Можешь выпить чашечку кофе, но не вздумай есть ни крошки, потому что оттуда мы поедем в одно известное мне местечко в Беверли Хиллз.
– Да, это далеко от твоего участка.
– Короче, я подхвачу тебя у Сеймура.
– Хорошо, 'mano, ahi te huacho.
Повесив трубку, я усмехнулся его мексиканскому жаргону, потому что, если поразмыслить, Круц только тем и занимался, что наблюдал за мной. Большинство людей говорят «Еще увидимся» именно потому, что они это и имеют в виду, но Круц всегда за мной наблюдал. И мне стало приятно, что за мной будет наблюдать старый друг с печальными глазами.

16

Я снова забрался в машину и проехал вниз по Мейн-стрит до автостоянки за задней стеной «Розового дракона». Мне так осточертело гонять по улицам эту кучу железа, что я остановился понаблюдать за несколькими парнями на стоянке.
Их было трое, и они явно проворачивали какую-то комбинацию. Я подал машину задним ходом и пятился до тех пор, пока не скрылся за углом здания, потом вылез, дошел до угла, снял фуражку и выглянул из-за угла на стоянку.
Тощий наркоман в синей рубашке с длинными рукавами разговаривал с другим наркоманом – в коричневой рубашке. С ними был и третий, парнишка в майке, он стоял на несколько шагов в стороне. Неожиданно Синяя рубашка кивнул Коричневой, тот подошел к парнишке и что-то ему передал, а тот протянул ему что-то взамен, потом вся троица быстро разошлась в разные стороны. Парнишка направился прямо на меня. Он оглядывался на ходу через плечо, выискивая полицейских, а сам шел прямо мне в руки. Неохота мне сегодня было связываться с наркоманом, но слишком уж все выходило просто. Я спрятался в подъезде отеля, а когда парнишка стал проходить мимо, щурясь от солнца, я выскочил, схватил его за руку и втянул внутрь. Оказалось, это до смерти перепуганный мальчишка. Я толкнул его лицом к стене и ощупал боковой карман джинсов.
– Чего раздобыл, парень? Бенни или красненьких? А может, кислоту уважаешь? Бенни – бензедрин, красненькие – фенобарбитал, кислота – ЛСД.


– Эй, отпусти меня! – заорал он.
Я вытащил у него из кармана пять упаковок бензедрина, стянутых резинкой, – по пять капсул в каждой упаковке. Пачки по десять капсул кончились с наступлением инфляции.
– Сколько они заставили тебя за них заплатить, пацан? – спросил, крепко держа его за руку. Вблизи он уже не казался коротышкой, но очень худым, обросшим темно-русыми волосами. Однако он слишком молод для того, чтобы разыскивать в пригороде наркотики с утра пораньше.
– Семь долларов. Но если ты меня отпустишь, я больше никогда не стану так делать. Пожалуйста, отпусти меня.
– Заведи-ка руки за спину, парень, – сказал я, раскрывая коробочку с наручниками.
– Что ты делаешь? Пожалуйста, не надевай их на меня! Я тебе ничего не сделаю.
– А я и не боюсь, что ты мне что-нибудь сделаешь, – рассмеялся я, жуя влажный окурок сигары, который в конце концов выплюнул. – Дело всего лишь в том, что мои колеса не такие резвые, а задница слишком большая, чтобы гоняться за тобой по улицам. – Я раскрыл один из наручников, стожил его ладони за спиной и щелкнул замком, зажав его ладони рядом.
– Сколько, говоришь, ты заплатил за таблетки?
– Семь долларов. Никогда больше не стану их покупать, если ты меня отпустишь, клянусь. – Он возбужденно переминался с ноги на ногу, нервный и перепуганный, и наступил мне на правый носок начищенного ботинка, испачкав его.
– Осторожнее, черт возьми!
– Ой, извини. Отпусти меня, пожалуйста!
– Те хмыри слишком много с тебя содрали за таблетки, – сказал я и повел его к патрульной машине.
