Тут есть все, доставка супер
Прощаясь с ним, Паулюс сказал:
– Надеюсь, это не останется пустым обещанием. Вы видели, какие здесь были беспощадные бои. Противник не отступает под нашим натиском. Он упорно сопротивляется и отвечает ударом на удар, где только может. Нам во что бы то ни стало нужно получить вашу наводящую ужас минометную бригаду.
– Вы можете на меня положиться, я не оставлю вас без поддержки.
Затем Окснер уехал.
Мало-помалу мы начали уставать от подобных посетителей. Ведь на то, чтобы информировать приезжее начальство, всякий раз требовалось много времени и сил. Теперь вышестоящие инстанции имели достаточно материала и сведений, подтверждающих наши тревожные донесения. Начальник нашего оперативного отдела полковник Фельтер сказал:
– Шмундт вернулся из своей поездки на фронт явно потрясенный. Его все-таки пробрало то, что он увидел воочию, услышал собственными ушами. Надо надеяться, он не утаит правду от фюрера, а тогда наконец рассеются басни об уничтожении Красной Армии и к противнику начнут относиться серьезно.
– По-моему, – заметил я, – прозорливей всех оказался генерал Фельгибель. В беседе со мною и Арнольдом он характеризовал общую обстановку на фронтах куда глубже и трезвее, чем я сам даже наедине с собою. Не знаю, как настроен генерал Окснер, мы с ним почти не разговаривали. Можно только пожелать, чтобы все это дошло наконец и до верховного командования.
Армии союзников
Как уже говорилось, 6-я армия должна была прикрывать северный фланг продвигающихся к Волге танковых армий. Директива № 45 от 23 июля 1942 года ставила перед ней новую задачу: взять Сталинград во взаимодействии с 4-й танковой армией. Для защиты флангов на участке от Клетской до района к северу от Коротояка были введены в действие союзные армии, а именно с запада на восток 2-я венгерская, 8-я итальянская и 3-я румынская армия.
Что мы знали о союзных армиях? Нам было известно, что их незадолго до наступления летом 1942 года начали формировать в отдельные армейские объединения. Боевой опыт имела только ничтожная часть войск, заново сформированных в тылу группы армий «Юг» (с 7 июля 1942 г. – группа армий «Б»). Их оснащенность была недостаточной. Румыния и Венгрия зависели целиком, а Италия частично от германской военной промышленности.
Какой смысл имело требовать, чтобы на северном фланге главное внимание уделялось противотанковой обороне, если у союзных армий полностью отсутствовали эффективные противотанковые средства. Так, например, румынская танковая дивизия располагала только легкими чехословацкими и французскими трофейными танками. По сравнению с немецкими дивизиями боевая мощь союзников составляла только 50–60 процентов. В сущности, даже профану было ясно, эти армии никогда не будут способны устоять перед противником, располагавшим танками Т-34, прежде всего потому, что союзники плохо вооружены.
Но дело было не столько в оружии, сколько в солдатах, которые это оружие применяли. С 1941 года румынские дивизии действовали в наступательных боях на южном фронте; солдаты были храбры, выносливы. Большинство солдат были крестьяне. Пока они сражались вблизи границ своей родины, война для некоторых румынских солдат, вероятно, имела известный смысл. Кое-кого из них, надо полагать, соблазняла земля в Бессарабии или на территории между Днестром и Бугом, которую Гитлер посулил маршалу Антонеску, окрестив ее Транснистрией. Быть может, они надеялись, что хоть там когда-нибудь станут «свободными» крестьянами. В старой помещичьей Румынии это было невозможно. Но зачем нужна румынскому солдату-крестьянину земля между Доном и Волгой? К тому же в румынской армии существовали такие неслыханные порядки, как физическое наказание. Мой друг Отто Рюле рассказывал мне, что он сам еще в Сталинградском котле с глубоким возмущением, не имея возможности вмешаться, видел однажды, как румынский офицер избивал и пинал ногами солдата. Такие явления отнюдь не поднимали боевой дух румын. Особенно это сказывалось, когда им приходилось вести борьбу не на жизнь, а на смерть.
