Позже, у него дома, когда он готовил для нее салат, она вспомнила случай о юношеском шахматном турнире, в котором в детстве принимала участие. Они долго говорили и выпили несколько литров воды. Уже наступил вечер, и ей захотелось пройтись. После прогулки по бульвару он предложил поехать к нему поужинать. Ему срочно нужно было в туалет. Она согласилась.
Она была внучкой Лео Крански, знаменитого американского шахматиста, гроссмейстера в этом необычном искусстве, вобравшем в себя элементы математики, интуиции, эстетики, спорта и удачи. Она сама тоже увлекалась шахматами до тех пор, пока на одном молодежном турнире ее не представили как внучку Крански. Она покинула турнир и больше к шахматам не прикасалась.
Этот случай объяснял в ней многое. Очищая от скорлупы яйца для салата «Нисуаз», слушая и кивая, пока она, пригубив бокал прохладного «Шардоне», стояла рядом, прислонившись животом к кухонному столу, он, почти потерял голову от удивления, восхищения и сложных внутренних химических процессов. Он влюбился в нее без памяти. Он хотел ту девочку с косичками, которая в слезах убегала из школы Мичигана (стеная, думал он, – именно это слово подходит для подобных моментов), крича, что не желает отравлять и калечить жизнь из-за прошлого своих родственников. Она была его копией, она нашла себе равного в нем, беженце из Амстердама.
В течение трех последующих дней они без устали общались. А потом она перехватила инициативу. Притянув к себе за ремень, она поцеловала его.
В прошлом году он много раз спал с Барбарой, но ни разу не оставался на всю ночь. Она не хотела, чтобы утром он очутился за завтраком напротив ее сына. И теперь, в отличие всех этих «ночных привалов» (замаскированное неудобство, утешающее бормотание, поспешные ритуалы излишней близости), Паула так естественно и безусловно лежала рядом. Всего за несколько дней он настолько привык к ее присутствию, что уже не мог без нее жить. Она проявляла рассудительность, когда он слишком увлекался, и приходила в восторг, когда он рассуждал чересчур деловито; совместные планы на будущее размывали различия между ними, объединяя их в один реальный сценарий (по крайней мере, насколько они могли судить о его реальности). Это был медовый месяц их отношений.
Она переехала в его квартиру на Третьей улице в Санта-Монике, где они предавались идиллии. Спустя месяц они отправились к ее матери в Мичиган. Они гуляли по лесу, где каждая тропинка имела свое название, где она когда-то играла и мечтала, где в четырнадцать лет впервые поцеловалась с мальчиком. Взяв в аренду яхту, они плавали по озеру мимо островов, где стояли дома с привидениями и заброшенные охотничьи избушки. Они занимались любовью, затем ныряли в воду и снова занимались любовью, полулежа на берегу, среди лилий и серебряных рыбок, а с другого берега за ними наблюдали пришедшие на водопой олени.
Она вызволила его из затворничества. Он думал, что безумие его молодости было уникальным недоразумением. Но ее жизнь тоже была полна абсурда.
Растянувшись на берегу, полуодетый, разморенный и блаженно опустошенный, он спросил:
– Почему ты хотела, чтобы я играл главную роль? Почему я оказался твоим избранником?
– Я видела тебя в «На вершине горы».
Два года назад он снимался в этом мини-сериале в Сан-Франциско.
– Мне понравилась твоя работа, – сказала она. – К тому же ты из Голландии. Нелепый аргумент, но и он имел значение. А кроме того, в тебе было что-то… иногда встречаешь кого-то в ресторане или в самолете и, находясь рядом с ним час или два, понимаешь, что если заговоришь, то уже никогда с ним не расстанешься, потому что так предначертано судьбой. Ты искоса смотришь на него, пытаясь проникнуть в глубь его глаз, ты готов поставить на карту все, только чтобы быть с ним рядом, следовать за ним на край света. Но в конце концов, ты ничего не предпринимаешь, уходишь и через час почти забываешь о нем – его облик, цвет его волос, оттенок его кожи – воспоминания тускнеют. Остается лишь гнетущее чувство, что ты подошел так близко к исполнению своего жизненного предназначения и ничего не сделал. Мне казалось, что ты для меня именно такой человек. Девичья мечта. Понимаешь?
