«Вам-то можно, а нас за это штрафуют». Никого возле здания не было, поэтому и глупости не пришлось выслушивать. Впрочем, я не особенно обращаю на них внимание, потому что никто, включая меня самого, в действительности не любит символы власти. Я всегда один из первых повышаю голос, когда какой-нибудь начальник пытается ограничить мою свободу очередным идиотским постановлением.
Я неторопливо поднимался по лестнице, с восхищением глядя на грудь преподавательницы гимнастики, – загорелой, атлетического сложения и с прической «конский хвост». Она торопилась и перепрыгивала через две ступеньки враз, в белых шортах, теннисных туфлях и белой шерстяной облегающей кофточке, подчеркивавшей все ее добро, которого хватало... Некоторые из учеников, проходя мимо меня в холлах, как всегда, называли меня Дик Трейси или Шериф Джон. Кто-то с хихиканьем возвестил, что у Марлен в кармане марихуана, Марлен пискнула и тоже захихикала. Наше поколение не привыкло упоминать о наркотиках со смешком, и это напоминало мне о единственном аргументе, касающемся марихуаны, который имел для меня свой смысл. Травка, как и спиртное, снимает внутренние оковы человека и высвобождает в нем зверя, но делает это гораздо легче и быстрее. Я видел это тысячи раз.
Кэсси сидела в своем кабинете с открытой дверью и разговаривала с какой-то кучерявой девчушкой в микро-мини, из-под которой, когда девушка села, стали видны трусики в красный цветочек.
– Привет, – сказала Кэсси, увидев меня в дверях. Девчушка посмотрел на меня, потом снова на Кэсси, недоумевая, с какой стати я здесь оказался.
– Мы через минутку кончим, – сказала Кэсси, все еще улыбаясь своей чистой белой улыбкой, я кивнул и прошел через холл к водяному фонтанчику, думая о том, как она отлично смотрится в этом оранжевом платье. Это одно из тех примерно двадцати платьев, которые я ей купил с тех пор, как мы встретились, и в конце концов она согласилась со мной, что ей идут яркие цвета, хотя она и продолжала думать: просто мужчины любят смотреть на женщин в ярко-оранжевых и красных платьях.
Сегодня ее волосы были зачесаны назад, но они все равно великолепны – густые, каштановые и пронизаны серебряными волосками, не серыми, а цвета чистого нетронутого серебра. Фигура тоже хороша для женщины ее возраста. Кэсси всегда загорелая и больше похожа на преподавательницу гимнастики, чем французского. Кэсси всегда носила двенадцатый размер, а иногда влезает и в платья десятого. Я часто гадал, почему у нее такая хорошая фигура – то ли от того, что она играет в теннис и гольф, то ли потому, что у нее не было детей, когда она была замужем, но вот у Сокорро жены Круца целый отряд ребятишек, и хоть она и чуть-чуть полновата, все равно смотрится почти так же хорошо, как и Кэсси. Некоторые люди просто умеют держать форму, решил я, и от этого часто смущался, когда бывал где-нибудь рядом с такой классной женщиной. Мне так и мерещится, что все вокруг думают: «У него наверняка куча денег, иначе бы она с ним не пошла». Но не стоит задавать вопросы своей удаче, надо просто хвататься за нее, когда тебе подворачивается шанс, я так и делаю. А вдруг я из тех парней, кому уродливость придает своего рода привлекательность.
– Ну? – произнесла Кэсси. Я повернул голову и увидел ее стоящей в дверях своего кабинета. Она все еще улыбалась мне, и я пробежал по ее фигуре взглядом сверху донизу. Девчушка ушла.
– Это самое красивое твое платье, – сказал я совершенно серьезно. Никогда еще я не видел ее такой красивой, хотя несколько тяжелых прядей упало ей на щеки, а помады на губах почти не осталось.
– Почему бы тебе время от времени не повосхищаться моим умом, а не телом, как это делаю я? – улыбнулась она.
Я вошел вслед за ней в кабинет и подошел вплотную, намереваясь поцеловать ее в щеку, но она обняла меня руками за шею и наградила таким долгам и горячим поцелуем, что фуражка моя свалилась на пол и я здорово возбудился, хотя мы стояли возле открытой двери, мимо которой могли проходить люди. Когда мы наконец остановились, в глазах у нее появилось лениво-обольстительное выражение страстной женщины.
– А не смахнуть ли нам весь хлам с этого чертова стола? – чуть хрипловато спросила она, и мне показалось, что она обязательно это сделает. Но тут прозвенел звонок, повсюду открывались двери. Она засмеялась и села на стол, выставив отличной формы ноги – никогда не подумаешь, что эти колеса крутятся вот уже сорок лет. Я плюхнулся в кожаное кресло, и у меня пересохло во рту, когда я вспомнил, как ко мне прижималось ее горячее тело.
– Ты уверен, что не придешь сегодня на вечеринку? – спросила она наконец, закуривая сигарету.
– Ты ведь знаешь, как я к этому отношусь, Кэсси, – сказал я. – Это твой вечер. Твои друзья и студенты хотят быть только с тобой. Зато потом ты будешь моей навсегда.
