Я не знал
Я спрашивал, какого чёрта он не любит женщин
Он так ржал, что чуть ли не падал со своего ящика
Он говорил, что в этой здоровенной штуковине что-то есть
Болтается себе, а он от неё кайфует
Я говорил ему, что бабы – это клево
Он ржал, как ненормальный
Спрашивал меня, откуда, к ебеням, я знаю
Ни хуя не знаю я о бабах
А об остальном и подавно
У меня только молочный ящик под задницей
Да этот здоровенный чёрный ублюдок, что лапает меня за член
Я говорил ему, что с бабами я всегда
Он так ржал
Что я думал, у него глаз вывалится

…


Как-то я встретил парня
Он отбыл срок в одиночке
Когда его пришли выпускать, он не хотел выходить
Ему больше нравилось внутри
Он говорил, что этот мир он может понимать и контролировать
Иногда я думаю, было б лучше сидеть в клетке
Трудно с тем говном, которое впаривают эти фальшивки
Им бы поосторожнее
Их могут убрать за кадр
Просто для смеха
Или потому что у них есть тоска
Мир велик
Ты видишь, как люди реагируют на ужас
Размеры и шум
Скидывают их с катушек
Они хотят в клетку так же, как я хочу в клетку
Иногда мне хочется убить тебя
Чтобы ты захотел посадить меня в клетку
Пока кто-то из твоих свиней не выпустит меня
Я точно хоть кого-то из вас порешу
У меня тоска от размеров и шума
Где та клетка

…


Я вернулся к тебе, висельник
Я оставил тебя в этой комнате много лет назад
Я вышел на свет и огляделся
Я вернулся во тьму
Тащиться от твоего гнилого скрипучего ритма
Я слышу, как ты качаешься туда и сюда
Я вижу, как жидкость капает у тебя изо рта
Ты показываешь миру язык
Я понимаю, почему теперь
От них мне так же, как тебе было от них
Пусто и одиноко
Опустошённо и выпотрошено
Я должен сказать тебе прямо сейчас
Молчание – самый мощный звук на свете
От их слов приятно
Не стоит
Ты никогда не смог бы приспособиться
А потому ты выкроил себе местечко
Мне тоже это нужно
Меня как будто отовсюду вытолкнули
Увидеть бы, как ты откидываешь стул
Было бы здорово увидеть твои глаза
Но опять-таки
Тебе бы это не понравилось
Лучшие вещи делаются в одиночестве

…


Возьми меня за руку
Войди в эту тёмную комнату
Ляг со мной на пол
Давай лишимся жизни
Слизывай пот
Пробуй кровь
Слушай звук
Хотя бы сейчас
По-настоящему
Мне нужно от тебя что-то настоящее
Я так хочу тебя
Хочу попробовать тебя
Хочу, чтобы ты вонзила зубы в мою плоть

…


Я взял тебя к тебе
Вот чего ты хотел
Я думаю, что поработал хорошо
Ты озверел, когда я бросил тебя
Ты проклинал меня
За вонь твоих отбросов
Ну вот, теперь ты в этом весь
Рано или поздно ты увидишь
Над сточной канавой светит солнце
Легко оказаться с пустыми руками, когда ни к чему не тянешься
Трудно поверить, когда ты говоришь, что задыхаешься
Если твои руки сомкнуты на чужой глотке
Теперь здесь ты и только ты
Ты слишком съехал в одну сторону, ты упадёшь
Придётся собирать себя со дна своей души
Рубцы крепче обычной плоти
Теперь всё только тебе
Всё что внутри
Яд
Лекарство
Всё в тебе для тебя

…


Когда я смотрю на вас
Я хочу уничтожить вашу улыбку
Она сидит у вас на лице как ложь
Вы хорошо смотритесь
Я хочу знать о вас правду
Я хочу стать вам ближе
И когда это получится, вы увидите, что я вижу вас насквозь
Ваше сердце бьётся, как маленькая птичка
Вы хорошо меня знаете
И потому не можете со мной справиться
Мне больно играть роль дурака
И притворяться, будто я не вижу, что вы такое
Все вы не подпускаете меня
Я хочу поверить вашей лжи
Отключить себя и почувствовать вас
Но я не могу перестать видеть насквозь
Всех вас

