- У нас все можно провести, но В СКЛАДЧИНУ! (И проводили: презентацию книг Власенко и Лины, вечер Флоренского, юбилей Милоша... приезд московских литераторов - с большим удовольствием и часто). - А я вот что предлагаю: отметим выход и твоей книжки, и моей - в "Вагриусе". Идет?
Замечаю, что с годами все труднее мне убирать дом к приходу гостей, ведь папок с рукописями все больше - их нужно так растолкать по углам, чтобы утром суметь найти. Нелегко уже вымыть лестничную площадку с доместосом, чтобы запах бомжа исчез. Да и стихи шуточные... ночью сочиню, а утром не могу вспомнить.
- Вот сейчас лягу в ту же позу... Стихотворение, приходи!
- И друга приводи, - добавляет муж, которому лень написать свое. (Ходит, стонет, вдруг вскинется: "О! Как вспомнил, что мы пригласили лишь тех друзей, которые не учат жить - сразу захотелось рифмовать".)
- Мама, убери картину "Черные мысли черного стола!".
Да, надо ее спрятать - она написана во время депрессии. Начинаю чистить картошку для гостей и бормочу, что ее мало, а денег нет.
- Зато континуум бесплатно отпускается все еще, - успокаивает муж.
Первый гость приносит букетик левкоев, второй - арбуз. Мы ставим его под струю холодной воды.
- Обычно арбуз опускают в колодец, - говорит гость.
- Сейчас, сбегаю - вырою колодец, а вы подождите! - предлагает Слава.
Я замерла на секунду - может, хозяин не должен был так отвечать? В это время входит моя подруга с прямой спиной. На ее лице написано: "Умру, но спину не согну!". Слава помогает ей снять плащ - тема колодца, слава Богу, забыта. Гость, промелькнувший уже здесь с букетиком левкоев, разделывает арбуз, как барашка: быстро стучит по корке каждого ломтика - семечки выскакивают. Звонит телефон: "Нина, ассамблея состоится?" - "Да, все уже идут, ждем тебя!"
- Нина, а где ваш кот, красивый, как Байрон?
Объясняю, что Кузю съели бомжи, только голова осталась лежать возле скамейки... Входит только что звонивший друг.
- Быстро ты! На чем летел?
- На крыльях ангела.
- Нина, у тебя что - все еще советская раковина, которая брызгает на живот! - спрашивает новая гостья. (Она же некогда говорила: "Что за стол без рыбного блюда!". А я прекрасно представляю застолье без рыбного блюда. Без юмора - нет. А без рыбы - да.)
- Мама, у нас на курсе нет ни одной стервы! - шепчет мне в детской Агния (там я пью андипал, напевая "Мой андипал со мной" - на мотив "И мой сурок со мной". Сразу начинает влом болеть голова - от любого замечания гостя. Главный конфликт у меня - между максимализмом и смирением. Мир сей грешен, идеалов нет, надо все терпеть, Ниночка!).
- Предлагаю первый тост: за сбор фрагментов мира! - произносит Слава. Народ все-таки собрался. Часть народа мы нарожали...
- А за миллениум мы сегодня будем пить?
- Прислушаемся к слову "миллениум" - мили времени! И какая-то нежность в этих МИ-ЛИ, милое что-то...
- Нина опять говорит тост, переходящий в повесть!
Замкну уста свои. Хлеба подрежу пойду.
- Нина Викторовна, опять вы на кухне! - милый Колбас пришел за мной.
Я возвращаюсь к гостям, тем более что Сережа Гнядек написал музыку на мои стихи Славе:
Я письмо тебе писала,
Только то была не я,
А какая-то другая
Женщина красивая...
Без гитары тоже не представляю застолья. Без рыбы - да.
- Что-то от привкуса меда появилось вдруг в вине - оно дышит, ведь бутылка открыта.
- Нет, оно воздействует на мозг, и тот меняет вкус вина.
- Слава, почитай Нинины записи!
