Она не умела лгать, и ей показалось, что Хорст понял это.Обменявшись с отцом несколькими фразами, он наклонился к ней и, понизив голос, словно доверяя ей тайну, сказал:— Отец согласен со мной, довольно говорить обиняком. Не так ли? Прошу извинить, если я употребил неточную идиому.Просьба обезоружила ее.— Вы умная женщина, и мы уверены, что вы поймете, в чем суть нашего предложения Штефану. Говоря откровенно, отец и вся наша семья хотели бы доверить ему управление всеми предприятиями фон Мюллеров.Он замолк, давая ей время вникнуть в смысл его слов. Но Джой молчала, и он, кусая губы крепкими зубами, рассматривал свои сомкнутые руки.— Когда-то мы прочили на этот пост Карла, — сказал он, и голос его прозвучал глухо.Отец заерзал в кресле. Хорст взглянул на семейный портрет над секретером матери, с которого смотрело мальчишеское лицо Карла. — Но Карла убили под Сталинградом.На какое-то мгновение ей приоткрылось подлинное лицо Хорста, без маски любезности, жестокое и свирепое.— Отец возлагал надежды на меня, но я человек военный, преданный своей профессии. Остается один Штефан.Он пристально посмотрел на Джой. А в глазах отца, казалось, сосредоточилась все могучая воля его тучного тела, чтобы сломить Джой. Мать, оперев рукой голову, сидела с опущенными глазами.Хорст продолжал серьезно:— Как будто самой судьбой Штефану предназначено занять это место. Сентиментальным мальчиком, мечтавшим стать адвокатом, он по независящим от него обстоятельствам был заброшен в другую часть нашей планеты, а возвращается он обогащенный опытом, с квалификацией, которая представляет огромную ценность в связи с нашими планами расширить дело.Он вопросительно посмотрел на отца. Старик закивал головой.Хорст продолжал:— Мы говорим с вами откровенно не только потому, что вы член нашей семьи, но потому, что вы незаурядная женщина. Фон Мюллеры обычно не обсуждают свои дела с женщинами. Но сейчас мы заинтересованы расширить наше дело, вывести его за пределы нашей страны. Отец согласен с нашими ведущими экономистами в том, что западногерманская марка неизбежно вытеснит фунт стерлингов, как самая устойчивая валюта за пределами долларовой зоны. Американцы успешно проводили свою политику долларовой дипломатии, проникая в те районы, откуда англичане были выставлены. Немецкие экспортеры намерены сконцентрировать свое внимание на тех районах, где британский колониализм потерпел крах. Не в пример англичанам мы не замарали своих рук колониализмом.— Я ничего не смыслю в экономике, но, уверяю вас, у старого британского льва есть еще порох в пороховнице.Нахмурившись, Хорст переводил их беседу отцу.— Ах! — воскликнул старик и разразился целым потоком немецких фраз.Хорст слушал внимательно, затем с самым серьезным видом обратился к Джой, как если бы она была их партнером.— Отец полагает, что вы не вполне представляете себе размах дела фон Мюллеров.— Представляю достаточно хорошо благодаря рассказам Штефана.— Да, но Штефан судит о наших делах по их состоянию на тысяча девятьсот тридцать девятый год. Нынче мы в десять, нет, в двадцать раз сильнее, нежели в начале войны. — Он помолчал с минуту, явно ожидая возгласа удивления, но, поскольку его не последовало, он вызывающе спросил:— Ну, что вы теперь скажете?— Что ваше предложение слишком ответственно для молодого человека с относительно небольшим опытом.— Ну, это не столь существенно. — От реплики Джой Хорст отмахнулся. — У нас есть специалисты в любой области; они работают у нас в течение уже многих лет. Я мог бы сказать, «поколений», ибо у нас сыновья наследуют дело отцов. Но у кормила должны стоять фон Мюллеры.— Das Blut. — Отец закивал головой. — Das Blut.— Вы и ваша семья займете высокое положение в обществе, если это вас привлекает. Вы будете богаты. Очень богаты. К вашим услугам будет все, что вы пожелаете. Вы сможете делать все, что захотите. Перед вашими детьми откроются такие возможности, о каких в Австралии они не могут и помышлять. Да простят меня мои родители, если я скажу, что для вас жизнь в нашем доме не очень заманчива. Но вы будете жить в иной обстановке. На Рейне у нас есть замок, но, к сожалению, мы предоставили его… хм… моим товарищам по батальону. Но у нас есть еще вилла на озере Штарнберг в Баварии. Вы можете поехать туда, если пожелаете. В такую жару, как сейчас, а ей и конца не видно, что может быть лучше? Поезжайте, не теряя времени, туда, к озеру. Там у нас есть друзья — известные люди.Он обратился к матери и просительно сказал:— Mutti, Liebchen Мамочка, дорогая (нем.).

