Вот вам типичный молодой коп, подумал я – в голове вместо работы одни девицы. И как все молодые «коты» вроде него, Нельсон любил и потрепаться о бабах. Я подумал, что теперь таким больше нравится трепаться о бабах, чем делать с ними свое дело по-настоящему. Я был некрасив, но умел пригревать под крылышком неплохих красоток, и, клянусь муфтой Мэгги, я никогда не трепался о том, как раскладывал очередную свою даму, ни с кем не трепался. В наше время парень считался немужественным, если любил подобный треп. Но мое время завтра кончается, напомнил я себе и повернул на юг, к Гранд-авеню.
Потом я услышал, как машина Центрального отделения сообщает по рации о краже в большом пригородном отеле, и понял, что отельный вор поработал снова. Что угодно отдам, подумал я, лишь бы поймать этого парня сегодня. Тогда я уйду, попав напоследок в самую точку, как Тед Уильямс, попав в точку на последнем дежурстве. Это будет здорово. Я покрутился минут двадцать по улицам, приехал к отелю и остановился рядом с другой черно-белой машиной, приехавшей по вызову. Я просидел в машине минут пятнадцать, покуривая сигару, пока не вышел Кларенс Эванс. Это был старый коп с пятнадцатилетним стажем, я с ним обычно играл в гандбол, пока мои лодыжки не стали совсем скверными.
У нас было несколько неплохих игр. Особенно приятно было играть, отработав ночную вахту и приехав в академию около часа ночи, сыграть в хорошем темпе три игры, а потом сходить в парилку. Правда, Эванс не любил парилку, он был очень тощий. Мы всегда брали с собой пол-ящика пива и пили его после душа. Он был одним из моих первых партнеров-негров после того, как несколько лет назад ЛАДП стал полностью интегрированной организацией. Он был хороший полицейский и любил работать со мной, хотя и знал, что я предпочитаю работать один. На ночных дежурствах, правда, спокойнее, если рядом с тобой еще кто-то с пистолетом. Поэтому я работал с ним и со многими другими, хотя предпочел бы участок для одного патрульного или патрульную машину на одного. Но я работал с ним потому, что не мог разочаровать любого, кто так хотел работать со мной на пару, да и в гандбол так играть было удобнее.
Так вот, Кларенс вышел из отеля, держа в руках блокнот для рапортов. Он улыбнулся, легкой походкой подошел к моей машине, открыл дверь и сел рядом.
– Что случилось, Бампер?
– Просто интересуюсь, что опять натворил этот гостиничный жук.
– Очистил три номера на пятом этаже и два на четвертом, – кивнул он.
– Жильцы спали?
– В четырех. В пятом никого не было, все ушли в бар.
– Это значит, что он побывал там до двух часов ночи.
– Верно.
– Никак не могу представить этого парня, – сказал я, кидая в рот таблетку от кислотности. – Обычно он работает днем, но иногда и рано вечером. Теперь стал и по ночам, причем ему неважно, есть ли кто в номере или нет. Никогда еще не слышал о таком дерзком изворотливом воре.
– Может, он такой и есть, – сказал Эванс. – Он никого не ранил во время краж?
– Только игрушечного медведя. Проткнул его ножом насквозь. Большой игрушечный медведь был накрыт одеялом и похож на спящего ребенка.
– Тогда он просто чудак, – сказал Эванс.
– И это может объяснить, почему остальные гостиничные воры ничего о нем не знают, – сказал я, пыхнув сигарой и задумываясь. – Я не считаю его профессионалом, скорее удачливым любителем.
– Удачливый псих, – поддакнул Эванс. – Ты со всеми своими стукачами говорил? – Работая со мной, он узнал мои привычки. Он знал, что у меня есть информаторы, но не знал, сколько их, или что я плачу лучшим из них.
