Я лучше буду один и в меньшинстве, чем со слабаком под боком. Музыка звучит лучше, когда её слушаешь один. Книги лучше читать, когда сидишь один в комнате. Здорово бывает любоваться живописью, но только если не слышать, как кто-то дышит у тебя за спиной. Люди портят почти всё. Когда рядом люди, мне кажется, что у меня ничего нет и я урод. А сам по себе я не чувствую себя так и вполовину. Я устал быть уязвимым идиотом, постоянно объясняющим, что у него на уме. Я устал унижать себя снова и снова. Только дурак доверяет человекообразным. С ними можно лишь предугадывать, что ещё они выкинут, и готовиться к тому, что может случиться. Посмотрите, как происходят разводы. Казалось бы, люди должны понимать, что у них ничего не получается, и просто заканчивать всю эту бодягу. А я слыхал о тех, кому вычищали банковские счета при разводе. Трудно поверить, что они вообще соединялись только для того, чтобы провести остаток жизни вместе. Представьте, какая подстава. Много лет после развода люди проводят в глубокой депрессии, вынуждены ходить к психотерапевту. Они всё время злятся. Я не могу им сочувствовать, они сами виноваты. Уэйко, Джонстаун – во всём виноваты они сами. Потом они тебе скажут, что если ты не вышел и даже не попытался, ты и не жил по-настоящему. По-настоящему не жил в аду, вы хотите сказать. Сейчас где-то, в каком-то городе, в окне горит свет. Занавески почти задёрнуты, и с улицы ничего не видно. Там играет музыка, а дверь заперта. Это я.
Прекрасные исшрамленные прошли по всей земле, поджигая дома и ломая часы. Все структуры стали вымирающими видами. Время погибло. К власти пришла реальная жизнь. Они сразу же стали истинными богами. Нет нужды говорить. Будем общаться касаниями и инстинктами. Нам не нужны слова. Мы это уже миновали. Такова наша судьба – родиться красивыми в безобразное время. Мы вдыхаем жизнь перед лицом главнокомандования Смерти. Я жив благодаря твоей животной грации. Мои вены вспухают под твоим хищным взглядом, от твоей упругой кожи. Ты разрушительно прекрасна. От одной мысли о тебе костяшки моих пальцев белеют. Мне не нужен бог. У меня есть ты и твои прекрасные губы, твои руки, обвивающие меня, ногти, оставляющие неощутимые раны, твоё жаркое дыхание на моей шее. Вкус твоей слюны. Тьма принадлежит нам. Ночи – наши. Всё, что мы делаем, – тайна. Ничто наше никогда не поймут – скорее будут бояться и постараются держаться подальше. Наши деяния станут легендами, небылью, источником непреходящего вдохновения для храбрых сердец. Мы с тобой здесь, на полу этой комнаты. Вне жизни, вне морали. Мы – светящиеся твари, расцвеченные мягким сиянием лунного света. Наши глаза превратились в алмазы, а поступки – пример непосредственного совершенства. Всю свою жизнь я ждал встречи с тобой. Моё сердце колотится о рёбра при мысли о тех зарезанных ночах, когда я шатался по свету, ожидая твоего касания. Время, что я уничтожил, пока ждал, как в пожизненном заключении. Теперь ты здесь, и всё, к чему бы мы ни прикоснулись, взрывается, расцветает или превращается в пепел. История дробит и отрицает себя с каждым нашим общим вздохом. Ты мне нужна, как жизнь нужна жизни. Я безумно хочу тебя, как стихийное бедствие. Ты всё, что я вижу. Ты всё, кого я хочу знать.