– Думаешь, что справишься со мной? – спросила она с улыбкой, и по улыбке я понял, что она имела в виду секс. Мы и раньше шутили по поводу того, как я пробуждаю в ней то, что дремало в ней семь лет с тех пор, как ее покинул муж, а может, и больше, судя по тому, что я знал о несчастном психе. Он был учитель, как и Кэсси, только преподавал химию.
Мы как-то говорили, что некоторые из ее девятнадцатилетних студентов, сексуально озабоченные, как и вся молодежь нынче, возможно, и занимаются любовью чаще, чем мы, но она просто не могла представить, что такое вообще возможно. Она говорила, что с ней так никогда не было, и она даже не знала, что ей может быть так хорошо. Я-то, сколько я себя помню, всегда в боевой готовности.
– Приезжай ко мне в одиннадцать, – сказала она. – В это время я уж точно буду дома.
– Ты чересчур рано хочешь покинуть своих друзей.
– Неужели ты думаешь, что я буду сидеть и пить с кучей училок, когда знаю, что могу брать дома уроки у офицера Моргана?
– Хочешь сказать, что я могу научить учительницу?
– В своем предмете ты один из лучших.
– Завтра утром у тебя занятия, – напомнил я.
– Приезжай к одиннадцати.
– Многие из вашей компании, у которых утром не будет занятий, захотят поболтать, выпить и после одиннадцати. По-моему, тебе все же надо остаться вечером с ними, Кэсси. Они от тебя этого ждут. Нельзя разочаровывать людей со своего участка.
– Ладно, хорошо, – вздохнула она. – Но ты не увидишь меня и завтра вечером, потому что я буду обедать с двумя попечителями. Они хотят бросить на меня еще один взгляд, как бы в непринужденной обстановке прислушаться к моему французскому и убедиться, что я не совращу уже совращенных первокурсниц в их заведении. Я ведь не смогу сбежать от них .
– Ничего, совсем немного – и ты будешь целиком моя. И тогда я буду слушать твой французский и разрешу тебе совращать меня , договорились?
– А ты уже сказал, что уходишь в отставку? – Она произнесла вопрос легко, но при этом выжидательно посмотрела мне прямо в глаза, и я занервничал.
– Круцу сказал, – ответил я, – и приготовил для тебя сюрприз.
– Что?
– Я решил, что пятница станет моим последним днем. С субботы я беру отпуск, а когда он кончится, как раз завершится срок моей службы. Я поеду с тобой.
Кэсси не воскликнула, не подпрыгнула от радости, и вообще не сделала ничего такого, чего я от нее ожидал. Ее мускулы внезапно расслабились, она вся обмякла и соскользнула со стола ко мне на колени, где не очень-то много свободного места. Ее руки обвились вокруг моего затылка, и она стала целовать мое лицо и губы, и я увидел, что глаза у нее такие же влажные и мягкие, как и губы. Следующее, что я осознал, было хихиканье. Восемь или десять парней стояли в холле, наблюдая за нами через открытую дверь, но Кэсси то ли ничего не слышала, то ли ей было все равно. Мне же не было все равно, потому что я сидел в мундире, а меня ласкали и возбуждали в общественном месте.
– Кэсси, – выдохнул я, кивнув в сторону двери. Она встала и спокойно закрыла перед парнями дверь, словно намеревалась начать все сначала.
Я встал и поднял с пола фуражку.
– Кэсси, это школа. А я в форме.
Кэсси громко засмеялась, и ей пришлось сесть в кресло, где до этого сидел я. Она и там продолжала смеяться, откинувшись на спинку и прижав ладони к лицу. Я подумал, насколько сексуальна даже ее шея, ведь она обычно первой выдает возраст женщины, но у Кэсси шея была гладкой.
– Я не собиралась тебя насиловать, – сказала она наконец, все еще всхлипывая от смеха.
– Знаешь, раз уж вы, учителя, в наше время стали настолько снисходительны, то я решил, что ты хочешь попробовать сделать меня прямо на столе, сама ведь говорила.
– О, Бампер, – сказала она, успокоившись, и протянула вперед руки, и я подошел, наклонился, а она влажно поцеловала меня раз восемь или десять в лицо.
– Мне трудно даже начать тебе говорить, что я испытываю теперь, когда ты окончательно решил уйти, – сказал она. – Когда ты сказал, что действительно заканчиваешь в пятницу, и что уже сказал об этом Круцу, я просто ошалела. И когда я закрыла дверь, Бампер, ты видел на моем лице облегчение и радость, а не страсть. Ну, может, совсем чуточку страсти.
– Мы же все спланировали заранее, Кэсси, а ты повела себя так, словно для тебя мои слова оказались потрясением.
– Знаешь, мне даже кошмары об этом снились. Я фантазировала во сне и наяву и представляла, что вот я уеду, сниму для нас квартиру в Сан-Франциско, а каким-нибудь гнусным вечером ты мне позвонишь и скажешь, что не приедешь, потому что просто не можешь бросить свой участок.