Генерал Паулюс высоко ценил румын, с доверием он относился и к венграм. С итальянцами он дрался во время Первой мировой войны. Узнал он их ближе и в Северной Африке, когда проводил инспекцию, будучи обер-квартирмейстером в генеральном штабе сухопутных сил. Он считал, что итальянскую армию крайне необходимо, так сказать, затянуть в жесткий корсет, роль которого играли бы немецкие дивизии. На моральное состояние итальянцев, бесспорно, влияло то, что они живут еще дальше от Советского Союза, чем румыны и венгры. Если от Бухареста до Волги 1500, а от Будапешта до нее – 1900 километров, то римляне или миланцы должны были драться на расстоянии почти 3000 километров от своей родины. Во имя чего? Во имя «великой Германии»? Вполне понятно, что их это не слишком привлекало.
Реакция же германского верховного главнокомандования на недостатки союзников была такова, что только усиливала их недоверие. Как уже говорилось выше, снабжение союзников тяжелым оружием и большей частью снаряжения зависело почти исключительно от Германии. А фактически они получали от нее весьма мало. Зато директива № 41 указывала:
«Для занятия все более удлиняющейся в ходе этих операций линии фронта по реке Дон надлежит привлекать в первую очередь соединения союзников, с тем чтобы германские войска использовались в качестве мощного барьера между Орлом и рекой Дон, а также в междуречье Дона и Волги в районе Сталинграда; но отдельные германские дивизии останутся позади фронта по реке Дон в качестве подвижного резерва».
Все это, возможно, и было причиной того, что союзники, прямо сказать, не спешили занять свои позиции. 2-я венгерская армия, которая участвовала в наступлении на Воронеж, с 10 июля обеспечивала наш стык со 2-й армией на участке от Новой Калитвы и вниз по Дону.
В конце июля и в начале августа 8-я итальянская армия сменила дивизии 6-й армии на рубеже от Богучара до Клетской. Они были крайне необходимы для наступления на плацдарм в районе Калача. Наш XVII армейский корпус был придан 8-й итальянской армии.
3-я румынская армия все еще была на подходе. Предназначенный ей участок пришлось временно занять итальянскими войсками.
Плохо вооруженные и недостаточно оснащенные войска союзников были к тому же растянуты, отстояли далеко друг от друга на Дону. Для надежного оборудования позиций у них не хватало сил.
Это был не фронт обороны, а тонкая цепочка прикрытия. Этого не мог не заметить очень активный противник. Удивительно ли, что командование армии с тревогой поглядывало на север.
– Если русские используют слабость нашего глубокого фланга, мы, Адам, окажемся в более чем неприятном положении. Приглядитесь к очертаниям фронта. Он похож на выдвинутый кулак.
– Это действительно чертовски неприятно, господин генерал. Стоит только противнику провести скальпелем по запястью, и кулак будет отрезан.
– Будем надеяться, что Шмундт правдиво опишет в ставке фюрера наше положение. Ведь мы достаточно ясно сказали ему, как обстоят дела. Будем также надеяться, что наши союзники получат недостающее им тяжелое оружие.
Но вскоре нас постигло самое горькое разочарование.
Сражение под Калачом
Уже несколько дней из донесений авиаразведки было известно, что русские укрепляют свой плацдарм к западу от Калача. Первым испытал на себе результаты этого наш LI армейский корпус. Его полки получили жестокий отпор, когда атаковали советские позиции восточнее Суровикина. Тем временем 8-я итальянская армия сменила все же некоторые наши дивизии. Они отошли на свои исходные позиции. Пехотные дивизии передвинулись на участок фронта в северной излучине Дона от Островского до Клетской, который прежде занимали соединения XIV танкового корпуса, дав ему возможность перегруппироваться для наступления к северу от Каменского.
В первые дни августа 76-я и 295-я пехотные дивизии, которые раньше входили в 17-ю армию, были переброшены для укрепления правого фланга 6-й армии.
