюда пришел.
Кемми ясно слышал, как женский голос уговаривал его идти домой. Он вышел за ворота. Резкая боль в боку согнула его. Он сжал губы, чтобы не вскрикнуть. «Мальчики-аборигены не плачут», — говорил отец. Кто-то снова позвал. Он обернулся. Ошибки быть не могло, он ни с чем не мог спутать этот женский высокий голос. К тому же, его позвали по имени, а здесь никто его имени не знал.
— Кемму!
Ведь это была мама. Конечно, это она позвала его.
Кемми, как на крыльях, бросился к пещере, но ноги не слушались, он еле передвигался. Ему показалось, что он громко сказал:
— Я иду к тебе, мама!
И снова услышал этот материнский голос, такой чистый и звонкий, что вначале даже подумал, будто это кричит птица. Но ведь птицы в дождь не кричат, они сидят где-нибудь в укромном местечке, распушив свои перья. Нет, они не кричат в такую погоду.
Мама, она давно уже ждет его, она где-то здесь, за этим деревом. Кемми прикоснулся пальцами к стволу и почувствовал, какой он мягкий — словно живой. Но мамы не оказалось за этим деревом. Она чуть подальше, и он смело пошел к ней, шатаясь, падая и снова поднимаясь, с рыданиями, сжимавшими ему горло. Наконец он добрался домой. Хрипло дыша, он остановился, перед глазами кружились скалы, деревья. Но что это? Перед ним не хижина, в которой они жили на ферме, а снова пещера, вход в которую загородило упавшее дерево. Но ничего, мама, должно быть, там. Ведь из пещеры же доносился до него ее голос, а теперь кругом все стихло. Кемми опустился на колени, прополз в пещеру, осмотрел ее, мамы не оказалось. Он попытался подняться, но лишь покачнулся, упал и вдруг почувствовал, что потолок пещеры ожил, что к нему протянулись руки Грампи и, убаюкивая, он поднял Кемми высоко вверх.
Глава двадцать третья
На следующее утро миссис Роган первой заметила отсутствие мальчика. Она возвращалась с парома, отослав в Дулинбу весь утренний удой молока, и вдруг у мостика в траве увидела валявшийся бидон.
Ей было немного не по себе оттого, что накануне она так разбушевалась при этом мальчишке. Наверное, испугала его до смерти, хотя вряд ли это действительно было так. Ведь аборигены и их дети привыкли к подзатыльникам. Просто мать, наверное, оставила мальчишку дома, чтобы просушить его одежду. Так-то оно так, но почтмейстерша и его хозяин страшно рассердятся на него. Он ведь хорошо обслуживает их, а они ведут себя так, словно солнце всходит только для них.
Она принесла бидон в маслодельню, вымыла его, а сама все это время не переставала думать о мальчике. Ей захотелось узнать, где живут его родители и чем они зарабатывают себе на жизнь. Ни Майк, ни Джек ничего о них не знали, а ведь они всегда, как правило, знали все.
Бренда была переполнена гневом, она открыла пачку сухого молока и размешала его в чае, так и не дождавшись свежего. Она терпеть не могла это сухое молоко, сгущенку ненавидела еще больше, а чай без молока пить не могла. Вот как все обернулось. Вчера вечером перед сном она допила весь остаток, молока было совсем немного. Этот паршивец разлил на пол, по крайней мере, с пол-литра. Миссис Роган вряд ли теперь пошлет к ней Майка, как это было прежде, а сам Майк наверняка не решится показаться ей на глаза, опасаясь, как бы она снова не отбрила его. Сама же она, естественно, за молоком не пойдет. А если мальчишка не пришел, значит, и таинственный незнакомец сидит на мели. Правда, это вовсе не ее забота. За неделю дождей он забрал продукты почти на всю сумму, которую заработал. Конечно, она не откажет ему в кредите. Единственная отрада — это сад. Молодые деревья хорошо прижились, они стояли крепкие и прямые, а на штамбовых розах уже распускались новые листья. Вьющиеся растения пустили длинные усики, скоро они скроют уродство — уборную, поставленную с северной стороны у забора, которая была как бельмо на глазу. О, если бы не этот осточертевший дождь! Один только сад и радовался дождливой погоде. Ветер пригибал ожившую ветку старой сливы, почки на ней набухли, ждали лишь первых солнечных лучей.
Бренда тоже ждала солнца. Совсем мало осталось у нее растопки. А этот неблагодарный паршивец скрылся и не идет. Наткнуться бы на родителей этого лентяя. О, она высказала бы им все, что думает о них. Ведь это они держат его дома как раз в то время, когда он ей больше всего необходим.
Когда малявка не явился и в десять часов, Поль обрушил на него весь запас ругательств, которым выучился у Элмера.
В мыслях у него возникали отрывочные, бессвязные картины того, как мальчик и щенок носились по берегу за чайками, как плескались у берега, вдали от него, заплывшего далеко за буруны. Они были частью того мира, в котором он жил, изолировав себя от людей, в мире пустом и оттого привлекательном. Пока он работал, ловил рыбу и охотился, он имел еду и сигареты. Жизнь сводилась к работе, еде, курению и купанию в море. Но этот дождь отгородил его от всего, что он уже считал само собой разумеющимся. Его окутала совсем уж мертвая пустота. Ему недоставало чая. Не хватало костра. Он скучал без мальчишки, который развел бы этот костер с ловкостью и умением. Он почувствовал даже, что соскучился без его разговоров, в которые тот вступал не часто.
Дождь прекратился. Поль выбрался из машины, набрал из ручья мутной воды, попробовал ее и выплеснул обратно. Вода была солоноватой и отдавала тиной. Вода была всюду. Казалось смешным раздражаться из-за желания выпить чашку чая. Он думал о том, не пойти ли ему на почту и не попросить ли ту женщину вскипятить для него чайник воды. Но он не мог встретиться с ней лицом к лицу. Он ни с кем не мог встретиться, кроме мальчика и его собаки.
Поль проклинал свою зависимость от них. Удовлетворение жизнью на протяжении последних нескольких недель исчезло при мысли о том, что он зависит от этого мальчишки. Зависит не только потому, что тот заменил собой весь живой человеческий мир, но и потому, что он поддерживал жизнь Поля в этом мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24