Е. Ковалев. Вместе с топмачтовиком Ремизовым он пустил на дно еще один крупный корабль.
И моя группа добралась до Клопиц не полностью, хотя до гибели людей не дошло. Серьезные повреждения получил самолет Зубенко. До ближайшего на маршруте аэродрома Котлы летчик шел на одном моторе и приземлился на полосу с убранными шасси, так как они не выпускались. Сделал он это мастерски, экипаж не пострадал.

* * *

Только зарулив на стоянку, я понял, как сильно устал. Выключили моторы, и тишина словно ударила по барабанным перепонкам так, что ушам стало даже больно. Не хотелось двигаться, не хотелось шевелить ни рукой, ни ногой. Я чувствовал себя опустошенным и морально и физически, это была настоящая прострация – вот что значит дважды за один день сходить в торпедную атаку без какого-либо обеспечения! Казалось не осталось сил даже дышать.
Но вот послышались знакомые позывные московского радио. Кто-то крикнул: «Вруби погромче!» и над стоянкой торжественно прозвучал взволнованный голос Левитана. В сообщении Совинформбюро говорилось о том, что войска Ленинградского фронта в результате стремительного наступления 22 сентября с баями овладели важной военно-морской базой и крупным портом на Балтийском море – столицей Советской Эстонии городом Таллинн, а также заняли более 800 населенных пунктов… И усталость уже не так сильно давила на плечи.
Готовясь к разбору полетов, мы с майором Ситяковым решили тщательно проанализировать, как можно более выпукло выпятить и умение, и мужество летчиков, особенно молодых. Некоторые из них в этот день открыли свой боевой счет и следовало вселить в них уверенность, заставить поверить в себя, в свои возможности, посеять зерна будущих успехов. Мы обменивались мнениями, и мне показалось, что Федор Андреевич недоволен результатами моей группы в первом вылете. Я не выдержал и рассказал ему о неудавшейся атаке в финских шхерах, о напрасно загубленной торпеде.
– Зато вы наверстали во втором вылете, не потеряв при этом ни одного экипажа, – как бы успокаивая меня, заметил Ситяков. – А потопить транспорт – это ведь не слово сказать!
И позже, на разборе, детально разложив по полочкам действия экипажей в бою, командир полка стремился показать цену, весомость вкладов летчиков в победу.
– Принято считать, – говорил Федор Андреевич, – что обычный железнодорожный состав перевозит 1200 тонн грузов. Транспорт водоизмещением пять-шесть тысяч тонн за один рейс может взять более 3000 тонн груза или, скажем, сто средних танков, для перевозки которых по железной дороге потребовалось бы два состава по 50 платформ каждый. Он может вместить на борту более тысячи солдат с оружием и боеприпасами или продовольствие для двух дивизий на целых три месяца. Сравните: для перевозки этого количества продовольствия по шоссейной дороге необходимо 600 автомашин грузоподъемностью 5 тонн каждая… Вот что значит, друзья, потопить такой транспорт.
Я смотрел в сосредоточенные лица нашей молодежи. У тех, кто принимал участие в атаках на караваны, пропала мальчишеская беспечность, они становились бойцами. Они мужали на глазах. А те, кому еще не довелось по-настоящему «понюхать пороху», откровенно завидовали им. Некоторые что-то набрасывали карандашом на газетных полях, на папиросных коробках. И я догадывался, что они писали. Подводя итог боевых вылетов, майор Ситяков объявил, что летчиками нашего полка за сегодняшний день, 22 сентября, отправлено на дно Балтики семь фашистских транспортов общим водоизмещением примерно 55 тысяч тонн… Наверняка ребята переводили этот показатель для наглядности в железнодорожные составы. Сам-то я еще раньше прикинул. Как ни считай, больше сорока эшелонов. Да, это действительно победа!
На другой день утром у нас состоялся митинг. Полк выстроили на аэродроме. Стояли поэскадрильно: летчики, штурманы, стрелки-радисты, техники, механики. Замыкали строй офицеры и солдаты подразделений обслуживания. На правом фланге – заместитель командира полка по политической части майор Г.В. Добрицкий, начальник штаба капитан Н.И. Иванов, флагштурман майор Г.А. Заварин, начальник связи старший лейтенант П.И. Черкашин. И у начальства, и у всех стоящих в строю радостные, взволнованные лица. В каждой части, независимо от рода войск, бесперебойно действует солдатский беспроволочный телеграф, поэтому большинство знали: и построение, и митинг связаны не только с освобождением столицы Советской Эстонии. Строй замер в благостном, светлом ожидании.
Из штаба вышел майор Ситяков, направился к строю.
– По-олк, смир-рно-о! Равнение на середину! – скомандовал я и подошел к нему с рапортом. Нечасто у авиаторов бывали на фронте подобные построения, и за годы войны мы отвыкли от строевых ритуалов. Но в этот день возвышенная торжественность царила в полку, как-то неуловимо повеяло на меня дыханием незабываемых моих курсантских лет, изрядно насыщенных шагистикой, и, поддавшись общему настроению, я постарался вложить в свою роль все умение, чтобы этот высокий настрой людей сохранялся и дальше.
Командир начал говорить. В воцарившейся тишине четко прозвучали слова приказа Верховного Главнокомандующего, в котором указывалось, что нашему полку присвоено почетное наименование «Таллиннский». Отныне мы будем именоваться «51-й Таллиннский минно-торпедный полк». Звучало волнующе-непривычно.
Майор Ситяков зачитал поздравление командующего авиацией КБФ генерала М.И. Самохина. А затем сказал несколько слов от себя:
– Присвоение полку почетного наименования «Таллиннский», – говорил он, – это высокая оценка упорного боевого труда всего личного состава. Большое спасибо вам, дорогие товарищи! С чувством огромной благодарности и глубокой скорби мы вспоминаем в эту торжественную минуту тех, кто должен был стоять в этом строю, но кого сегодня нет среди нас, кто своим ратным подвигом, ценой своих жизней помогли полку завоевать почетное звание… Разрешите надеяться, товарищи, что вы и впредь во имя Родины, во имя светлой памяти наших геройски павших однополчан будете с честью выполнять свой воинский долг, приумножать славу полка, беречь и продолжать боевые традиции.
Все участники вчерашних вылетов удостоились высоких правительственных наград. Ордена Красного Знамени получили и молодые летчики: М.В. Ремизов, Г.А. Губенко, М.Б. Борисов, С.П. Пудов (посмертно). Орденом Красной Звезды были удостоены старший техник-лейтенант А.В. Завьялов, Техники-лейтенанты П.С. Борисов и М.Н. Кузнецов. Были и такие, кто получил сразу два ордена Красного Знамени – за вчерашнюю операцию и предыдущие вылеты. Это ставший всеобщим любимцем младший лейтенант А.А. Богачев и неразлучный с ним штурман экипажа младший лейтенант Н.И. Конько. Свой первый орден Красного Знамени довелось в тот день получить и мне.
Выступавшие на митинге летчики, штурманы, техники благодарили за награды и от имени своих товарищей клялись беззаветно служить любимой отчизне, множить удары по врагу, не жалеть своей крови и самой жизни для достижения победы. И это были не только красивые слова, приличествующие торжественному моменту.
Окончился митинг, экипажи поспешили к самолетным стоянкам и сразу же начались боевые вылеты. Наши торпедоносцы и топмачтовики продолжали наносить удары по морским коммуникациям противника. В оперативной сводке в тот день сообщалось:

«Авиация Краснознаменного Балтийского флота продолжала наносить удары по судам противника в Балтийском море. Северо-западнее острова Эзель наши бомбардировщики и торпедоносцы днем 23 сентября потопили три немецких транспорта и один СКР. К западу от Либавы советские летчики пустили на дно транспорт противника водоизмещением в 10000 тонн. Кроме того, потоплен немецкий транспорт юго-западнее Виндавы. Таким образом, всего потоплено пять транспортов и СКР».

Да, слово наших летчиков не расходилось с делом. Слово, как кремень.

Часть 4
Над Рижским заливом

В другой раз я, наверное, порадовался бы такой погоде: безветрие, низкая облачность, горизонт растворяется в синей дымке. Но в тот день предпочел бы более ясную погоду. Дело в том, что самолеты-разведчики обнаружили в Рижском заливе вражеский конвой, и командир полка решил нанести удар группой из пяти топмачтовиков. Ведущий – я. Ведомые – командиры звеньев А.А. Зубенко и Г.Г. Еникеев, летчики А.Я. Соболев и А.Д. Кузьмин. И если первые двое уже участвовали в атаках на конвой, то для молодых летчиков это был едва ли не первый боевой вылет. Вот за них-то я и переживал больше всего и, хотя как обычно, мы тщательно готовились к выполнению задания, все вроде бы обговорили и согласовали, беспокойство не оставляло меня: все-таки метеоусловия были для них довольно сложными.
Наш маршрут пролегал над территорией Эстонии с выходом в Рижский залив в районе города Пярну. Под крылом лежала земля, лишь вчера освобожденная от оккупантов. Повсюду бросались в глаза страшные следы войны: разрушенные кварталы городов, земля. Изрезанная глубокими шрамами траншей, разбитые и сгоревшие машины на обочинах дорог, поваленные телеграфные столбы… Все мосты взорваны, у некоторых переправ – заторы пехоты и боевой техники. Сверху видно было, как саперы наводили порядок, пропуская колонны через переправы.
Всего несколько дней назад мы пролетали над этими местами со всеми предосторожностями: внизу был враг. Теперь чувствовали себя немного спокойнее, можно было не опасаться вражеских зенитчиков. В то же время возможность появления «мессеров» или «фокке-вульфов» обязывала, как говорится, смотреть в оба.
Под крылом пронеслись улицы и дома города Пярну, тоже не избежавшего разрушений. Вот и Рижский залив. Теперь надо найти и атаковать конвой. Это не так просто. Густая дымка с видимостью всего 2–3 километра. Хорошо еще, что мы имели довольно точные данные своего разведчика о местонахождении цели: два часа назад конвой вышел из устья Западной Двины и движется в направлении Ирбенского пролива со скоростью 15 узлов.
Может быть, лучше было идти вдоль берега залива, но южнее, в районе Айнажи, шли большие бои и рисковать лишний раз не хотелось. Мы уклонились мористее, ближе к острову Рухну, чтобы от него взять курс навстречу вражескому конвою. Напряженно работал мой штурман капитан П.Н. Сазонов да и штурманы ведомых – для них наступил самый ответственный момент: встреча с кораблями не должна стать неожиданной. Стрелки-радисты чутко вслушивались в эфир, внимательно наблюдали за воздухом.
– Товарищ майор, – доложил мне по СПУ стрелок-радист старшина Волков, – разведчик сообщает: на входе в Ирбенский пролив обнаружил еще один конвой, два транспорта и три корабля охранения.
Ладно, будем иметь в виду.