…


Он сидел в тёмной комнате и ждал её
Она не была ему другом
Он пробовал дружить годами и знал правду
Ему хотелось, чтобы кто-то был с ним мил хотя бы час
Он был одинок
Какая разница, что кто-то считает его привлекательным
Что кто-то захочет быть с ним тем, какой он есть
В его деле каждый чего-то хочет
Всегда есть скрытый мотив, всегда разыгрывается игра
Что-то не так, когда кто-то с ним мил
И им при этом не платят
Всякий раз, когда кто-то хотел пожать его руку
Ему хотелось сказать:
Чего ты хочешь?
Сколько ты хочешь?
Он не был плохим человеком
Он просто не мог приспособиться
Сидел и ждал, когда она придёт
Она была блядью
Не уличной, а высокого класса
Ему её нашёл его менеджер
В дверь постучали
Он открыл, и она вошла
Посмотрела на него и улыбнулась
Взглянула на карточку, которую держала
Спросила, не Фрэнк ли он
Он кивнул
Она стала рассказывать, чего делать не хочет
Грубости, анальный секс, садомазохизм
Он кивал
Он сказал:
Мне трудно.
Я не привык к такому.
Мне нужно, чтобы ты со мной была хоть немного мила.
Притворись, будто знаешь и любишь меня.
Не нужно раздеваться, пока не захочешь.
Может, просто обнимешь меня?
Можешь?
Она обняла его
Он закрыл глаза
Ему было хорошо
Она глянула через его плечо в телевизор
Она чуть не расхохоталась во весь голос
Она хотела спросить, не может ли он дать ей прикурить
Что за чокнутый тип эта рок-звезда
У её младшего брата есть все его пластинки
Знал бы братишка, какой он на самом деле, выкинул бы их
Вскоре он её оттолкнул
Дал ей пачку денег
Сказал: теперь всё, спасибо
Пошла вон

…


Они много не лгут
Просто нечасто говорят правду
Правда немного для них значит
Им можно лгать или говорить правду
Им безразлично
Чмори их, если хочешь
Ешь их вилками
Или уничтожь их просто так

…


Звери в муках
Потеют и вопят
Потеют и вопят
Пули вышибают мозги по квартирам во всём городе
Дворник повесился в подвале
Поругался с Господом Богом
Оставил записку, что сожалеет о своей жизни
Жаркая ночь ломает челюсти
В любви и аду всё справедливо
А если тебе не нравится, доползи на карачках
И сунь голову в духовку
Вдохни глубоко
Сдохни в этих комнатах
Вопя из-под гипсовых надгробий
Героиновый культ
Внутриутробный кошмар
Скользя по ледяному костылю
Нет выхода кроме наружу

…


В Нью-Джерси она сказала:
«Я всегда мечтала, чтобы ты вошёл в меня».
В Род-Айленде пришло шестеро и никто не хлопал
В Питтсбурге она сказала:
«Ты самый роскошный чувак в моей жизни».
В Миннеаполисе свиньи арестовали Джо
В Де-Мойне она сказала:
«Когда ты кончаешь в меня, это так замечательно».
В Нью-Брансвике он сказал, что я хиппи
В Бирмингеме он сказал, что я
«Бездарный тупица, беззастенчиво ворующий из дурных источников».
В Мэдисоне она сказала, что я типичный говнюк
В Вашингтоне я процитировал Гитлера, и она разрыдалась
В Афинах я пытался ебаться за полицейским участком
В Сент-Луисе она сказала, что ненавидит всех мужчин
В Нью-Орлеане он сказал, что меня сейчас кто-то вздует
В Пенсаколе она ушла от меня, не сказав ни слова
В Дэйтона-Бич она сказала, что я свинья
В Майами по моему лицу ползали клопы, и я не мог уснуть
В Джексоне она сказала:
«Тут жарко и всё медленно.
Вот почему мы много ебемся, много дерёмся, много жрём и много пьём».
В Филадельфии я ебался в кабинке мужского туалета
В Коламбии он сказал:
«Власть белых – это хорошо», а я ответил:
«Хайль „Бадвайзер“.
В Вермонте я видел, как его сбила машина
В Олбани я видел, как его забрали в дурдом
В Бостоне она сказала, что её подруга не стирала рубашку, потому что я вытирал ею пот
В Линкольне пришли двадцать человек, и все они сидели сзади или рано ушли
В Мемфисе он колотил по сцене медным кастетом
В Хобокене меня рвало последние три песни
В Чикаго меня рвало последние четыре
В Цинциннати я блевал кровью
Здесь в Лос-Анджелесе я пережидаю