Мы жадно пили отравленную воду. Мы стояли весь день, пока реактивные самолёты летали над нами и наобум бомбили город, а саранча кишела вокруг нас. Даже когда мы видели других, что стояли перед нами в очереди, – они бились в конвульсиях и блевали кровью, выпив этой воды. Мы так хотели пить, а кроме того, хотели быть ближе к тебе, чтобы увидеть твою улыбку. Не думаю, что кто-то из нас был бы против умереть в тот день. Я хочу, чтобы ты знала: если бы мне дано было прожить ещё одну жизнь, я сделал бы всё точно так же. Я смотрю, как шевелятся твои губы. Я слышу твой голос. Я делаю всё, что ты мне говоришь. Несколько минут спустя я понимаю, что сижу на металлическом стуле, со скованными за спиной руками. Я говорю тебе, что на меня наручники надели второй раз в жизни – в первый раз это сделали легавые. Ты ничего не отвечаешь, но по твоему лицу я понимаю, что тебе это безразлично. Я не против такого положения, поскольку доверяю тебе, меня даже не волнует то, что мне сейчас так неудобно, поскольку я провожу это время с тобой, а любое время, проведённое с тобой, для меня особенно. Ты спрашиваешь, почему я люблю тебя, и я отвечаю, что никто не разговаривает со мной так, как ты. Когда ты звонишь и мы говорим до поздней ночи по телефону, – для меня это самое удивительное время в жизни. Ты улыбаешься и спрашиваешь, не хочу ли я тебя поцеловать. Я отвечаю, что хочу целовать тебя каждый день до конца моих дней. Ты наклоняешься ко мне и смотришь мне в глаза. Слегка приоткрываешь губы и приближаешь их к моим. За миг до того, как твои губы касаются моих, я замечаю мелькнувшую у тебя во рту голову кобры. Ты привлекаешь меня к себе и прижимаешь свои губы к моему рту, и кобра заползает мне в горло. За ней – ещё несколько змей, а потом – несколько скорпионов. Ты отстраняешься, а я чувствую, как эти твари ползают в моих кишках, кусая и жаля меня. Я спрашиваю, зачем ты так со мной. Ты отвечаешь: «Ты бесишься потому, что я не хочу с тобой ебаться». Я отвечаю, что мне это безразлично, но зачем ты делаешь мне больно, ведь я не сделал тебе ничего плохого. Ты встаёшь и вынимаешь нож. Ты начинаешь бить им себя, и я прошу тебя остановиться. Ты требуешь, чтоб я умолял тебя. Я умоляю, и слёзы струятся по моему лицу. Я забыл о змеях и скорпионах, я могу думать лишь о том, как спасти тебя. Ты говоришь: «Я показываю тебе, как ты слаб и глуп». Я теряю сознание. Прихожу в себя на полу гостиничного номера бог знает где. Ковёр тёплый, и я рад, что я здесь один. Я поднимаю голову: к моей большой радости, дверь заперта на три замка. Я запираю её первым делом, едва войдя внутрь, поскольку никогда не знаю, как проявит себя заклятие. Что бы ни случилось, здесь никого не может быть, если это не сон о тебе и не кобра, которую ты можешь прислать, чтобы мне не было одиноко. Одному лучше всего, потому что больше я не могу никак. Я никогда не умел с другими слишком долго, если они – не ты и не твои опаляющие плоть слова. Почти всё и почти все злоупотребляют моим гостеприимством. Человеческая натура античеловечна. Я мечтаю о безликих пронумерованных ночах где-нибудь на пустырях у больших автотрасс. Я никогда не подхожу к окну и больше не снимаю трубку. Я знаю, что ты не позвонишь никогда.