– Буквально с каждым, кого знаю. Разговаривал и с одним вором, и тот мне сказал, что к нему подкатывались три детектива, и что он расскажет нам все, что знает или узнает, потому что из-за того парня в отелях теперь столько шороху, что он только рад будет, если мы его возьмем.
– Знаешь, Бампер, если кому и повезет наткнуться на этого парня, то готов поспорить, что это будешь ты, – сказал Эванс, надевая фуражку и вылезая из машины.
– Полиция в панике, но арест неизбежен, – подмигнул я ему и включил мотор. Денек обещал стать очень жарким.
Меня настиг вызов о телесных повреждениях на Першинг-сквер. Наверное, какой-нибудь пенсионер поскользнулся на банановой кожуре, а теперь прикидывает, как бы превратить дело так, словно он споткнулся о трещину в тротуаре, и предъявить городу иск. Несколько минут я игнорировал вызов, и в конце концов оператор передала его другой бригаде. Мне было противно так поступать, я всегда считал: раз тебе дают вызов, ты обязан по нему выехать, но, черт возьми, в моем распоряжении был всего лишь остаток дня. Я подумал об Оливере Хорне и удивился, почему не вспомнил про него раньше. Я не мог тратить время на вызов, пусть им займется другая бригада, а сам направился в парикмахерскую на Четвертой улице.
Оливер сидел на выставленном на тротуар стуле возле парикмахерской. Поперек колен лежала его неразлучная метла, а сам он дремал на солнышке.
Телом он походил на моржа, одна рука у него ампутирована выше локтя. Проделал эту операцию лет сорок назад, вероятно, самый скверный в мире хирург – кожа на культе свисала лоскутами. У него были оранжевые волосы и большой белый живот, заросший оранжевыми волосами. Уже много лет он забросил попытки подтягивать штаны, и они обычно едва держались полурасстегнутыми ниже живота, а несколько пуговиц ширинки вечно торчали наружу. Шнурки всегда были развязаны и оборваны из-за того, что он постоянно на них наступал, – трудно завязывать шнурки одной рукой, а на подбородке у него росла огромная опухоль. Но Оливер был на удивление умен. Он подметал пол в парикмахерской и еще в двух-трех маленьких заведениях на Четвертой улице, включая бар под названием «У Рэймонда», где обычно торчало довольно много отсидевших свое уголовников. Бар располагался неподалеку от больших отелей, и в нем было очень удобно обчищать карманы богатых туристов. Оливер не упускал ничего интересного и все прошедшие годы снабжал меня весьма ценной информацией.
– Не спишь, Оливер? – спросил я.
Он приподнял пронизанное голубыми прожилками веко:
– Бампер, как пожж-иваешь?
– Нормально, Оливер. Денек сегодня вроде опять будет жаркий.
– Угу, я уже начинаю потеть. Зайдем в лавочку.
– Некогда. Слушай, мне вот что хотелось бы узнать – ты ничего не слыхал о воре, что шурует последние два месяца неподалеку отсюда в больших отелях?
– Нет, ничего.
– Видишь ли, этот парень не обычный гостиничный вор. Я хочу сказать, он, вероятно, не один из тех, кого ты обычно видишь у Рэймонда, но ты мог встретить его там. В конце концов, даже психу иногда хочется пропустить стаканчик, а у Рэймонда для этого самое подходящее место, если собираешься вскоре обчистить номеров десять в отеле напротив.
– Он псих?
– Угу.
– Как он выглядит?
– Не знаю.
– Как же я его тогда отыщу, Бампер?
– Не знаю, Оливер. Я сейчас закидываю удочку наугад. Мне кажется, он воровал и раньше – в смысле, что он знает, как открывать дверь отмычкой и все прочее. По-моему, он вскоре кого-нибудь пришьет, потому что таскает с собой нож. Длинный нож, лезвие прошло до самого матраса.
– А зачем ему было протыкать матрас?
– Он пытался зарезать игрушечного медведя.
– Ты что – пьян, Бампер?