– Я знаю, ты мне не поверишь, но я покупал их впервые. И даже не знаю, сколько они могут стоить.
– Конечно, конечно.
– Вот я так и знал, что ты не поверишь. Все вы, копы, никому не верите.
– А ты что, все знаешь о копах?
– Меня уже арестовывали. Знаю я вас. Все вы ведете себя одинаково.
– Ты, должно быть, отчаянный головорез. И список твоих преступлений тянет, наверное, страниц на десять. За что тебя раньше брали?
– За то, что убегал. Дважды. И нечего надо мной насмехаться.
– Тебе сколько лет?
– Четырнадцать.
– Лезь в машину! – приказал я, открывая заднюю дверцу. – И не наваливайся спиной на наручники, а то они затянутся.
– Мог и не беспокоиться, я не стану выпрыгивать, – сказал он, когда я обмотал вокруг его колена ремень безопасности.
– А я и не беспокоюсь, парень.
– У меня есть фамилия. Тилден, – буркнул он, выпятив квадратный подбородок.
– А моя – Морган.
– Меня зовут Том.
– А меня – Бампер.
– Ты меня куда повезешь?
– В Отдел подростковой наркомании.
– И зарегистрируешь?
– Конечно.
– Чего же мне ждать, – сказал он, с отвращением кивая головой. – Разве коп может вести себя как человек?
– Не советую тебе ждать этого и от любого другого. Меньше будет разочарований.
Я повернул ключ и услышал сухой двойной щелчок мертвой батареи. Сдохла безо всякого предупреждения.
– Вытряхивайся, парень! – сказал я, вылезая из машины.
– Да я-то куда пойду? – заорал он, когда я поднял капот посмотреть, не выдрал ли кто-нибудь провода. Такое иногда случается, если оставляешь патрульную машину без присмотра. На первый взгляд, все было в порядке. Может, что случилось с генератором, подумал я. До устройства связи на стене было всего полсотни футов по тротуару, и я быстро их прошагал, несколько раз оборачиваясь на ходу присмотреть за своим маленьким пленником. Я соединился с полицией и попросил прислать человека из гаража с буксирным тросом. Меня попросили подождать минут двадцать – кто-нибудь приедет. Я поразмыслил, не позвонить ли сержанту, потому что у них в машинах всегда есть буксирный трос, но передумал. Куда мне сегодня, черт возьми, мчаться? Что доказывать? Да и кому? Самому себе?
Тут я ощутил легкий голод, потому что из закусочной на противоположной стороне улицы до меня донесся запах яичницы с ветчиной. Он шел из кухонной вентиляционной трубы, выходящей прямо на улицу. Чем больше я принюхивался, тем голоднее становился, потом посмотрел на часы и решился. Я вернулся к машине и отвязал парня.
– Что такое? Куда мы едем?
– Через улицу.
– Зачем? Поедем на автобусе в тот отдел, что ли?
– Нет, подождем мастера из гаража. А через улицу пойдем, чтобы я смог перекусить.
– Ты не можешь меня туда привести в таком виде, – сказал парнишка, когда я повел его через улицу. Его румяные от природы щеки теперь побагровели. – Сними наручники!
– И не надейся. Мне никогда не поймать молодую антилопу вроде тебя.
– Клянусь, что не убегу.
– Конечно, не убежишь, раз у тебя руки скованы за спиной, а цепочка у меня в руках.
– Я умру, если ты выставишь меня перед людьми собакой на поводке.
– Там ведь тебя никто не знает, приятель. А любой из тех, кто там может быть, сам наверняка в свое время походил в наручниках. Так что ерепениться не из-за чего.
– Я на тебя за это смогу подать в суд.
– Да неужто сможешь? – спросил я, открывая дверь и проталкивая его внутрь.
За стойкой было всего три посетителя – два когда-то сидевших парня да алкаш, который пил кофе. Они на секунду подняли на нас глаза, но никто не заметил, что парнишка в наручниках. Я показал на столик у входа.