– Кэсси!
– Я не говорила тебе этого раньше, Бампер, но меня буквально изводили такие мысли. И только теперь, когда ты сказал Круцу, когда осталось всего два дня, я поняла, что мечты становятся явью.
– Я ведь не женат на своей чертовой работе, Кэсси, – сказал я, думая о том, как мало я знаю о женщинах, даже о такой близкой, как Кэсси. – Жаль, что ты не видела того, что со мной сегодня приключилось. Меня обвел вокруг пальца сопливый сосунок. Выставил меня набитым дураком.
Кэсси сразу заинтересовалась и приготовилась выслушать смешную историю – она всегда так делала, когда я рассказывал ей о своей работе.
– Что случилось? – спросила она. Я вытянул последнюю сигару и закурил, чтобы сохранить спокойствие от захлестывав-i шей волны унижения.
– Демонстрация возле армейского призывного Центра. Один парнишка, скотина, обмишурил меня, и я начал трепаться о своей работе. Я-то ему отвечал честно, а потом обнаружилось, что он профессиональный революционер, наверное, из каких-то красных, я дурак, все думал, что держу его в руках. Я слишком долго прожил на своем участке, Кэсси. Верил, что смогу перехитрить любого подвернувшегося прохвоста. Думал, что мне не по зубам только организованные преступники вроде букмекеров и крупных торговцев наркотиками. Но иногда мне удавалось навредить даже и м. Теперь приходят новые. И у них есть организация, А я был как младенец, они так легко со мной справились.
– Так что же ты натворил , Бампер?
– Говорил. Откровенно говорил. О том, что следует лупить мерзавцев, которые этого заслуживают. И все в таком духе. Толкал целые речи .
– Знаешь, что? – сказала она, опуская мне на колено ладонь. – Могу поспорить! Неважно, что там происходило и что бы ты ни наговорил, это не нанесет ни тебе, ни Департаменту ни малейшего вреда.
– Да неужто, Кэсси? Ты бы послушала, как я разглагольствовал о том дне, когда к нам приезжал президент, и о том, как мы усмиряли беспорядки, разбив пару-тройку черепов. Я был просто великолепен.
– А тебе известен мягкий способ усмирения беспорядков?
– Нет, но предполагается, что мы достаточные профессионалы, чтобы не разговаривать с гражданскими так, как в раздевалке своего отделения.
– А я считаю, что офицер Морган выше любого из этих невероятно полезных, но и невероятно скучных телеполицейских, и не думаю, что можно разогнать толпу нежно, так что послушай меня и перестань терзаться. Ты только подумай, ведь очень скоро все эти проблемы перестанут для тебя существовать. Ты займешь настоящее, важное положение, и под твоим начальством будут работать люди.
– Должен признаться, я здорово возбуждаюсь, когда об этом думаю. Готов поспорить, что у меня найдутся такие способы улучшения системы безопасности, что этим парням с фабрики и не снились.
– Конечно, найдутся.
– Что бы я ни сделал, ты меня оправдываешь и одобряешь, – улыбнулся я. – Вот поэтому я и хочу сделать тебя своей дамой, несмотря на все твои недостатки.
– Что ж, ты мой Синий Рыцарь. А ты не знал, что ты рыцарь? Ты ведь бьешься за свою землю и кормишься с нее.
– Да, наверное, можно сказать, что я живу со своего участка, верно. Но, конечно, не очень-то много сражаюсь на турнирах.
– Просто дичь вспугиваешь?
– Да, за все время я спугнул пару тысяч раздолбонов.
– Значит, ты мой Синий Рыцарь.
– Нет, погоди, детка, – возразил я. – Если ты меня заарканишь, то получишь лишь бывшего рыцаря.
– Что это еще за «если»?
– Одно дело ходить вокруг меня на цыпочках, пока я вроде герой, но ведь когда я уйду в отставку, я им уже не буду.
– Бампер, – сказала она, коротко рассмеялась и поцеловала мне руку, совсем как Гленда. Вот уже вторая женщина целует мне сегодня руку, подумал я. – Меня не ослепляют символы власти. Тебе, и только тебе я целую руки. – Она сделала это снова, а я всегда думал, что когда женщина целует тебе руку, это уже чуть больше того, что способен вынести мужчина. – Ты получишь важную работу. Станешь начальником. Ты очень многое можешь предложить, особенно мне. Так много, что, может, мне следует это с кем-нибудь разделить.
– Я способен справиться только с одной женщиной зараз, детка.
– Помнишь Нэнси Воглер, с факультета английского языка?
– Да. Хочешь разделить меня с ней?
– Глупышка, – засмеялась она. – Нэнси со своим мужем женаты двенадцать лет, и у них нет детей. Несколько лет назад они решили взять в семью мальчика. Сейчас ему одиннадцать.
– Они его усыновили?
– Нет, не совсем. Они его приемные родители. – Голос Кэсси стал серьезен. – Она сказала мне, что ничто сделанное за всю жизнь не вознаградило их так, как решение стать приемными родителями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41