Помимо того что она была умна и решительна, она была еще необыкновенно романтична и не опытна в отношениях с мужчинами. Детство сыграло главную роль в формировании ее личности. Родители разошлись, когда ей было три года, после чего мать снова вышла замуж и спустя пять лет снова развелась. Ее младшая сводная сестра осталась на воспитании второго мужа. Уже в самом начале жизни идея естественной семейности, сплоченности была основательно подорвана. Она путалась в калейдоскопических узорах ее детских лет, которые требовали постоянных переездов и прощаний. Со своим биологическим отцом она больше не встречалась, ее второй отец «украл» у нее сводную сестренку, а ее мать-хиппи из Беркли находилась под очевидным влиянием поколения flower power. Она боялась кого-то любить, ведь за этим неумолимо следовало расставание. Лишь некая математическая сила внутри нее держала ее на плаву, уравнивая бесконечные шероховатости жизни с вечными жизненными ценностями. Однако бесчувственные организаторы шахматного турнира отняли у нее возможность встать на путь математической красоты, в результате чего она неуверенно, на ощупь, вышла на тропу писательства. Точнее, сочинения киносценариев. Она отдавала этому всю себя, так же как в математике и шахматах. Ей это было необходимо. И Грину тоже. Вместе они отшлифовали «Небо Голливуда» – ее сценарий об ограблении казино. Словно сиамские близнецы, они не разлучались ни на секунду, они были любовниками, друзьями и коллегами. Разлад же возник, когда о себе заявила бывшая подружка Грина. Это была не единственная причина, но она углубила трещины, которые постепенно давали их отношения.
Он отчаянно избегал Барбару, но та была настроена решительно. Она мстила ему, пытаясь завоевать доверие Паулы. Это длилось пару месяцев. И Паула поверила россказням Барбары о том, что они спали вместе, что Грин вел двойную игру и обманывал обеих. Все это было враньем, но Барбара добилась желаемого эффекта. Семя попало в благодатную почву для вымышленных разоблачений: Паула все еще оставалось той девочкой, в глубине души до конца не доверявшей мужчинам.
В тот период Паула получала один отказ за другим. «Небо» не хотели финансировать на тех условиях, что она будет режиссером, а Грин будет играть главную роль. Грину же не удавалось развеять ее сомнения по поводу сценария, ее страх перед провалом, ее неуверенность в своем таланте.
Знакомый до боли рефрен. Он знал мотив наизусть. Месяцы тотальной взаимозависимости постепенно растворялись в неделях все большей замкнутости, все реже произносимых слов и невысказанных монологов. Грину тоже непросто было устоять на ногах среди орды актеров, заполонивших город. Он больше не делился с ней своими ночными кошмарами, полагая, что у нее нет для них места, поскольку достаточно своих. Паула же в свою очередь рассматривала его уход в себя как первый симптом его к ней охлаждения. Как это было далеко от истины! Он просто волновался, сможет ли в дальнейшем ее обеспечивать. Проблема заключалась в деньгах, а не в том, что он не хотел слышать ее голос, видеть ее брови, чувствовать ее подмышки. Он даже думал на ней жениться, завести детей – он желал делить с ней весь мир.
В один прекрасный день через семь месяцев после их знакомства, вернувшись после неудачной кинопробы, он не застал Паулу дома. Ее одежда, фотографии, книги, все вещи исчезли. Она ушла так же, как в свое время ее биологический отец: внезапно, без объяснения причин, без записки, без сожаления.
Обезумевший от тоски, изъевший себя упреками, он пустился на ее поиски. Но в Америке скрыться не составляет никакого труда – снять под вымышленным именем комнату и начать новую жизнь. Через три месяца он узнал, что она пребывает в компании Ричи Мэйера, режиссера «Тупика», того мерзавца, который выгнал со съемок сначала Кейджа, а затем и его.
Вне себя от ревности, Грин часами караулил дом Ричи в Брентвуде, в страхе увидеть в окне Паулу. Взвинченный до предела, он был готов на жесткую мужскую драку или, по крайней мере, на скандальную перебранку, но ни Мэйер, ни Паула ему не попадались.
Вместе с ней его покинула и без того эфемерная уверенность в собственных силах. Он больше не писал, пропускал пробы и практически не готовился к тем маленьким ролям, которые ему из жалости отводили директора по подбору актеров. Постепенно другие заботы – деньги, деньги, деньги, роли, роли, роли – овладели его истерзанной душой, и он вспоминал о Пауле с колкой болью глубокого траура, неутолимым желанием, затаенной печалью, осознавая при этом, что не имеет на нее никаких прав. Собственно, он ни на что не имел прав. Все эти долгие годы он ничего о ней не слышал.
ДВАДЦАТЬ
Обдумывая сложившуюся ситуацию, актеры молча пили пиво. Тупо уставившись на выцветший ковер, пыльный, сделанный под дерево камин, где блестел высокомерный Оскар, на запотевшие бутылки с пивом «Будвайзер», они, слегка опьяневшие после нервного напряжения, вполуха слушали звуки телевизора в доме Родни на Уитли-Хейтс.
– А Родни знает, что Тино мертв? – спросил Бенсон.
– Хороший вопрос, – сказал Джимми.
– Конечно, знает, – сказал Грин.
– А Стив? Мускул? Кто-то из этих троих убил Тино, – продолжал рассуждать Бенсон. – Но мы не знаем кто. Представим, что смерть Тино на совести Стива и Мускула, почему тогда они нянчатся с Родни?