6 августа была закончена подготовка для нанесения мощного удара по советскому плацдарму. Наши соединения заняли свои исходные рубежи, достаточно обеспеченные боеприпасами и горючим. Согласно полученным нами донесениям, русские располагали 12 стрелковыми дивизиями и 5 танковыми бригадами. В действительности здесь действовали 8 ослабленных стрелковых дивизий, 2 танковых корпуса (без танков) и 2 слабоукомплектованные танковые бригады 62-й армии. Против них наступало 13 вражеских дивизий, в том числе 9 пехотных, 2 танковые, 2 моторизованные. Эти войска располагали 400 танками и поддерживались значительной частью сил 4-го воздушного флота.
Нужно также иметь в виду, что одновременно 4-я танковая армия Гота наносила удар южнее Сталинграда в районе станции Абганерово и советское командование вынуждено было бросить часть своих резервов на южное крыло.
Нужно было отрезать им путь к отступлению через Дон. Их надлежало окружить и уничтожить. Оперативный план предусматривал для обоих танковых корпусов задачу создать плацдарм на Дону, XTV танковый корпус должен был наступать вниз по Дону из района Каменского, а XXIV танковый корпус – вверх по Дону из района Нижне-Чирской.
Рано утром 7 августа земля застонала под тяжестью помчавшихся с грохотом танков. Утреннюю тишину сразу нарушили взрывы снарядов и стрекотанье пулеметов. Нашим танкам удалось прорвать советскую полосу обороны. Головные подразделения обоих наступавших навстречу друг другу корпусов сошлись уже через несколько часов. Только тогда и начался настоящий бой. Наши атакующие пехотные дивизии столкнулись с искусно и ожесточенно сражающимся противником. Он сразу понял, какой опасностью грозили ему немецкие танки, и организовал ожесточенные контратаки против танковых корпусов, которые сражались, имея в тылу Дон. А те отстреливались, используя всю свою огневую мощь. Однако частям Красной Армии удалось прорвать окружение и переправиться на восточный берег Дона. После четырехдневных тяжелых боев сражение кончилось. Экстренное сообщение с фронта, трубя в фанфары, объявило, что немцы одержали крупную победу. Оно умалчивало о том, что нам пришлось дорого заплатить за нее как людьми, так и техникой. Потери противника были больше. Однако кое-где на поле сражения под Калачом стояли и немецкие сгоревшие или выведенные из строя танки. А это было для нас особенно плохо. Ведь мы находились на расстоянии 2000 километров от тыла, и замену можно было получить очень нескоро. А главное – Красная Армия выиграла драгоценное время для создания фронта обороны между Волгой и Доном, на подступах к Сталинграду. Ей удалось задержать 4-ю танковую армию, которая уже 1 августа прорвалась из района Цимлянской через Калмыцкую степь к южным подступам Сталинграда. По приказу Главного командования сухопутных сил 6-я армия вынуждена была 12 августа передать на усиление 4-й танковой армии 24-ю танковую и 297-ю пехотную дивизии. Оба соединения перешли Дон по наведенному мосту у Потемкинской. Для закрепления достигнутого под Калачом успеха от 6-й армии требовалось немедленно продолжать наступление по ту сторону Дона. Но она была не в состоянии это сделать. Мы снова потеряли драгоценное время. Приходилось перегруппировывать соединения, восполнять потери в оружии и боевой технике, получать боеприпасы и горючее.
Потери растут, настроение падает
Я просматривал донесения о потерях, поступившие из дивизий. К тем из них, которые особенно пострадали, я выезжал на место. Такой пострадавшей дивизией была 376-я пехотная под командованием генерал-лейтенанта Эдлера фон Даниэльса. После боев она сосредоточилась вместе с 384-й и 44-й пехотными дивизиями в излучине Дона к востоку от Клетской. Эти три дивизии имели задачу отбросить войска Красной Армии за Дон и в общем выполнили ее; правда, в дальнейшем советским частям снова удалось во многих местах форсировать Дон и создать плацдармы на его западном берегу.
