Он разработал теорию гиперпространственных переходов, и теперь до звезд можно долететь за несколько месяцев или несколько лет. Он столкнулся с проблемами определения координат в пространстве. Была еще проблема достижения околосветовых скоростей. Ученики Васильева смогли разрешить эти проблемы только после смерти своего учителя. Им понадобилось пятьдесят лет, чтобы составить единую теорию, связывающую теорию силовых полей и теорию моделирования пространства-времени. После этого люди смогли летать к звездам так, как будто бы переплывали в лодке с одного берега реки на другой...Обучение мы начали с азов. Скафандр, устройство скафандра, система жизнеобеспечения скафандра, работы в условиях пониженной и повышенной гравитации, невесомость, способы передвижения в невесомости — хорошенькое начало, правда? И это только самая верхушка айсберга. Мы учили типы кораблей, их внутреннее устройство, силовые установки, ракетные двигатели, двигатели на фотонной тяге. Изучали системы связи и навигации, технологию лазерной связи и гравиторные установки.Программа была дьявольски насыщенной, в году мы отдыхали полторы недели зимой и две недели летом. Экзамены каждый месяц, но их итоги мы узнаем только в конце года. Поэтому надо выкладываться на все сто. Мне приходилось туго: в отличие от остальных, у меня не было выбора — я должен был обязательно закончить академию и стать пилотом-профессионалом. Дороги назад не было и я тянулся изо всех сил.Близко в академии я ни с кем не сошелся — я не хотел ничьей дружбы. Может быть, это было плохо, но для меня так было проще. Я заботился только о себе и все.Среди других курсантов я ничем особенным не выделялся. Получал письма, как и все — доктор писал мне аккуратно, раз в неделю. Все носили одинаковую форму, все ели одну и ту же еду в нашей столовой, все зубрили во время теоретических занятий и все потели в одинаковых скафандрах во время практики.Воскресенья я проводил в библиотеке. Во всем комплексе не было никого, кроме охранника и меня. Насколько я понял, насчет меня охране было разъяснено и меня пропускали беспрепятственно в лаборатории для самостоятельных занятий и в библиотеку. Библиотека казалась мне уютной — спокойные светло-серые стены, никаких иллюминаторов или обзорных окон, только стеллажи с кристаллами и проекторы с креслами. Я занимал дальнее кресло и читал целый день. Когда уставали глаза, я слонялся по комплексу, который пустел с наступлением выходных: все стремились проводить свои уик-энды (хорошее слово, Чарли бы понравилось) в парках отдыха — герметичных куполах, внутри которых создавался искусственный земной ландшафт. В Оазисе (самом большом куполе Луны) было даже маленькое море с множеством пляжей и ветрами, которые создавались огромными скрытыми вентиляторами. Я несколько раз ездил на экскурсию в Оазис вместе с нашей группой. Мне очень понравилось то, что люди смогли создать подобный райский уголок, а не понравилось то, что Оазис напомнил мне о доме.Дом я вспоминал часто, чаще чем хотелось бы. Насчет своих снов я врал доктору в своих письмах. Сны снились мне часто, часто эти сны были плохими, очень плохими. Снился Замок над Морем, снился океан. Снился Фритаун и то, как я бегу по его улицам. В этих снах, где я бежал, я знал, что завтра мне придется просыпаться и идти на занятия — это знание во сне доводило меня до отчаяния. Иногда, когда я уже не воспринимал того, что говорили нам инструкторы, я закрывал глаза и мне казалось, что я сижу на одной из площадей Фритауна, вокруг — голоса людей, шум улицы, цоканье подков по булыжной мостовой, где-то позади, на грани восприятия — шум волн океана. Потом я открывал глаза — те же стены тренировочного центра. Еще мне снились мои братья и сестры, но чаще мне снилась Рива. В этих снах мне не хотелось просыпаться, а когда я просыпался — то не хотелось засыпать.Моих заработков мне хватало на то, чтобы раз в неделю отправлять письмо доктору и изредка купить бутылку водки. Я пил в субботу вечером, сам, сидя в своей комнате. Я медленно пил и в моей голове нарастал шум голосов моего города. Я слышал, как разговаривают на улицах люди, как шумит ветер, слышал, как зазывают народ в балаганы на ярмарке, слышал, как шумят листья деревьев, пригибающихся от ветра. Я слышал, как разговаривают Артур и Чарли в общем зале, слышал, как девушки на кухне готовят обед, слышал властный и такой далекий голос Марты. Слышал, как тихо напевает свои песенки Любо. Как Арчер точит нож и как он говорит мне: «Пора». Я видел, как спит Рива, видел, как за окнами нашей комнаты загорается рассвет.