Он обычно заполошным голосом выкрикивает все мои жалобы на судьбу - друзья любят это фирменное блюдо, как мы любим свое фирменное блюдо - в каждую повесть вставлять вечеринку. Но пока муж "полетел", манипулируя отворотами на штопоре, похожими на крылья.
Входит Наби Османович (Пророк Империевич). Как восточнианин он приносит много роскошных вещей. Вещей! Кроссовки девочкам, розы мне, жареных кур и "Мартини" - всем.
Ко мне пришел мой друг Наби,
Чей облик строг и экзистентен,
Несет он смысл поливалентен:
"Ваще, ту би о нот ту би?" - читает Слава.
Посуды катастрофически не хватает. Курицу я разрезала и подаю на салфетках.
- Опять мне крылья - у меня свои есть.
- О, уже привкус шоколада в вине!
Я не могу выпить ни капли - почки... Но мне тоже весело: ощущение выхода из кризиса (всегда очередная проблема в голове).
- Изюм во рту поселился! Крымские вина, агрессивно-удовлетворяющие. (Значит, это был третий тост - у одного друга после третьего бокала привычка кричать: "Выпьем за погибель!". Я быстро увожу его на кухню - якобы показать новую картину.)
Лина всегда опаздывает - она дописывает стихи в последние минуты. Сегодня пришла с загадками:
Он на иврите совершенно
Мог изъясняться и писал,
Он летку-енку танцевал
И хохотал непринужденно. - Кто это?
Слава хохочет - да, непринужденно очень. Н. называет всех поэтами:
- Линка, ты как поэт, должна выпить за любовь! У нас в Мотовилихе за любовь пьют стоя и до дна. Люблю тебя за то, что ты - поэт.
- А у всех поэтов любовь в прошлом... Я иногда разложу фотографии затоскую о прошлом (не записано, чьи слова).
- Ты разложила фотографии, потому что ты поэт!
Я называю всех гениями: Лина - гений дружбы, Киршин написал гениальный рассказ "Рассольники"!
- Знакомьтесь: мой новый друг Семен Ваксман. Он подсчитал, сколько раз в "Трех сестрах" говорят "все равно". Сеня - гений!
- Потому что он - поэт.
Звонит телефон, отвечаю: да, по старому принципу - если выпиваете, то приносите вино, если только чай - к чаю что-то. Слава добавляет: "А если дышите - воздух несите!".
- Зачем к нам приводить англичанина! - возмущаюсь я, но потом соглашаюсь: - Ладно, я ему свои стихи почитаю.
- Нина, признайся, скольких иностранцев ты уже уморила своими стихами? спросил муж.
- У нее не стихи, а херня, - бросает Н.
- Есть такое понятие: хорошие плохие стихи - для застолий...
- Говно это, а не стихи!
Я взяла в руки записную книжку. Гости перекинулись взглядами: ага, хищник вышел на охоту! И тотчас ручка перестает писать. "Слава, дай вон ту ручку моя не пишет". - "Просто ты строчишь быстрее, чем паста поступает".
Пришел Толя. Для него нужен бар в углу - он любит, чтобы бар.
- Но все коктейли уже сочинил Веня Ерофеев!
- Так уж и все! А чеснок с шампанским? (слова Антона?)
- А ты почему опоздала, дорогая!
- Ниночка, дело в том, что мама никого не узнает... пока нашла, с кем ее оставить.
- Давайте выпьем за то, что мы еще узнаем друг друга!
Я начинаю пересказывать слова Веры Мильчиной: Шатобриана после инсульта слуги на носилках приносили в салон к мадам Рекамье. Призываю чаще встречаться - пока ходим (слуг-то у нас нет).
- Да, будем собираться с табличками на груди: "Слава", "Нина".
Я уже очень устала, поникла на кухне. Слабая совсем стала, говорю мужу.
- Все слабые, но - слава Богу - НЕ ОДНОВРЕМЕННО. Я помогу тебе разносить чай.