Но и эти бои стоили немецким войскам больших потерь: так, численный состав многих пехотных рот 376-й дивизии доходил до 25 человек. В 44-й и 384-й пехотных дивизиях дело обстояло несколько лучше. Но и при численности в 35–40 человек в роте было мало оснований для оптимистических настроений.
При наступлении 6-й армии к Волге кровь немецких солдат лилась рекой. Отошли в прошлое легкие успехи западной кампании, равно как и бодрое настроение солдат, характерное для лета 1941 или для мая и июня 1942 года. Во время моих поездок в вездеходе я постоянно встречал отставших солдат, которые после тяжелых боев разыскивали свои части. Особенно запомнились мне двое, участвовавшие в сражении под Калачом. Они служили в той дивизии, куда я направлялся. Я взял их в свою машину.
Сидевший за моей спиной ефрейтор, еще находясь под свежим впечатлением пережитых боев, рассказывал:
– В таком пекле даже здесь, на Востоке, мне еще не приходилось бывать. Задал нам Иван жару, у нас только искры из глаз сыпались. Счастье еще, что наши окопы глубокие, иначе от нас ничего бы не осталось. Артиллерия у русских знатная. Отлично работает – что ни выстрел, то прямое попадание в наши позиции. А мы только жмемся да поглубже в дерьмо зарываемся. Много наших от их артиллерии пострадало. А самое большое проклятие – «катюши». Где они тюкнут, там человек и охнуть не успеет.
Товарищ ефрейтора – о нем я по ходу разговора узнал, что его мобилизовали накануне сдачи экзамена на аттестат зрелости, – добавил:
– А как идет в атаку советская пехота! Я от их «ура» чуть совсем не спятил! Откуда берется эта удаль и презрение к смерти? Разве такое может быть только оттого, что за спиной стоит комиссар с пистолетом в руке? А мне сдается, есть у русских кое-что такое, о чем мы и понятия не имеем.
Ефрейтор позволил себе еще большую вольность, чем его товарищ. Он сказал, адресуясь прямо ко мне:
– Еще три недели назад наш ротный рассказывал нам, будто Красная Армия окончательно разбита и мы, дескать, скоро отдохнем в Сталинграде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Надеюсь, это не останется пустым обещанием. Вы видели, какие здесь были беспощадные бои. Противник не отступает под нашим натиском. Он упорно сопротивляется и отвечает ударом на удар, где только может. Нам во что бы то ни стало нужно получить вашу наводящую ужас минометную бригаду.
– Вы можете на меня положиться, я не оставлю вас без поддержки.
Затем Окснер уехал.
Мало-помалу мы начали уставать от подобных посетителей. Ведь на то, чтобы информировать приезжее начальство, всякий раз требовалось много времени и сил. Теперь вышестоящие инстанции имели достаточно материала и сведений, подтверждающих наши тревожные донесения. Начальник нашего оперативного отдела полковник Фельтер сказал:
– Шмундт вернулся из своей поездки на фронт явно потрясенный. Его все-таки пробрало то, что он увидел воочию, услышал собственными ушами. Надо надеяться, он не утаит правду от фюрера, а тогда наконец рассеются басни об уничтожении Красной Армии и к противнику начнут относиться серьезно.
– По-моему, – заметил я, – прозорливей всех оказался генерал Фельгибель. В беседе со мною и Арнольдом он характеризовал общую обстановку на фронтах куда глубже и трезвее, чем я сам даже наедине с собою. Не знаю, как настроен генерал Окснер, мы с ним почти не разговаривали. Можно только пожелать, чтобы все это дошло наконец и до верховного командования.
Армии союзников
Как уже говорилось, 6-я армия должна была прикрывать северный фланг продвигающихся к Волге танковых армий. Директива № 45 от 23 июля 1942 года ставила перед ней новую задачу: взять Сталинград во взаимодействии с 4-й танковой армией. Для защиты флангов на участке от Клетской до района к северу от Коротояка были введены в действие союзные армии, а именно с запада на восток 2-я венгерская, 8-я итальянская и 3-я румынская армия.