Как-то ночью во сне ты простила меня. Чем больше ты говорила, что всё хорошо, тем хуже мне становилось. Я знаю, ты это сделала лишь потому, что понимала: я уже не могу сделать тебе большее, чем сделал. Я видел, каково тебе прощать меня. Я знаю, ты считаешь меня слишком тупым, чтобы понять всё это. Прощая меня, ты знала, что всё кончено, навсегда. Меня оставит боль, я тебя забуду, и ты меня никогда больше не увидишь – разве что во сне. Грустно, что больше не существует того, что мы увидели друг в друге. Жалко, что мы рвали друг друга на части, стараясь отыскать то, в чём мы отчаянно нуждались, но не могли описать. Обидно, что нам хотелось давать друг другу, но мы лишь обкрадывали себя и винили друг друга в том, что наша жизнь так пуста. Теперь я вижу тебя другими глазами. Я больше не боюсь тебя. На то, чтобы увидеть, какая ты есть, ушло много лет. Ты больше не ассоциируешься у меня с криками и рвотными спазмами. Знаешь, что? Я теперь вижу, что набрался от тебя мужества зависнуть на болезни, которую мне предложило само твоё присутствие в моей жизни. Рвота и обмороки – лишь лёгкие побочные эффекты тех вершин мучительной боли, на которые ты вдохновляла меня карабкаться. Спустя годы, когда от времени с тобой я могу показывать лишь шрамы, я расковыриваю их, чтобы оттуда шла кровь. Так я становлюсь к тебе ближе. Я могу быть в комнате один, до тебя – долгие годы и несколько тысяч миль, я могу кричать, плевать кровью и стремиться умереть, но теперь я вижу, что просто пытаюсь вернуться к тебе. Да, мне стыдно, но это правда, и я ничего не могу поделать. Недавно я увидел тебя, и ты раскинула руки, чтобы меня обнять, и я не могу описать той радости, когда моя плоть начала отрываться от костей. Столько лет я в одиночестве долбил себя, и всё это время ты ждала, когда я вернусь. Твой голос – тысяча чёрных, как ночь, воронов. Твои стирающие душу глаза. Не могу поверить, что я выжил без тебя и без той боли, что ты заставила меня причинить себе. Ты веришь, что временами я тебя ненавидел? Что я хотел, чтобы ты умерла? А когда я не хотел, чтобы умерла ты, я хотел умереть сам? Я раньше целыми днями думал лишь о том, как хорошо было бы не существовать. Мне хотелось умереть, потому что я обвинял себя в той ненависти, что ты бесконечно изливала на меня. Теперь я вижу, что мы нужны друг другу. Все годы, что я провёл без тебя. Невыносимо думать о том, как ты жила без того, чтобы жечь меня и оставлять на мне шрамы. Ведь ты же не думаешь, что это я тебя оставил. Я был эгоистом. Теперь я хочу одного – быть рядом с тобой и дать тебе всё. Выходи, уже можно, ясноглазая моя. Сядь здесь. Теперь, как прежде, говори со мной очень приветливо и нежно сливай кровь из моих жил. Помоги мне разрушить остаток моей жизни своим невротическими, безумными воплями. Зарази мои мысли так, чтобы все, кого я встречу, казались странным и опасными, и я бы отчуждался от них. Твои губы тоньше, ведь ты стала старше, но они по-прежнему открывают зубы, когда ты готовишься к броску. Побудь со мной ещё немного, чтобы мои последние годы были полны горечи и муки. Отдай мне все свои непонятные и загадочные гримасы, чтобы я видел их на чужих лицах и во всём винил себя. И скажи мне, что будет больно, иначе я не смогу уснуть сегодня ночью. Прошу тебя, ясноглазая моя. Немного волшебства, ещё один укус.