В детской дочери репетируют с У. сценку - для презентации его книжки. Меня поражает, как легко они из ничего делают костюмы. Обшили с помощью степлера одноразовую тарелку материалом - веер получился. Какие-то банты соорудили на голове из того же материала... После спектакля Слава им говорит: "Помогите убрать со стола, видите: мама, как изношенный ангел, мечется!". Но Саша Плотников просит их повторить спектакль - он нашел другой ракурс. Саша все снимает на видео - кино-Гомер такой.
Наконец вечер окончен. В прихожей доругиваются два поэта или два гения:
- Мир искусства - это как накрытый стол...
- Да, чаши налиты - некому пить.
Слава оказывает родовспоможение (оптимистической мысли): мол, люди все равно мудреют, хотя и каждый по отдельности...
Я курю на балконе. Курить на балконе у меня называется: "Мой позор в тумане светит". Пора бросать. Давно знаки мне подаются: то сигарета выстрелит чуть не в глаз мне, как сейчас. То спичка расщепилась и норовит занозу в палец воткнуть, а у меня заноз и без этого полно - от досок, на которых пишу картины.
- У тебя после курения такое трагическое лицо, хоть сейчас на антиникотиновый плакат, - говорит муж.
- Хлеб весь съели, завтра как будем? Что-то я стала много ворчать... Хуже стала!
- Если б думала, что стала лучше, ты бы вообще здесь не курила, а кричала: "Дочка, подай стило и открой мне веки, кстати!".
- Нина, - говорит Наби (оказывается, он не ушел, а курил с Людой на площадке), - ты маленький разведчик больших тайн!
- Разведчики - не нищие.
- Богатые - те, кто довольны жизнью, - парирует Наби.
- Значит, таких нет на свете? - спрашивает Слава.
- Во тьме их тоже нет, - Наби протягивает мне деньги.
...После вечеринки, однако, ничего не найдешь.
Теперь проблема: утюг - совершенно не помню, куда его засунула. Но зато хорошо отметили выход моей книжки!
(Я еще не знала, что Лина - после прочтения оной - порвет со мной, посчитав, что я не так изобразила ее в одном рассказе, как нужно бы... Не могу процитировать Линино письмо, потому что она запретила его публиковать. Конечно, непросто мне было пережить такое! Я заболела - температура поднялась).
Стала в архиве искать что-то, зачем-то... Тут-то и нашелся утюг - он лежал на одной из полок. В одной папке сверху оказался листок с записями (день рождения Лины 98-го года). Там пели: "Так нам нужна одна лишь Лина - одна на всех, мы за ценой не постоим!". (Она забыла, что нужна мне?)
- За ее испуганные брови десять пар непуганных дают! (И я тоже - десять бы...)
- Ты глубока, мать, как Волга прямо! (Как же я без тебя буду?)
- Я себя под Линкою чищу... (Ну я тоже ведь!)
- Киндеры, читайте стихи! (Далее цитирую себя ту, 98-го года: "И до двух ночи читали стихи... чудесно, чудесно, сердце просто обвально любило всех-всех. Чудо какое-то от стихов произошло - облако любви нас окутало".)
И все это я потеряла!.. Уже написала Лине два письма с извинениями - увы, нет ответа.
Однажды пришел Щ. и с брезгливым выраженьем на лице заявил: "Базарили по радио, что в финал премии Букера вы прошли". Я от радости положила ему окорочок, потом - второй. Быстро вынула из морозильника все оставшиеся и поставила в духовку: пусть дети и гости поедят! Наконец, заканчивая поедать третий окорочок, Щ. начал разносить наш "Роман воспитания":
- Не хочу, чтоб вам дали за него премию! Там много индивидуализма, очень много...
Мы же не просим хвалить. Более того, мы даже не просим нас читать! Самые близкие друзья говорят, что не могут читать наши вещи... ну и что! Мы же любим их как друзей, а не как читателей. Но чтобы приходить в гости и ругать! "Ест наши окорочки и ругает", - на кухне шепчу я Даше. Со всей своей холеричностью она сочувствует матери: подняв брови и качая головой.