Что мы знали о союзных армиях? Нам было известно, что их незадолго до наступления летом 1942 года начали формировать в отдельные армейские объединения. Боевой опыт имела только ничтожная часть войск, заново сформированных в тылу группы армий «Юг» (с 7 июля 1942 г. – группа армий «Б»). Их оснащенность была недостаточной. Румыния и Венгрия зависели целиком, а Италия частично от германской военной промышленности.
Какой смысл имело требовать, чтобы на северном фланге главное внимание уделялось противотанковой обороне, если у союзных армий полностью отсутствовали эффективные противотанковые средства. Так, например, румынская танковая дивизия располагала только легкими чехословацкими и французскими трофейными танками. По сравнению с немецкими дивизиями боевая мощь союзников составляла только 50–60 процентов. В сущности, даже профану было ясно, эти армии никогда не будут способны устоять перед противником, располагавшим танками Т-34, прежде всего потому, что союзники плохо вооружены.
Но дело было не столько в оружии, сколько в солдатах, которые это оружие применяли. С 1941 года румынские дивизии действовали в наступательных боях на южном фронте; солдаты были храбры, выносливы. Большинство солдат были крестьяне. Пока они сражались вблизи границ своей родины, война для некоторых румынских солдат, вероятно, имела известный смысл. Кое-кого из них, надо полагать, соблазняла земля в Бессарабии или на территории между Днестром и Бугом, которую Гитлер посулил маршалу Антонеску, окрестив ее Транснистрией. Быть может, они надеялись, что хоть там когда-нибудь станут «свободными» крестьянами. В старой помещичьей Румынии это было невозможно. Но зачем нужна румынскому солдату-крестьянину земля между Доном и Волгой? К тому же в румынской армии существовали такие неслыханные порядки, как физическое наказание. Мой друг Отто Рюле рассказывал мне, что он сам еще в Сталинградском котле с глубоким возмущением, не имея возможности вмешаться, видел однажды, как румынский офицер избивал и пинал ногами солдата. Такие явления отнюдь не поднимали боевой дух румын. Особенно это сказывалось, когда им приходилось вести борьбу не на жизнь, а на смерть.
Генерал Паулюс высоко ценил румын, с доверием он относился и к венграм. С итальянцами он дрался во время Первой мировой войны. Узнал он их ближе и в Северной Африке, когда проводил инспекцию, будучи обер-квартирмейстером в генеральном штабе сухопутных сил. Он считал, что итальянскую армию крайне необходимо, так сказать, затянуть в жесткий корсет, роль которого играли бы немецкие дивизии. На моральное состояние итальянцев, бесспорно, влияло то, что они живут еще дальше от Советского Союза, чем румыны и венгры. Если от Бухареста до Волги 1500, а от Будапешта до нее – 1900 километров, то римляне или миланцы должны были драться на расстоянии почти 3000 километров от своей родины. Во имя чего? Во имя «великой Германии»? Вполне понятно, что их это не слишком привлекало.
Реакция же германского верховного главнокомандования на недостатки союзников была такова, что только усиливала их недоверие. Как уже говорилось выше, снабжение союзников тяжелым оружием и большей частью снаряжения зависело почти исключительно от Германии. А фактически они получали от нее весьма мало. Зато директива № 41 указывала:
«Для занятия все более удлиняющейся в ходе этих операций линии фронта по реке Дон надлежит привлекать в первую очередь соединения союзников, с тем чтобы германские войска использовались в качестве мощного барьера между Орлом и рекой Дон, а также в междуречье Дона и Волги в районе Сталинграда; но отдельные германские дивизии останутся позади фронта по реке Дон в качестве подвижного резерва».
Все это, возможно, и было причиной того, что союзники, прямо сказать, не спешили занять свои позиции. 2-я венгерская армия, которая участвовала в наступлении на Воронеж, с 10 июля обеспечивала наш стык со 2-й армией на участке от Новой Калитвы и вниз по Дону.
В конце июля и в начале августа 8-я итальянская армия сменила дивизии 6-й армии на рубеже от Богучара до Клетской. Они были крайне необходимы для наступления на плацдарм в районе Калача. Наш XVII армейский корпус был придан 8-й итальянской армии.