…


Люди теряются
Будильник прозвонил, и кто-то потерялся
Вдруг оказалось, что прошло пять лет
Та же работа
Они смотрят на себя в зеркало
Не в силах понять, куда они девались
Грязная закулисная интрига
Кто-то потерялся и был уничтожен
Люди бродят по улицам, как бессловесные твари
Хватает ума лишь на жестокость
Они прикованы к телевизору
Можно откупорить ещё одно пиво
Солнце заходит на другой день
Саморазрушение медленное и полное
Какие гадости мы делаем с собой

…


Мне звонят безумные девушки
Поздно вечером
Их голоса звучат, словно с другой планеты
Как-то ночью одна звонит из какой-то психушки в округе Ориндж
Рассказывает, что её засунули туда родители
Они больше не хотят её видеть
Старший брат сказал ей, что она уродина
Она ему верит
Она рыдает в трубку
Говорит, что он встречается с девушкой, которую прозвали
Мисс Хантингтон-Бич
Она спрашивает, правда ли она уродина
Я отвечаю, что вовсе нет
Она говорит, что её брат – мой большой поклонник
И он бы не поверил, что мы сейчас разговариваем
Она говорит, что живёт в палате
И вокруг неё всё время множество других детей
Крутая жуткая реальность
Ей ещё нет тринадцати
Она спрашивает, нельзя ли позвонить как-нибудь ещё
Я говорю, конечно можно
Она говорит пока и вешает трубку
Я смотрю в потолок и пытаюсь заснуть
Мне сейчас так одиноко

…


1:22 ночи
Телефонные звонки
Межгород
Она бросила лечение
Нервничает из-за того, что у неё новый психоаналитик
Хочет, чтобы её подруги тоже слезли с наркотиков
«Она пашет как проклятая всю неделю.
Получает зарплату в пятницу и всё уходит в нос.
Пытается бросить, но это трудно».
Она говорит, что весь прошлый год она сидела на таблетках
Она сидела у себя в комнате, уставившись на стену
Её домашние делали вид, что её здесь нет
Она ходит в бары, чтобы побыть среди людей
Она не может оставаться в одиночестве надолго, иначе у неё съезжает крыша
Говорит, что приедет в Лос-Анджелес
А голос такой, точно она говорит во сне
Я говорю, что мне через несколько часов вставать
Она злится
Говорит, что я избегаю её
Обзывает меня всякими словами и вешает трубку
Ещё одна ночь испорчена

…


Она звонит мне из психушки в каком-то захолустье
Рассказывает, как её держат в смирительной рубашке
Говорит, что ей становится лучше
Сама этого не чувствует
Но ей твердят, что ей всё время становится лучше
Я думаю о ней, пока она говорит
Она делает в штаны
Мужчины в халатах цепляют к её голове электроды
Я думаю о лабораторных крысах
Запахе дерьма
Всем этим людям становится лучше
Яркие лампы
Белые простыни
Этот чужой человек



Блюз чёрного кофе

Я хотел сделать книгу, которая была бы хорошим спутником в дороге, вроде того, чем была для меня «Чёрная весна» Генри Миллера летом 1984 года. Эта книга собрана из коротких рассказов, дневниковых заметок, эссе и записей снов. Я закончил книгу в 1991 году и переработал в 1992-м.