, почему бы вам всей семьей не уехать туда, чтобы спастись от жары?Мать покачала головой.— Они вольны поступать, как им нравится. Но я очень устала. — Она сказала это холодным, равнодушным тоном.Хорст выпрямился во весь свой высокий рост, от его фигуры веяло силой, а голос звучал тепло и убедительно, когда он склонился над Джой:— Такая красивая женщина, как вы, должна путешествовать, блистать в обществе, жить в роскоши, носить драгоценности. Скажите, что вы останетесь, Джой. Ради нас всех останетесь!Джой была ошеломлена нарисованной им картиной. Ожили все романтические мечты юности. Этот мир был за пределами спокойного, размеренного бытия людей среднего класса, к которому она принадлежала, и прежняя жизнь показалась ей чрезвычайно будничной. Это был блистательный мир, доселе существовавший для нее лишь в кинофильмах и романах.В ее воображении возникла ее жизнь с детьми в замке. Она представляла ее себе по снимкам о пребывании английской королевы с принцем и принцессой в Виндзорском замке. Пусть мысленно она усмехнулась своим романтическим мечтаниям, но все же подумала: какая женщина будет так глупа, что откажется от почестей и столь блестящего положения для мужа и детей? Богатство для их семьи! У них будет все, что только может дать богатство. Родители поймут. Затем, имея деньги, она может пригласить их погостить у нее сколько им вздумается. Но самое главное — узнать, хочет ли сам Стивен. Почему он так грустен все эти дни? Что будет, если она скажет «да»?Мать, нажав кнопку звонка, сказала:— Извините меня, но так жарко! — Вошла Шарлотта. — Пожалуйста, Шарлотта, принесите еще вентилятор из спальни.Хорст не скрывал своего недовольства, что ему не дали договорить. Взглянув на часы, он разыграл удивление.— Не думал, что так поздно! Благодарю, Mutti, что ты напомнила мне о времени. Прошу извинить меня. В шесть часов собрание в американском офицерском клубе.Джой вскочила.— Я должна переодеться. Мы с Гансом едем в театр.— О этот Ганс со своими театрами! Вот если бы вы сделали из него такого же полезного члена общества, как Штефан, как было бы хорошо! Я мог бы еще понять, простите меня, дорогая Mutti, если бы он увлекался актрисами; но это серьезное отношение к театру!— А что, если в вашей семье подрастает Рейнгарт?Хорст помрачнел.— Будьте уверены, в нашей семье этого не может быть.В дверях появился Стивен. Он окинул всех вопросительным взглядом.Мать приветливо протянула ему обе руки.— О дорогой! Наконец-то ты вернулся. Нам так недоставало тебя.Хорст приветствовал его иронически:— Признателен тебе за длительное отсутствие, брат! Мы чудесно провели время с твоей очаровательной супругой.Прощаясь, он положил руку на плечо отца и нагнулся поцеловать мать. Улыбка застыла на ее лице, когда она подставила ему щеку, и Джой почувствовала холодок оттого, что мать не ответила на его поцелуй.«Бедный Хорст, — подумала она, — мать всю свою любовь отдала Стивену и Гансу».Если оно так и было, Хорст этого не почувствовал; он вышел из комнаты, исполненный обычной уверенности в самого себя и в тот мир, в котором он жил. Глава VII Холодный ночной воздух ударил Джой в лицо, когда они вышли из переполненного театра, где она весь спектакль просидела как зачарованная. Шла в превосходной постановке пьеса «Дневник Анны Франк». Какой-то момент Джой была не в состоянии говорить от охвативших ее чувств, и в ответ на вопрос Ганса она молча покачала головой. Слова застревали у нее в горле.— Нет! Как можно после такого спектакля ужинать в ресторане? Поедем домой.Они пошли к стоянке машин вслед за группой девушек и юношей в возрасте Ганса, о чем-то громко разговаривавших.— Они говорят о пьесе, — сказал Ганс. — Многие из них впервые сталкиваются с этой стороной нашей истории.Они прошли мимо ярко освещенного бара, где перед стойкой на высоких табуретах сидели молодые девушки в пышных, выше колен юбках-колокольчиках и молодые люди в брючках, узеньких, как водосточные трубы, в пестрых американских рубахах и джемперах стояли рядом, положив голову на их колени. Они слушали удары тарелок, бой барабанов, завывание дудок военного марша, звучавшего весьма странно в данной обстановке.— Помнишь, Стивен? — спросил Ганс.— Да, Баденвайлерский марш. — Стивен демонстративно сплюнул в канаву. — Любимый марш Гитлера.Джой шла молча; мыслями она была в театре, она не слышала марша, не видела в дверях бара замершей в объятиях парочки.А впереди них маячили две кричаще разодетые девицы. При свете фонарей светлые волосы, зачесанные кверху, создавали над их головами золотой ореол.Они звонко засмеялись, когда к ним подошли двое американских солдат, и вся четверка зашагала через улицу к отелю, над вывеской которого красовалась выведенная огромными неоновыми буквами надпись: «Добро пожаловать!». Инстинктивно она взяла Стивена под руку, когда два парня, спотыкаясь, вышли из Bierstube Пивная (нем.).