3-я румынская армия все еще была на подходе. Предназначенный ей участок пришлось временно занять итальянскими войсками.
Плохо вооруженные и недостаточно оснащенные войска союзников были к тому же растянуты, отстояли далеко друг от друга на Дону. Для надежного оборудования позиций у них не хватало сил.
Это был не фронт обороны, а тонкая цепочка прикрытия. Этого не мог не заметить очень активный противник. Удивительно ли, что командование армии с тревогой поглядывало на север.
– Если русские используют слабость нашего глубокого фланга, мы, Адам, окажемся в более чем неприятном положении. Приглядитесь к очертаниям фронта. Он похож на выдвинутый кулак.
– Это действительно чертовски неприятно, господин генерал. Стоит только противнику провести скальпелем по запястью, и кулак будет отрезан.
– Будем надеяться, что Шмундт правдиво опишет в ставке фюрера наше положение. Ведь мы достаточно ясно сказали ему, как обстоят дела. Будем также надеяться, что наши союзники получат недостающее им тяжелое оружие.
Но вскоре нас постигло самое горькое разочарование.
Сражение под Калачом
Уже несколько дней из донесений авиаразведки было известно, что русские укрепляют свой плацдарм к западу от Калача. Первым испытал на себе результаты этого наш LI армейский корпус. Его полки получили жестокий отпор, когда атаковали советские позиции восточнее Суровикина. Тем временем 8-я итальянская армия сменила все же некоторые наши дивизии. Они отошли на свои исходные позиции. Пехотные дивизии передвинулись на участок фронта в северной излучине Дона от Островского до Клетской, который прежде занимали соединения XIV танкового корпуса, дав ему возможность перегруппироваться для наступления к северу от Каменского.
В первые дни августа 76-я и 295-я пехотные дивизии, которые раньше входили в 17-ю армию, были переброшены для укрепления правого фланга 6-й армии.
6 августа была закончена подготовка для нанесения мощного удара по советскому плацдарму. Наши соединения заняли свои исходные рубежи, достаточно обеспеченные боеприпасами и горючим. Согласно полученным нами донесениям, русские располагали 12 стрелковыми дивизиями и 5 танковыми бригадами. В действительности здесь действовали 8 ослабленных стрелковых дивизий, 2 танковых корпуса (без танков) и 2 слабоукомплектованные танковые бригады 62-й армии. Против них наступало 13 вражеских дивизий, в том числе 9 пехотных, 2 танковые, 2 моторизованные. Эти войска располагали 400 танками и поддерживались значительной частью сил 4-го воздушного флота.
Нужно также иметь в виду, что одновременно 4-я танковая армия Гота наносила удар южнее Сталинграда в районе станции Абганерово и советское командование вынуждено было бросить часть своих резервов на южное крыло.
Нужно было отрезать им путь к отступлению через Дон. Их надлежало окружить и уничтожить. Оперативный план предусматривал для обоих танковых корпусов задачу создать плацдарм на Дону, XTV танковый корпус должен был наступать вниз по Дону из района Каменского, а XXIV танковый корпус – вверх по Дону из района Нижне-Чирской.