– Знаете, какой возможен вариант? – спросил Грин, стараясь сконцентрировать свои мысли на том, что в данный момент было важнее взаимоотношений Родни и Паулы. – Родни и та женщина задумали провести своих напарников, а Стив и Мускул хотят провести их. Таким образом, мы имеем дело с двумя парами, пытающимися обмануть друг друга. Но Стив и Мускул играют по жестким правилам: они прикончили Тино, и теперь очередь за Родни и той женщиной.
Он не мог произнести имя Паулы вслух.
– Если они разделаются с Родни, то все деньги – у них в кармане, – заметил Джимми.
– Та женщина надежно сидит в Лас-Вегасе, – сказал Грин решительно. – Это тормозит их действия. Ведь она позвонит в полицию, случись что-то с Родни. Если Родни убьют и она поможет следствию, то, скорее всего, ей удастся избежать наказания за кражу в обмен на сотрудничество в судебном процессе. Если уж мы смогли до этого додуматься, то для Стива и Мускула это очевидно. Так что же им делать? Они ждут, пока эта женщина приедет в Голливуд, и тогда на их улице наступит большой праздник.
– Вы отдаете себе отчет в том, что все это происходит на самом деле? – спросил Джимми с горечью. – Это не актеры, голоса которых мы сейчас слышим. Это не радиопьеса. Мы слышим голоса грабителей и убийц. Это происходит в реальном мире. И в конце дня они не получат извещения о расписании репетиции на завтра.
– Что, по-твоему, реальность, Джим? – спросил Бенсон. – Всю свою сознательную жизнь я зарабатывал деньги иллюзией. О чем ты говоришь? Я уже не знаю, что реально, а что нет. И, честно говоря, меня это уже не волнует. Если меня сейчас пристрелят, то, перед тем как умереть, я подумаю: это реально или это шоу? И прежде чем кто-нибудь успеет ответить на этот вопрос, я уже буду парить среди звезд. Так какая разница, Джим? Есть ли у кого-то в этом городе определение реальности? Послушай, что я прочитал на прошлой неделе. В диснеевских магазинчиках можно купить сейчас бейсболки и майки с изображением Микки-Мауса или Гуфи. Эти вещи изготовляются в Доминиканской республике. Люди, занимающиеся их производством, должны пахать шестнадцать лет – только представь себе, ШЕСТНАДЦАТЬ лет, – чтобы заработать сумму, которую президент «Диснея» зарабатывает в час! В час! Шестнадцать лет и один час! Что здесь реальность, а что выдумка? Все смешалось. Мы проведем Стива, Мускула, Родни и его подружку, и я сделаю это с превеликим удовольствием. Подай-ка мне еще бутылочку, Джим.
Джимми протянул ему пиво.
– Если мы будем сидеть сложа руки, – предупредил Грин, – то Родни и той женщине из Лас-Вегаса крышка.
– Да, черт, – сказал Джимми, – этого еще не хватало. Нам только в спасателей превратиться!
– Мы же можем просто подождать, что будет дальше, господин Грин, – предложил Бенсон. – И тогда нам останется разделаться лишь со Стивом и Мускулом.
– Но в таком случае мы станем соучастниками убийства, – с трудом выговорил Грин.
– Вы их знаете? – спросил Бенсон. – До сих пор это всего лишь имена персонажей, которых мы слышим по радио. Негодяй Родни и воровка Паула. И не забывайте: возможно, вовсе не им, а Стиву и Мускулу угрожает опасность. Может быть, именно Родни и Паула превратили Тино в господина Сосульку. Кто знает. Хотя лично я поставил бы на Стива и Мускула. – После двенадцати бутылок пива он наконец опьянел и рассуждал без всякой ложной скромности.
– А ты? – спросил Джимми.
– А я бы хотел после всего этого смотреть на себя в зеркало со спокойной совестью, – ответил Грин с тяжелым сердцем. Он отказывался верить в то, что Паула хотела спасти тело и душу Родни. Ведь в роли ангела она была с ним, с Грином, чтобы излечить его. Сейчас же она исполняла роль прагматика. Она просто хотела получить свою долю, чтобы затем помахать Родни ручкой.
Им вдруг овладела необъяснимая страсть к ограблению: его охватило желание убежать с Паулой на край света, когда все это закончится, хотя у него не было ни малейшего повода полагать, что она составит ему компанию. Это было странное желание, совершенно нереальное, нелепо примитивное, которое он ощущал физически – пылающий огонь где-то под грудной клеткой на уровне диафрагмы; когда-то в первобытные времена там, очевидно, находился мистический орган, управлявший поведением мужчин. План ограбления Родни и его сообщников не удалось бы реализовать на сто процентов, если бы он не занимался с ней любовью, не слышал бы ее шепота, не ласкал бы ее грудь и живот, не чувствовал бы упругую кожу ее бедер, когда она разводила для него ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32