Я включал музыку, чтобы заглушить эти голоса, эти звуки, но голоса становились еще громче. Они кричали мне, звали меня к себе, целый город голосов, целый город призраков, которые живы только в моей голове, они живы, пока я жив.Наверное, это страшно было видеть со стороны: сидит на полу человек в рабочем комбинезоне, расстегнутом на груди. На полу рядом с ним — бутылка и стакан. Глаза у человека закрыты. Не глядя, он берет бутылку и отпивает водку, забыв о стакане. Если бы кто-нибудь мог услышать многотысячный, многоголосый нестройный хор голосов, который не оставляет в покое, сводит с ума, кричит от боли, шепчет, скулит, плачет. Если бы кто-нибудь знал, почему этот человек не может открыть глаза. Если бы кто-нибудь знал, почему этот человек боится открыть свои глаза. Он боится открыть глаза только потому, что знает, что когда он откроет глаза — то вокруг будут только тесные стены его новой комнаты без окон. Что единственный свет, который он увидит — будет светом газоразрядных ламп, а не светом его родного солнца. Что единственный ветер, который он сможет почувствовать — будет потоком воздуха из вентиляционных решеток жилого уровня. Он боится открыть глаза потому, что хор голосов в его голове от этого не умолкнет, не прекратится, не пройдет. Человек рывком снова глотает из бутылки и хриплый сумасшедший смех вырывается из его сжатых, как лезвия ножниц, губ. Человеку кажется, что на его голове следует повесить табличку: «Осторожно! В голове живет город! Триста тысяч людей не желают понять, что их больше нет!»Этот человек в рабочем комбинезоне, иступлено молотящий сжатыми белыми кулаками по стене за собой — это я. Человек в рабочем комбинезоне, из-под сжатых век текут слезы, горячие, как кислота — это я. Человек, засыпающий на полу своей тесной комнаты рядом с пустеющей бутылкой — это я...В конце первого курса мы сдаем экзамен по планетным видам транспорта. Мы можем водить грузовые ракеты, вездеходы и десантные катера. Мы терпим запредельные перегрузки, взлетая с обоженных ракетными выхлопами стартовых площадок. Мы летаем в невесомости, используя ракетные ранцы наших скафандров. Мы можем чинить любые двигатели, можем следить за циклом регенерации воздуха и воды. Мы можем ухаживать за гидропонными плантациями сине-зеленых водорослей. Три сумасшедших дня мы устанавливаем и налаживаем системы связи. Мы знаем наизусть все таблицы аварийных кодов связи и аварийной сигнализации. Нас доводят до исступления противоречивые команды бортовых компьютеров и наших инструкторов. Мы валимся от изнеможения и нам снится поверхность Луны, залитая ослепительным солнечным светом, слабо отфильтрованным поцарапанными стеклами светофильтров наших гермошлемов. Мы просыпаемся за минуту до звонка будильника и кричим: «Восемнадцать, девяносто два!» По-людски это значит: «Понял вас! Конец связи!» Мы наизусть знаем навигационные карты, которые невозможно запомнить нормальному человеку. Мы знаем трассы внутренних линий грузовых, почтовых и пассажирских ракет. Мы знаем все типы кораблей, когда-либо выпущенных с земных верфей. С завязанными глазами мы пробираемся через узкие щели гермолюков, на ощупь запускаем двигатели, вслепую отрываемся от поверхности. Звонки алярмов (здесь никто не говорит слово — «тревога», в наших словарях этого слова нет, оно существует только в нормативных актах и инструкциях, которые мы тоже знаем, но вряд ли когда-нибудь применим на практике) заставляют нас вздрагивать и мчаться на их переполошенный зов. «Пробой корпуса, потеря мощности, утечка кислорода, внешний корпус негерметичен» — эти слова заставляют нас покрываться холодным потом и лихорадочно, в спешке, искать и устранять неисправность. Тех, кто думал, что все это — просто какая-то сумасшедшая игра — уже нет. Десять процентов отчислено без возврата.«Чьи это ходовые огни? Силовая установка типа Грэйнджера Г-28СП применяется на ракетах... Выберите из списка за двадцать секунд. Десять стадий проверки работоспособности системы навигации... Плоскость эклиптики... Эксцентриситет... Гравитационное поле земли столько-то, ускорение свободного падения, скорость сближения, отказ второго основного двигателя... Считай, считай быстро, в уме, быстрее, быстрее... Это же так просто!»Еще десять процентов курсантов — долой, на Землю! «Мы тратим на вас время и силы. Те, кто не способен на большее — пускай живут на дне уютной земной атмосферы. Нам не нужны такие!»Отчисленные пакуют вещи, за год вещи имеют свойство накапливаться и загромождать всё свободное пространство. Отчисленные пакуют вещи и какая-то часть моего мозга завидует им, несколько секунд на жалость к себе — снова все по новой.