Не знала я в тот миг, что многие друзья вообще перестанут к нам приходить из-за Букера! Бросили, и все. Тогда-то Щ. показался мне чуть ли не родным ругает, но ходит. А иные забыли нас, словно мы исчезли из их жизни. Тогда Слава сказал так: "Значит, не такие уж мы и хорошие, раз они нас бросили? Если бы мы были по-настоящему хорошими, никто бы не бросил. Вывод каков - надо стать еще лучше! Больше любить, настойчивее приглашать". И я стала всем звонить... В общем, друзья вернулись. И сладкими казались все их шутки. Принесу с улицы стул, чтоб расписать. Говорят: "Нина, ты вышла в финал Букера, а все еще с улицы приносишь стулья".
- Я люблю ангелов писать на сиденьях. Денег нет на доски. И на парикмахерскую. Так подорожала стрижка, что я уже никогда, наверное, не смогу сходить в салон.
- Почему же не сможешь? Вот получишь премию и подстрижешься!
Позвонил Юра: "Хочу дать такой заголовок в газете: МЕНЯЮ БУКУРА НА БУКЕРА".
- Ты шутишь? Я никого не меняю. Если дашь такой заголовок, не буду здороваться!
Заголовки пошли другие: "Букер Букуру карман не потянет", "Между Букером и Букуром"... Слово это поселилось в нашем кругу. "Он сегодня не получит постельного Букера". (Не записано, про кого). Стали и мы умнее после этой истории. На какую-то премию выдвинут, в финал попадем - ни слова никому! Молчок. Ведь даже на одну единицу уменьшить количество связей с миром - не приведи, Господи!
Агния была в пятом классе, кажется. Шила собачку для урока труда. Чудесная получилась игрушка, и я похвалила. "Мама, а Букера только за литературу дают?". Она надеялась, что за собачку тоже можно получить...
- У Бога есть для всех премия - спасение души, - сказал Слава.
А в это время в папке, в темноте, лежал полный вариант "Романа воспитания" и излучал примерно такие мысли: "Эх вы, соавторы, родители называются... все только о себе думаете! И ни капли - о моей судьбе! Вырвали для публикации кусочки из меня, и рады. А мне больно, больно".
И только сама Наташа, героиня романа, ничего не думала обо всем этом. Она забыла нас. Но Бог не забыл! Он дал мне желание рисовать - о, это так много!
Картин пишу столько, что они сохнут всюду: на шкафах, за кроватью, на стене кухни, в туалете, на балконе - в том числе и прибитыми на стену дома со стороны улицы. У газа - домиком. Даша входит:
- Опять у вас Ашхабад! Сколько раз пожар начинался, может, хватит?
Я выключаю газ.
- Только на потолок еще не приколачиваешь! Иди давай печатай, мама.
Почему же меня сносит от машинки? Страницу напишу, говорю: "Для отдыха намажу картину". Но остановиться трудно. Намажу вторую, третью.
- Нина, это автопортрет? Крепко же ты себя ненавидишь! Интересно, за что, - удивляется Оля Березина. - Почему рыбы на лыжах, откуда?
- Да это ветер, блики...
- А здесь что за член, заболевший желтухой? - спрашивает Слава.
- Тюбик помады (в натюрморте)... Ладно вам! Я ведь серьезно к своим картинам не отношусь, так себе.
Боря Гашев спросил после очередной такой моей реплики:
- Твоя выставка будет называться "КАРТИНЫ ТАК СЕБЕ"? И кто же пойдет на такую выставку, интересно...
Возможно, мне просто не хватает зрительного ряда. Я рассказ написала внутри словно дыры какие-то, пустота. Раньше спасалась тем, что минут пятнадцать в магазине впитывала цвета платьев, зонтов. А нынче ведь только входишь, к тебе сразу бросается продавец: "Что вам угодно?".
"Человек человеку - ангел" - одна из первых моих картин. А потом появились цветы и фрукты, пейзажи (моя полянка), Ахматова, Белла Ахмадулина в гостях у Набокова в виде бабочки... Затем пришло время зверей и птиц. Кот-философ, гуси, петухи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15