Рано утром 7 августа земля застонала под тяжестью помчавшихся с грохотом танков. Утреннюю тишину сразу нарушили взрывы снарядов и стрекотанье пулеметов. Нашим танкам удалось прорвать советскую полосу обороны. Головные подразделения обоих наступавших навстречу друг другу корпусов сошлись уже через несколько часов. Только тогда и начался настоящий бой. Наши атакующие пехотные дивизии столкнулись с искусно и ожесточенно сражающимся противником. Он сразу понял, какой опасностью грозили ему немецкие танки, и организовал ожесточенные контратаки против танковых корпусов, которые сражались, имея в тылу Дон. А те отстреливались, используя всю свою огневую мощь. Однако частям Красной Армии удалось прорвать окружение и переправиться на восточный берег Дона. После четырехдневных тяжелых боев сражение кончилось. Экстренное сообщение с фронта, трубя в фанфары, объявило, что немцы одержали крупную победу. Оно умалчивало о том, что нам пришлось дорого заплатить за нее как людьми, так и техникой. Потери противника были больше. Однако кое-где на поле сражения под Калачом стояли и немецкие сгоревшие или выведенные из строя танки. А это было для нас особенно плохо. Ведь мы находились на расстоянии 2000 километров от тыла, и замену можно было получить очень нескоро. А главное – Красная Армия выиграла драгоценное время для создания фронта обороны между Волгой и Доном, на подступах к Сталинграду. Ей удалось задержать 4-ю танковую армию, которая уже 1 августа прорвалась из района Цимлянской через Калмыцкую степь к южным подступам Сталинграда. По приказу Главного командования сухопутных сил 6-я армия вынуждена была 12 августа передать на усиление 4-й танковой армии 24-ю танковую и 297-ю пехотную дивизии. Оба соединения перешли Дон по наведенному мосту у Потемкинской. Для закрепления достигнутого под Калачом успеха от 6-й армии требовалось немедленно продолжать наступление по ту сторону Дона. Но она была не в состоянии это сделать. Мы снова потеряли драгоценное время. Приходилось перегруппировывать соединения, восполнять потери в оружии и боевой технике, получать боеприпасы и горючее.
Потери растут, настроение падает
Я просматривал донесения о потерях, поступившие из дивизий. К тем из них, которые особенно пострадали, я выезжал на место. Такой пострадавшей дивизией была 376-я пехотная под командованием генерал-лейтенанта Эдлера фон Даниэльса. После боев она сосредоточилась вместе с 384-й и 44-й пехотными дивизиями в излучине Дона к востоку от Клетской. Эти три дивизии имели задачу отбросить войска Красной Армии за Дон и в общем выполнили ее; правда, в дальнейшем советским частям снова удалось во многих местах форсировать Дон и создать плацдармы на его западном берегу.
Но и эти бои стоили немецким войскам больших потерь: так, численный состав многих пехотных рот 376-й дивизии доходил до 25 человек. В 44-й и 384-й пехотных дивизиях дело обстояло несколько лучше. Но и при численности в 35–40 человек в роте было мало оснований для оптимистических настроений.
При наступлении 6-й армии к Волге кровь немецких солдат лилась рекой. Отошли в прошлое легкие успехи западной кампании, равно как и бодрое настроение солдат, характерное для лета 1941 или для мая и июня 1942 года. Во время моих поездок в вездеходе я постоянно встречал отставших солдат, которые после тяжелых боев разыскивали свои части. Особенно запомнились мне двое, участвовавшие в сражении под Калачом. Они служили в той дивизии, куда я направлялся. Я взял их в свою машину.
Сидевший за моей спиной ефрейтор, еще находясь под свежим впечатлением пережитых боев, рассказывал:
– В таком пекле даже здесь, на Востоке, мне еще не приходилось бывать. Задал нам Иван жару, у нас только искры из глаз сыпались. Счастье еще, что наши окопы глубокие, иначе от нас ничего бы не осталось. Артиллерия у русских знатная. Отлично работает – что ни выстрел, то прямое попадание в наши позиции. А мы только жмемся да поглубже в дерьмо зарываемся. Много наших от их артиллерии пострадало. А самое большое проклятие – «катюши». Где они тюкнут, там человек и охнуть не успеет.
Товарищ ефрейтора – о нем я по ходу разговора узнал, что его мобилизовали накануне сдачи экзамена на аттестат зрелости, – добавил:
– А как идет в атаку советская пехота! Я от их «ура» чуть совсем не спятил! Откуда берется эта удаль и презрение к смерти? Разве такое может быть только оттого, что за спиной стоит комиссар с пистолетом в руке? А мне сдается, есть у русских кое-что такое, о чем мы и понятия не имеем.
Ефрейтор позволил себе еще большую вольность, чем его товарищ. Он сказал, адресуясь прямо ко мне:
– Еще три недели назад наш ротный рассказывал нам, будто Красная Армия окончательно разбита и мы, дескать, скоро отдохнем в Сталинграде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66