– Так рано официантка не приходит, Бампер, – сказал владелец забегаловки, огромный француз по прозвищу «Бифштекс». Сколько я его помню, он всегда был одет в белый поварской колпак, майку с короткими рукавами и белые брюки.
– Нам нужен столик, Бифштекс, – сказал я, показывая ему скованные руки парня.
– Ладно, – отозвался он. – Что заказывать будете?
– Я не очень-то голодный. Может, глазунью из двух яиц, поджаренную с обеих сторон, немного бекона и пару тостов. Ах, да, и немного поджаренной картошки. Стакан томатного сока. Немного кофе. А парнишке – чего сам захочет.
– Что будешь брать, парень? – спросил Бифштекс, выкладывая на прилавок огромные волосатые руки и улыбаясь мальчику. Один из передних зубов у него был золотой, а другой – серебряный. Тут я впервые за все время удивился, где он, черт возьми, ухитрился раздобыть такую серебряную коронку. Странно, что я никогда об этом раньше не задумывался. Бифштекс был не из тех, с кем можно поболтать, говорил он только при необходимости. Он просто кормил людей, произнося как можно меньше слов.
– Да как я вообще смогу есть? – спросил парнишка. – Сковали меня, как лютого уголовника. – Глаза у него наполнились слезами, и в этот момент он показался мне совсем ребенком.
– Я их освобожу, – сказал я. – Так чего ты, черт возьми, хочешь? Бифштексу некогда с тобой весь день цацкаться.
– Сам не знаю.
– Принеси ему пару поджаренных яиц с беконом и стакан молока. Хочешь картошки, парень?
– Да вроде.
– Тогда еще апельсинового сока и порцию тостов. Двойную. И джема к ним.
Бифштекс кивнул и выхватил из стоящей возле плиты корзины горсть яиц. Держа в пальцах четыре яйца, он раздавил их по очереди одно за другим, не помогая себе другой рукой. Парень не отрывал от него глаз.
– А у него просто талант, а, приятель?
– Угу. Ты сказал, что снимешь с меня железки.
– Встань и повернись, – сказал я. Когда он повернулся, я открыл ключом правый наручник и закрепил его вокруг хромированной ножки стола. Теперь одна рука у него была свободна.
– И это ты называешь снять? – спросил он. – Теперь я похож на обезьяну шарманщика на цепочке.
– А где ты видел шарманщика? Их уже много лет в городе не было.
– В старых фильмах по телевизору. Именно так я и выгляжу.
– Ладно, ладно, хватит скрипеть зубами. Еще ни один мальчишка столько не скулил передо мной. Радоваться должен, что хоть позавтракаешь. Наверняка сегодня утром ничего не ел.
– Меня и дома не было сегодня утром.
– А где же ты провел ночь?
Он отбросил грязной правой рукой свисающие на глаза пряди волос.
– Часть ночи проспал в одной из киношек, что работает круглые сутки, пока какая-то скотина не начала лапать меня за колено. Тогда я смылся оттуда во весь дух. И еще немного поспал в кресле в одном отеле неподалеку.
– Убежал из дома?
– Нет, просто вечером не было настроения спать дома. Сестры не было, а мне не хотелось торчать дома одному.
– Ты живешь с сестрой?
– Да.
– А родители твои где?
– Нет их у меня.
– Сколько лет сестре?
– Двадцать два.
– Так и живете вдвоем – ты и она?
– Нет, всегда болтается еще кто-нибудь. Сейчас вот – один жеребец по прозвищу Тощий. Биг Блю вечно кого-то приводит.
– Как твою сестру зовут? Биг Блю?
– Она была какой-то танцовщицей. В баре. Танцевала голая до пояса. Так ее называли на сцене. А сейчас у нее стала слишком толстая задница, и она сшибает в «Китайском саду» на Вестерн-стрит. Знаешь эту забегаловку?
– Да, знаю.