Я улыбнулся, а потом подумал: какого черта я здесь торчу, ведь я не знаю достаточно о воре, чтобы дать стукачу возможность хоть за что-нибудь зацепиться. И хватаюсь за любую соломинку, лишь бы пометь в точку в последний раз перед уходом на пенсию. Патетично и отвратительно, подумал я, устыдившись самого себя.
– Вот пятерка, – сказал я Оливеру. – Купи себе бифштекс.
– Господи, Бампер, – сказал он, – я же ее еще не заработал.
– Парень носит с собой длинный нож, он псих и в последнее время чистит отели в любое время дня и ночи. Вдруг как-нибудь зайдет к Рэймонду? Может, сядет в комнатке отдыха, пока ты подметаешь, и не удержится от искушения вытащить из кармана и взглянуть на что-нибудь украденное. Или, например, сидя в баре, вытащит из кармана только что украденную в отеле вещичку. И вообще вдруг кто-нибудь из гостиничных воров, что торчат у Рэймонда, в чем-то проболтается, а ты услышишь. Все может случиться.
– Конечно, Бампер. Я тебе сразу позвоню, коли услышу хоть что-нибудь. Прямо сразу, Бампер. У тебя точно больше нет для меня никаких признаков, кого мне искать, а, Бампер?
– Конечно, Оливер, я рассказал тебе самое лучшее из того, что знал.
– Ну, вот и хорошо, – прогудел Оливер.
– Еще увидимся, Оливер.
– Эй, Бампер, погоди минутку. Ты мне уже давно не рассказывал смешные истории. Как сегодня?
– По моему, ты их все уже слышал.
– Расскажи, Бампер.
– Ладно, дай вспомнить. Я тебе рассказывал о 75-летней нимфоманке, которую арестовал однажды ночью на Мейн-стрит?
– Да, да, – прогудел он, – расскажи-ка еще разок. Хорошая байка.
– Мне пора идти, Оливер, честно. Но послушай-ка, я тебе никогда не рассказывал о том случае, когда я заловил парочку на заднем сиденье в Елисейском парке?
– Нет, Бампер, расскажи.
– Так вот, посветил я в машину фонариком, на сиденье лежит парочка, и старый хрыч пытается запихнуть свою висюльку в подружку. А был я тогда с молодым партнером, он им и говорит: «Что это вы тут делаете?» И мужик отвечает точно так, как отвечает девяносто процентов других мужиков, которых мы ловим в такой позиции: «Ничего, офицер».
– Да, да, – поддакнул Оливер, тряся уродливой головой.
– Тогда я ему и говорю: "Ладно, раз уж ты зря время тратишь, отойди в сторонку, подержи фонарик и посмотри, как это сделаю я.
– У-у-у-х, как смешно, – сказал Оливер. – У-у-у-х, Бампер!
Он так хохотал, что даже не заметил, как я ушел, и я оставил его держащимся за большой толстый живот.
Надо было сказать Оливеру, чтоб звонил не мне, а в Центральный отдел, подумал я, потому что завтра меня тут уже не будет, но, черт возьми, тогда мне пришлось бы рассказывать ему, почему меня не будет, а я уже не переношу, когда кто-нибудь начинает рассуждать, стоит мне уходить в отставку или нет. Если Оливер и позвонит, ему скажут, что меня уже нет, а информация немедленно попадет к детективам. Так что какая разница, подумал я, вклиниваясь в поток машин. Однако здорово было бы взять того вора в последний день! По-настоящему здорово.
Я взглянул на часы и подумал, что Кэсси уже должна быть на работе, поехал к Сити Колледжу и остановился перед ним. Удивительно, но я не чувствовал за собой никакой вины из-за Лейлы. Наверное, это действительно не была моя вина.
Когда я вошел, Кэсси была в кабинете одна. Я закрыл дверь, бросил на стул фуражку, подошел и в тысячный раз испытал все то же старое изумление от того, как уютно рукам обнимать женщин и какие они при этом мягкие.