124 мира

№ 29: Мы идём по улице и спорим. На чём надо ехать: на такси, на автобусе или пойти на кладбище пешком? Я говорю, что не против пройтись. Она говорит, что это для меня чересчур, и останавливает такси. Мы доезжаем до кладбища и входим. Мне не по себе. Не потому, что мне трудно гулять рядом с кучей жмуриков, а потому, что из будочки у ворот сейчас вынырнет кто-нибудь вроде легавого или сторожа и разгундится, какого чёрта мы собираемся здесь делать. Так и вижу какого-нибудь жирного сраного борова:
– Что вы думаете здесь делать? Ищете место, где бы потрахаться, а? Ага, я так и понял… проблядушки. Наверное, прикидываете залезть в какой-нибудь мавзолей и наебетесь до потери сознания, да? А вот и не выйдет! Убирайтесь к чёрту отсюда, пока я из вас всю срань не вышиб до самой остановки. Ты чего на меня пялишься, парень? Давай, попробуй только. Хотел бы я поглядеть. Я тебя так отделаю, что фингал у мамы будет. Убирайтесь к чёрту отсюда, засранцы. Что-нибудь этакое. Мы проходим в ворота, никто не появляется. Идём по неровной потрескавшейся дорожке. Целые семьи лежат в ряд. На некоторых камнях написано просто « младенец ». Повсюду плитки с номерами. Участки на продажу. Я думаю о человеке, который идёт по дорожке со смотрителем, – они уже поболтали и посмеялись за чашечкой кофе. Человек смотрит на плиту и говорит смотрителю:
– Вот, вот это место. Оно не куплено? Я хочу, чтобы моё тело лежало именно здесь. Ещё свободно? Отлично. Сколько? О, замечательно. Да, мне нравится, что здесь солнечно. Никаких деревьев поблизости, хорошо. Не хочу, чтобы птицы гадили на моё надгробье, – неважно, что я не буду об этом знать. Шутка. Понимаю, что вы всё это уже слышали, ну, в общем, да, я беру этот участок.
Если бы я хотел выбрать место, где моё тело будет покоиться целую вечность, я хотел бы действительно быть в нём уверенным. Я хочу сказать, действительно уверенным. Я поставил бы палатку и пожил бы там несколько дней. Я знаю, смотрелось бы странненько: например, похороны, и все эти скорбящие шествуют мимо моей яркой оранжевой палатки. Я бы улыбался и махал им, жаря себе сосиски на походной газовой плитке. Я бы, конечно, мозолил всем глаза, но в конце я бы всё знал наверняка. Я подошёл бы к этому смотрителю: взгляд твёрдый, в голосе уверенность.
– Да, сэр, эта могила мне подходит, я уверен. Где мне расписаться?
Я бы не шутил, и он бы это знал это. Наверное, что из этого места вышла бы отличная площадка для гольфа. Здесь есть и пруд, и всё остальное. Нужно быть сильным игроком, чтобы суметь здесь играть, среди сплошных камней, – та ещё задача. Да ладно вам, профессионалам должно быть скучно на своих турнирах. Тут же такие здоровенные поля, а то и крокодил какой выползет. Представьте, как весело будет забивать мячик в мавзолей. А если он приземлится на могилу давно забытого дядюшки? Ладно, у моего отца было обыкновение по выходным выгуливать собак на этой площадке для гольфа. Площадка была огромной. Собаки бегали вокруг и очень радовались. Хорошие и преданные собаки. Они видели, как эти мячи летают по воздуху. Они подносили их и складывали, как горку перепелиных яиц, к отцовским ногам. За сотни ярдов оттуда я видел, как игроки грозят кулаками. Хотя и далеко, но я даже слышал, что они кричат. Всякую срань, вроде: «Чёрт возьми, блядь, эти собаки… мой мяч!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35