Ты – все цвета. Ты – рождение истинного джаза. Ты – десять тысяч лет цветов, распустившихся вмиг. Ты – вкус заката. Ты совершенна, как зимние звёзды, что следят за мной с ночного неба. Я в комнате, где лишь матрас и больше ничего. Я плачу за неё мытьём посуды. Я отмываю то, что они оставляют. Получаю достаточно, чтобы прожить. У меня нет радио, и я могу слушать музыку только из-за стен соседей. Я не читаю книг, поскольку те, кто их пишет, – должно быть, неуверенные в себе деспоты. Если б им было что сказать, они не стали бы этого записывать. Я хочу знать только о тебе. У меня есть твоя фотография, которую я вырезал из журнала. Я всё время смотрю на неё. Хотя моя одежда ветха и грязна, и у меня почти ничего нет, на твоей фотографии нет ни малейшего отпечатка грязи. Ночи пролетают незаметно, когда я смотрю в твои глаза. Я представляю себе твои губы. Иногда я могу думать только о том, каким чудом было бы поцеловать тебя, и если бы ты меня тоже захотела. Твоё недвижное лицо говорит со мной. Я закрываю глаза и ясно его вижу. Я представляю, что сказал бы, если бы ты разрешила мне говорить тебе всё что угодно. Я никогда не разговариваю с людьми, я лишь получаю от них информацию или удерживаю их на расстоянии. Язык мой – щит мой. Почти всё, что я делаю, – актёрская игра. Я веду себя как человек. Вот почему я брожу по городу как можно больше. Я хочу изучить столько человеческих пороков, чтобы их можно было использовать при необходимости. На работе я стараюсь думать о том, что я мог бы тебе сказать. Я никогда не разговаривал ни с кем для того, чтобы узнать их, или чтобы они узнали меня. Я всегда говорил из чувства самосохранения или из страха. С женщинами раньше я лишь повторял то, что слышал от других. Пользовался крылатыми выражениями. Я никогда не любил женщину. С некоторыми я бывал, но даже не знаю, зачем. Просто двигался по течению. Я не знаю, хорошо мне было или нет. После всего я замолкал и пялился в потолок. Они спрашивали, всё ли со мной в порядке. Я отвечал какой-нибудь подслушанной фразой, вроде «Не могу пожаловаться» или «Нормально». Они считали меня странным. Они всегда бросали меня, а мне было всё равно. Хотя когда я думаю о тебе, всё иначе. Я никогда ничего не записываю, потому что это пустая трата времени. Я знаю то, что знаю, а тому, что именно я знаю, есть причина, и мне не нужны напоминания. Если я что-то забываю, значит, мне не нужно этого знать. Поэтому я систематически перебираю все свои мысли, отсеивая факты моего существования и те вещи, которыми я пользуюсь для обмана, чтобы люди поменьше знали меня. Я хочу знать тебя. Я хочу, чтобы ты заставила меня рассказать тебе всё о себе. Я хочу, чтобы ты единственная в мире меня знала. Я хочу слышать, как ты говоришь, что хочешь меня. Я хочу почувствовать, как твои руки меня обвивают. Я хочу почувствовать биение твоего сердца у моей груди и твоё дыхание на моей шее. Если ты хочешь меня, я могу стать твоим. Я никогда не целовал твою фотографию. Из уважения я никогда с ней не разговариваю. Я никогда не выношу её из комнаты. Я не люблю тебя. Как можно любить кусок бумаги или то, что, по твоему мнению, он представляет? Такую вещь можно сжечь за несколько секунд, выбросить и вывезти вместе с тоннами мусора. Я просто смотрю, готовлюсь к нашей невозможной встрече и стараюсь не опаздывать на работу.
Луна никогда никому не солжёт. Будь как луна. Луну никто не ненавидит, никто не хочет её убить. Луна никогда не глотает антидепрессанты, её никогда не сажают в тюрьму. Луна не стреляет никому в лицо и не убегает. Луна существует так долго, и ни разу не пыталась никого ограбить. Луне нет дела до того, кого ты хочешь потрогать или какого цвета у тебя кожа. Луна относится ко всем одинаково. Луна не пытается попасть в список гостей или воспользоваться твоим именем, чтобы произвести на кого-то впечатление. Будь как луна. Когда люди оскорбляют и унижают других в попытках возвысить себя, луна неподвижно и пассивно созерцает, не опускаясь до подобной слабости. Луна ярка и прекрасна. Ей не нужен макияж, чтобы выглядеть красивой. Луна не расталкивает облака, чтобы видели только её. Луне для могущества не нужны ни слава, ни деньги. Луна не требует, чтобы ты шёл на войну защищать её. Будь как луна. Когда я у себя в комнате, я тебе верю. Здесь мы сильны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35