– Я всю ночь про тебя думала, – сказала она после того, как я ее поцеловал раз десять. – У меня был такой тоскливый вечер с парой скучных стариков!
– Говоришь, всю ночь меня вспоминала?
– Честное слово, вспоминала, – сказала она и поцеловала меня снова. – У меня все никак не проходит ужасное предчувствие, что что-то обязательно случится.
– Это чувство испытывает каждый мужчина, вступающий в битву.
– Выходит, наша семейная жизнь будет битвой, так, что ли?
– Если и будет, то ты в ней победишь, детка. Я сдамся.
– Погоди, вот доберусь я до тебя сегодня вечером, – прошептала она. – Сдашься, как миленький.
– Твое зеленое платье просто потрясающее.
– Но тебе больше нравятся горячие цвета?
– Конечно.
– Когда мы поженимся, я буду носить только красное, оранжевое и желтое...
– Ты сейчас можешь поговорить?
– Конечно, а о чем?
– Круц мне кое-что сказал – о тебе.
– Да?
– Он считает, что ты величайшее событие в моей жизни.
– Продолжай, – улыбнулась она.
– Ну...
– Так что?
– Черт, не могу больше говорить. Прямо днем, да еще без спиртного в желудке...
– Да о чем вы с ним говорили, глупыш?
– О тебе. Нет, скорее, обо мне. О том, в чем я нуждаюсь и чего опасаюсь. Он уже двадцать лет мой друг, но вдруг узнаю, что он еще и интеллектуал.
– Так в чем же ты нуждаешься? И чего опасаешься? Не могу себе представить, чтобы ты чего-нибудь боялся.
– Он знает меня лучше тебя.
– Как грустно! Не хочу, чтобы кто-нибудь знал тебя лучше, чем я. Расскажи мне, о чем вы говорили.
– Сейчас мне некогда, – сказал я, ощущая, как растет газовый пузырь, и солгал: – Я еду по вызову, а к тебе заехал на минутку. Я тебе все расскажу вечером. Я приеду к тебе в половине восьмого, и мы отправимся куда-нибудь пообедать, хорошо?
– Хорошо.
– А потом поваляемся на твоей кушетке с бутылочкой хорошего вина.
– Просто прекрасно! – улыбнулась она своей чистой, горячей, женственной улыбкой. Я не удержался и поцеловал ее.
– Увидимся вечером, – прошептал я.
– Вечером, – выдохнула она. Я неожиданно осознал, что стискиваю ее в объятиях. Потом она встала в дверях и долго смотрела, как я спускаюсь по лестнице.
Я уселся в машину и бросил в рот по паре таблеток каждого сорта, потом взял еще горсть таблеток из бардачка и распихал их по карманам.
Проезжая по знакомым улицам участка, я стал гадать, почему я не смог поговорить с Кэсси так, как собирался. Если ты собираешься жениться на женщине, то следует учиться рассказывать ей о себе почти все, что она имеет право знать.
Подъехав к телефонной будке, я позвонил Круцу. Ответил лейтенант Хиллард, а через несколько секунд я услышал голос Круца: «Сержант Сеговиа?» Он произнес это так, словно задавал вопрос.
– Алло, сержант Сеговиа, это будущий бывший офицер Морган, чем вы там, черт возьми, занимаетесь, кроме перекатывания карандаша и перекладывания бумажек?
– А чем ты там занимаешься, кроме игнорирования вызовов?
– Разъезжаю по своему несчастному участку и думаю о том, как здорово будет плюнуть на это занятие. Ты уже решил, куда хочешь поехать со мной на ленч?
– Ты никуда не обязан меня тащить.
– Послушай, черт возьми, мы все-таки отправимся в какое-нибудь приятное местечко, и если не хочешь выбирать ты, я сделаю это сам.
– Ладно, тогда отвези меня к Сеймуру.
– На моем участке? Черта лысого. Давай так, мы с тобой встретимся у Сеймура в половине двенадцатого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41