– Во всяком случае, она всегда говорила, что как только сбросит тридцать фунтов, так сразу пойдет опять танцевать. Смех, да и только – задница у нее все шире с каждым днем. Ей нравится, когда ее называют Биг Блю, так что я тоже стал ее так звать. Видишь ли, у нее крашеные черные волосы, почти синие.
– Не мешало бы ей время от времени стирать тебе одежду. У тебя такая рубашка, словно ею смазку оттирали.
– Это потому, что я вчера чинил машину соседа. И не успел переодеться. – Мое замечание его явно оскорбило. – У меня одежда всегда чистая, как и у всех. Я ее сам стираю и глажу.
– Так и надо, – сказал я, протягивая руку и отпирая второй наручник.
– Ты их снимаешь?
– Да. Сходи в туалет, вымой руки и лицо. И шею.
– А ты уверен, что я не сбегу в окно?
– Тут в туалете окна нет, – сказал я. – И причеши свои лохмы, чтобы всем было видно твое лицо.
– У меня расчески нет.
– Держи мою, – ответил я, доставая из кармана расческу.
Пока парнишка умывался, Бифштекс принес мне стакан сока, кофе и молоко, а вся забегаловка успела пропахнуть жареным беконом. Я пожалел, что не попросил двойную порцию бекона, хотя и так знал, что Бифштекс положит на тарелку больше обычного.
Я потягивал кофе, когда парнишка вернулся. Выглядел он теперь немного лучше. Хотя шея у него все еще была грязной, но волосы он зачесал назад, а лицо и руки до локтей чисто вымыл. Его нельзя было назвать красавчиком, слишком уж резкие у него черты лица, но глаза красивые и полные жизни, а разговаривая, он смотрел прямо в глаза. Это мне в нем больше всего понравилось.
– Вот твой апельсиновый сок, – сказал я.
– А вот твоя расческа.
– Оставь себе. Сам не знаю, зачем я таскаю ее с собой. Все равно ничего не могу поделать с клубком проволоки у себя на голове. Просто счастлив буду, когда облысею.
– Верно, лысым ты будешь смотреться не хуже, – заметил он, осматривая мою шевелюру.
– Пей сок, приятель.
Мы выпили каждый свой сок, и тут меня позвал Бифштекс и протянул через стойку поднос, но не успел я подняться, как мальчишка вскочил, схватил поднос и расставил все на столе с такой сноровкой, словно всю жизнь этим занимался.
– Да ты, оказывается, даже знаешь, с какой стороны нужно класть нож и вилку, – удивился я.
– Конечно. Я же работал уборщиком посуды в ресторане. Я кучу всяких работ перепробовал.
– Так сколько, говоришь, тебе лет?
– Четырнадцать. Ну, почти четырнадцать. Будет в октябре.
Он уселся и так проворно заработал вилкой, что я понял: он действительно голоден, как я и предполагал. Увидев, что его порция маловата, я подбросил ему на тарелку часть своей яичницы и добавил ломоть тоста. Парень – первоклассный едок. Это мне тоже в нем понравилось.
Когда он подобрал остатки джема последним кусочком тоста, я подошел к двери и выглянул на улицу. Работник из гаража уже копался в моей машине. Он увидел меня и помахал рукой, дав понять, что все в порядке. Я помахал ему в ответ и вернулся допить кофе.
– Ну как, наелся? – спросил я.
– Да, спасибо.
– Уверен, что не отказался бы еще от кусочка бекона или ломтика-другого тоста?
– Мне не часто случается так завтракать, – улыбнулся он.
Собравшись уходить, я попытался расплатиться с Бифштексом.
– Деньги? От тебя? Нет, Бампер.
– Ну, тогда за парнишку, – попытался я всунуть ему пару долларов.
– Нет, Бампер. Ты ничего не должен платить.
– Спасибо, Бифштекс. Еще увидимся, – сказал я. Он приветливо поднял огромную руку, заросшую черными волосами, и улыбнулся золотом и серебром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41