* * *

Чем ближе мы подходим к расчетному месту, тем больше возрастало напряжение.
– Впереди справа корабли, уверенно доложил Сазонов.
– Вижу корабли!.. Вижу корабли! – тотчас же почти одновременно сообщили ведомые.
Нас тоже заметили. Тут и там вспухали дымные шапки рвущихся зенитных снарядов протянулись пунктирные струи трасс автоматических пушек. Пять боевых кораблей охраняли единственный транспорт. Откуда такая непозволительная роскошь? Значит, какой-то особо важный груз. Меня интересовал только транспорт. Он – наша цель. Сделал отворот влево и дал команду Еникееву с его ведомым парой атаковать транспорт. Жалко было по одной, пусть даже важной, цели разрядить все самолеты. Ведь в Ирбенском проливе шли еще два транспорта, и кроме нас некому помешать им уйти.
Однако решение, продиктованное обстановкой и совпадавшее с естественным стремлением уничтожить за один вылет как можно больше вражеских кораблей, осуществить так и не удалось. Мы вышли на корабли с выгодных курсовых углов правого борта, но Еникеев и его ведомый по-прежнему шли рядом со мной и не думали атаковать.
Что это, невыполнение приказа? Или не поняли команду? Конвой промелькнул под крылом и мгновенно скрылся в дымке. Сделав довольно широкий круг, я вывел на него группу уже с левого борта. Снова дал команду: «Паре выйти в атаку!». И опять та же картина. Все ведомые, прижавшись ко мне, шли плотным строем. Кружить без истребительного сопровождения вблизи побережья, занятого врагом, я дальше не решился. В третий раз завел группу на корабли, скомандовал всем: «Атака!» и сам пошел первым. Только тогда, маневрируя и обстреливая корабли охранения, последовали за мной ведомые. В начале атаки вражеские зенитчики оказали яростное противодействие, но когда мы удачно накрыли их очередями наших крупнокалиберных пулеметов, встречный огонь значительно поредел. Пять бомб крупного калибра «влетели» в транспорт водоизмещением в 5000 тонн. Моя бомба угодила в носовую часть, Кузьмин и Зубенко попали по центру. Пароход разломился и сразу затонул.
Страшно злой возвращался я тогда на аэродром. Сколько праведных гневных слов готовился обрушить на голову ведущего пары, едва не сорвавшего нам боевое задание! Но когда все самолеты зарулили на стоянки и экипажи собрались возле меня, все выяснилось: плохая погода в Рижском заливе и чересчур малая видимость, отсутствие линии горизонта над морем сковывали действия молодых летчиков. Боязнь упустить из виду ведущего, потерять ориентировку заставляли их постоянно держаться возле меня, выходить вперед они не решались. Видимо, я переоценил возможности моих ведомых и поставил перед ними непосильную задачу. И все же вылет не прошел впустую. Это успокаивало.
Наши самолеты не имели существенных повреждений – несколько пулевых пробоин в счет не шли. Интересно, что в самолет Кузьмина вообще попала всего одна пуля. Она ударилась о пистолет стрелка-радиста и застряла у него в кармане, не причинив вреда. Эту пулю, в память об атаке в туманном Рижском заливе, Кузьмин всегда носил при себе, как реликвию, пока месяц спустя не погиб вместе со своим экипажем в бою над Либавой…
В тот же вечер, когда мы возвращались из столовой, мне повстречался механик моего самолета Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23