, но мыслями она все еще была с Анной Франк на чердаке Амстердама.Уже подойдя к машине, Ганс сокрушенно сказал:— Не надо было мне водить вас на этот спектакль. Я не думал, что вы так расстроитесь.— Не волнуйся, Джой любит пустить слезу.Слова Стивена задели Джой. Стало быть, Стивен все еще под впечатлением их глупой размолвки из-за Хорста, происшедшей перед выходом из дома. Но все же Джой не стерпела:— Неужели найдется хоть один человек, у которого не дрогнет сердце от этой пьесы?— Найдется, и таких людей гораздо больше, чем вы думаете. — Ганс посмотрел на Джой, как бы желая сказать еще что-то, но не решился и переключил все свое внимание на машину.— Мне хотелось бы показать вам эту пьесу в Восточном Берлине, чтобы вы могли сравнить обе постановки, — предложил он, уже сидя в машине.— В Восточном Берлине? — Джой недоуменно посмотрела на него. — Неужели вы ездите в Восточную зону?— Не менее двух раз в неделю, — сухо ответил Ганс. — Кто интересуется театром, тот не пропустит ни одной постановки пьес Бертольта Брехта; там идут многие пьесы на таком же высоком уровне. Пьеса «Дневник Анны Франк» в Камерном театре поставлена лучше, чем у нас. Если вы пожелаете посмотреть, скажите, я достану билеты.— Ни за что на свете! Неужели есть люди, которые туда ездят?— И еще сколько! Стоит моим друзьям узнать, что я заказываю ложу на «Берлинер ансамбль», они прямо-таки осаждают меня просьбами.— Но что сказала бы ваша мама, если бы она узнала?— Мама знает. Дядя Хорст тоже знает. Все знают. Но они считают мои театральные увлечения полезным камуфляжем для более секретной работы.— Что это за работа?— Моя дорогая жена, это личное дело Ганса, — вмешался Стивен.Раздраженная его тоном, Джой ядовито ответила:— А ты, мой дорогой муж, заболеваешь шпиономанией. Стивен пожал плечами.— Все же я не позволю, чтобы твои недомолвки испортили мне нынешний вечер, — сказала со вздохом Джой. — Это страшная и все же прекрасная пьеса. Хотела бы я знать, как чувствуют себя сегодня люди, виновные во всех этих ужасах?— Превосходно! — Словно сорвалось с уст Ганса, как будто упала льдинка.Джой показалось, что либо он не понял ее вопроса, либо она ослышалась. В полном изумлении она взглянула ему в лицо, слабо освещенное светом приборной доски.— Что вы сказали?— Сказал то, что думаю: превосходно. В прошлый год, когда я был в Вуппертале, афиши с объявлением спектакля «Дневник Анны Франк» были испачканы надписями: «Еще мало евреев было отравлено газом».— Ну, Ганс, ведь это всего лишь выходки маньяков! Посмотрите, какие колоссальные суммы выдаются сейчас бывшим беженцам.— Кто вам об этом сказал, мать или дядя Хорст?— И тот и другой.— А они не говорили, как обстоит дело с бывшими нацистами?— Говорили вскользь; но ведь всем известно, что нацисты — военные преступники казнены, а прочие денацифицированы.— А вы знаете, что наш министр иностранных дел, ближайший советник канцлера, был во времена Гитлера уполномоченным по еврейскому вопросу?— Но его, должно быть, тоже денацифицировали? — не унималась Джой.— Вы так думаете? — Ганс бросил насмешливый взгляд на Стивена, который смотрел вдаль, словно не слыша их разговора.— А что скажешь ты, Стивен?— Дорогая Джой, что касается всего, связанного с Германией, мы с Гансом преклоняемся перед твоими глубочайшими познаниями.В его голосе было столько иронии, что Джой передернуло.— Твоя ирония неуместна.— А как же я должен говорить, когда речь идет о политике? Я знаю тебя десять лет и ни разу не видел, чтобы в газетах тебя интересовало что-то, кроме заметок о музыке, литературной странички или дамских мод.Джой едва сдерживалась, чтобы не вспылить.— Может быть, — продолжал Ганс, — вы когда-нибудь захотите поехать со мной посмотреть один фильм, который часто демонстрируют в кинотеатре УФА. В нем достаточно объективно показана история нашей страны начиная с последней войны.— Благодарю. Но если это какой-нибудь документальный политический фильм, меня это не интересует.Стивен опять пожал плечами.У перекрестка Шарлоттенбург мимо них промаршировала процессия с факелами, полыхавшими, как знамена на ветру.— Что это? — спросила Джой.— Fackelzug.Раздосадованная молчанием Стивена, она спросила:— Ганс, что такое Fackelzug?— Факельное шествие. Сегодня ночью они проводятся во всей Германии.— Религиозная процессия?— Навряд ли. Это процессия в знак протеста против призыва на военную службу.— А кто они?— Участники боев под Сталинградом, оставшиеся в живых. Люди, рожденные в тысяча девятьсот двадцать втором году.— А им не грозит беда за то, что они выступают против правительства?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34