«Орбита спутника, перигей, сближение две сотых. Рассчитать курс сближения и стыковки. Астероид справа по курсу! Скорость сближения — тридцать два! Двигатели — форсаж, нагрузка правого ниже расчетной!» Нудный голос автомата: «Столкновение, столкновение, столкновение!» Ты — в кабине тренажера, ты уже не думаешь сам по себе, ты думаешь автоматически, твои руки все выполняют без твоего вмешательства. Какая-то часть сознания смотрит на себя со стороны, удивленно бормоча: «Неужели это я? Да, это я». Инструктор бубнит: «Да не так, чайник! Давай правее!» Нам говорят, что нужно слушать инструкторов, но на экзаменах они могут специально сбивать тебя с толку, это часть испытаний, это называется «вмешательство посторонних факторов». Сам решай, слушать инструктора или нет. Часто я их не слушаю, а отупело и инстинктивно действую сам, примеряясь к обстановке.Нас натренировали, как собак. «К ноге, фас, лежать, сидеть, умри». Ошарашенные, потные, не выспавшиеся, очумелые и отупевшие мы проходим практические испытания. Мы — автоматы с руками, ногами и головой, мы совершаем стыковки и разгерметизации, взлетаем и садимся, мчимся на поверхностью или ползем по ней, сжимая ручки управления, глазами, полными тумана, нашариваем показатели на экране радара и сигнальные огоньки приборной панели, считываем строчки с компьютерных экранов и, хоть мы и не математики, считаем, вычисляем, анализируем и принимаем решения. Не один раз — два, три, десять раз подряд. Мы выполняем команды, как собаки, и только в конце успешно пройденных тестов мы слышим хозяйское: «Все, молодец»...Полторы недели отдыха. Я сплю по восемь, а то и по десять часов. Ем и сплю. Сплю и ем. Зима... Здесь не бывает зимы, хоть и толкотня в магазинах за подарками, и покупка синтетических елочек и новогодних украшений, и радостные дети, и взрослые, на минуту превращающиеся в детей — все это есть. В книгах я читал, что зимой на Земле идет снег. Я его никогда не видел, только лед в морозильных камерах. «У меня дома зимой идут дожди, ветра срывают пожелтевшую листву с деревьев и сбивают пену с вздыбленных волн», повторяю я про себя. Чтобы не забыть...Второй курс — планеты солнечной системы, термоядерные реакции звезд и корабельных реакторов, радиация, ионизация, фотоны, кванты, силовые поля, гибернация (так и хотелось крикнуть: «Я знаю о гибернации всё — я проспал сто лет в стальном гробу!»), корабли, которые никогда не покидают планетную систему, в которой были построены. Технология постройки планетолетов, сверхлегкие сплавы, замкнутый жизненный цикл, снова невесомость, учебный полет в солнечную корону. Изучение транспорта «горячих» планет, планет с активной сейсмикой — бронированные танки и вездеходы в термальных панцирях. Термоэлементы, солнечные батареи, влагопоглотители, переходные шлюзы. Мы учимся летать в пространстве, уже никаких тренажеров — все корабли, хоть и старые, но все на ходу. Учебный корабль «Галилей», полгода в невесомости, ритм занятий не изменился, а стал еще плотнее.С этой невесомостью — много курьезов. Любимые шутки в кубрике — отстегнуть привязные ремни у кого-нибудь спящего на койке. Результат — отстегнутый медленно пролетает мимо корчащихся от смеха курсантюг по направлению к вентиляционным фильтрам и дико орет, просыпаясь от холодящей струи. Некоторые не просыпаются до подъема и удивленно обнаруживают себя в коридоре (просто в этом случае им заботливо открывают дверь и вежливо веером направляют из кубрика). Незакрепленные предметы имеют особенность улетать в неизвестном направлении, после чего их практически невозможно найти. Я как-то опоздал в душевую и мне пришлось мыться последнему. Скажу вам: душ в невесомости, это — пытка водяными шариками, если вы понимаете, о чем я. Выплывая из сушки, я не обнаруживаю из одежды ничего, кроме нашего «шуточного веера». Понятно, кто-то из коллег-"калек" постарался! Пришлось ждать отбоя и, рискуя нарваться на коменданта Горыныча, прикрываясь веером, пробираться в кубрик, отталкиваясь от транспортных скоб и подтягиваясь на ремнях одной свободной рукой. Перед входом в кубрик — толпа курсантюг, несмотря на поздний час, кое-кто с видеопроекторами — запечатлеть пролет Алекса Арчера в неглиже, с веером на причинном месте, из душевой верхнего (!) уровня в кубрик. Уровень освещения — максимальный, кто-то постарался и притащил два мощных фонаря, их лучи скрещиваются на мне, как столбы света прожекторов ПВО на вражеском бомбардировщике из фильмов про древнюю войну. Играет военный марш, который обычно играют, когда корабль возвращается из долгого тяжелого похода на базу. В общем, картинка еще та!По опыту знаю, что драка в невесомости невозможна — сила действия равна силе противодействия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46