В период своих отношений с великим князем Габриель познала пору истинного блаженства. Решив два месяца отдохнуть от дел, она сначала поселилась со своим возлюбленным в «Отель де Пале» в Биаррице, где они наслаждались счастьем наедине друг с другом. Затем она сняла в Мулло, у берегов Аркашона, обширную белую виллу, называемую «Ама Тикиа», у самой террасы которой плескались волны. Она выписала туда своего камердинера Жозефа Леклерка с супругой Марией и верным слугой Дмитрия Петром. Каждое утро за влюбленными приходила моторная лодка – одна из типичных для здешней местности – и отвозила нежных любовников на пустынный пляж, окаймленный соснами. Они купались, загорали на солнышке, устраивали пикники, гуляли по лесу, дыша его ароматом; в мягкой почве оставались следы от тонких каблуков Габриель. К трем часам на лодке приезжал все тот же рыбак и забирал их. Иногда они ездили на экскурсии по окрестностям – побывали на виноградниках Медока, добрались и до самого Бордо… Принимали у себя только редких, самых близких друзей, среди которых был Жан Кокто, живший в Пике, на побережье, в нескольких километрах от виллы «Ама Тикиа». Остальное время наслаждались жизнью наедине друг с другом… И не делали ничего больше! Кстати, в жизни Коко так было в первый и в последний раз, о чем, конечно, она не могла знать. Ведь в дальнейшем всякий раз, когда ей захочется уехать из Парижа и отдохнуть, она неизменно оказывалась в окружении сонмища друзей и родных.
Отношения с Дмитрием окажутся благотворными для Габриель, но вовсе не потому, что помогут ей позабыть Боя… Нет, Боя она никогда не забудет, он навсегда останется для нее человеком, которого она любила больше всех на свете. Но великий князь помог ей преодолеть ее горе, вновь обрести веру в себя и свою судьбу.
Но роль Дмитрия в жизни Коко на этом не ограничилась – она распространилась и на ее профессиональную деятельность. Она приняла к себе на работу многих русских эмигрантов, в первую очередь друзей и родственников великого князя разной степени дальности. Разумеется, в первую очередь это коснулось женщин из высшего общества, потерявших все свое благосостояние и остро нуждавшихся в работе, чтобы добыть средства к существованию. Габриель наняла их в качестве манекенщиц, если у них были подходящие физические данные, или в качестве продавщиц. Она также пригласила на работу князя Кутузова, бывшего губернатора Крыма, и двоих его дочерей. (Этот Кутузов был потомком знаменитого маршала, разбившего Наполеона I в сражении под Красным. В ноябре 1812 года. (Примеч. пер.)

) Она приютила его с семьей у себя на вилле «Бель Респиро», которая стала настоящей русской колонией.
Но и это еще не все – общение с Дмитрием побудило Коко искать источник вдохновения в различных аспектах творчества русских и самой России… Кстати, в свое время связь с Артуром Кэпелом дала толчок к использованию в ее творчестве английских мотивов, хотя в более скромных масштабах. Славянские мотивы, по ее собственному мнению, оказались куда более яркими. Тут и вдохновленные русским фольклором цветастые вышивки, украсившие платья на бретельках, блузы и рубашки в деревенском стиле. Конечно, «Русские балеты» Дягилева, начиная с 1909 года, уже внесли свой вклад в популяризацию этих многоцветных художественных форм. В этом духе поработали также Поль Пуаре – с 1912 года и чуть позже – Жанна Ланвен. Но никто не черпал в этом источнике вдохновения столько, сколько Габриель. Она, не колеблясь, наняла на работу 50 вышивальщиц, собрав их в особом ателье, во главе которого поставила родную тетушку Дмитрия – Марию Павловну. И в этом тоже проявилась ее оригинальность. «Никто не умеет лучше, чем Шанель, украшать свои модели оригинальными вышивками», – отметил журнал «Вог» в мае 1922 года. Она обожает оттенять свои креповые платья, блузы и плащи – с преобладающим коричневым и черным – многокрасочными рисунками, кстати, порою выполненными из бисера или в сочетании с блестками. Ну, а источники мотивов – всякое дерево в костер годится! – берутся не только в России, но и в Румынии, в Персии, в Индии, в Китае… Выходит, появление этих разорительных вышивок в коллекциях Шанель знаменовало собою конец «роскошной нищете», в которой упрекал свою конкурентку Поль Пуаре, имея в виду, что она часто использу-ет «бедные» материалы для своих изделий? В действительности все куда сложнее: Габриель, одаренная расцветающим творческим гением, не ведала никаких запретов. Но она всегда оставалась верной своим принципам простоты, строгости и удобства в пользовании, которые определила для себя с самого вхождения в мир высокой моды.
Русское влияние на творчество Габриель Шанель не завершилось с окончанием любовных отношений с Дмитрием осенью 1921 года. Напротив, оно ощущалось вплоть до 1924 года. В частности, в этот период она запускает в мир моды «рубашки» B оригинале латинскими буквами по-русски. (Примеч. пер.)

– длинные «мужицкие» блузы, и увеличивает число презентаций меховых изделий, демонстрируемых русскими манекенщицами. Теперь на рю Камбон язык Толстого слышался, пожалуй, чаше, чем язык Вольтера. Князя Кутузова Габриель поставила принимать заказы; а при виде того, как графини, княгини и баронессы, почтительно склоняясь перед великим князем Дмитрием, целовали ему руку и титуловали «ваше высочество», казалось, будто дело происходит в Зимнем дворце или в Царском Селе…
Если верить Мисе Серт, это она подала Коко идею создания духов, которые она назовет своим именем. Сначала Габриель по ее наущению предложила рынку удивительную туалетную воду, секрет которой, по слухам, ревностно охранялся семейством Медичи; эта лучезарная жидкость будто бы позволила королеве Екатерине Медичи до старости сохранять цвет лица, как у юной девушки. Эта же чудесная жидкость позволяла господам избегать опасного жжения после бритья – каждому ведомо, как его трудно успокоить. Перед лицом этого несказанного успеха «Воды Шанель» дальновидная полька, по ее словам, посоветовала Коко:
– Скажи по совести, почему бы тебе не сочинить «духи Шанель»?
Но один факт бесспорен – во время своей прогулки с Дмитрием по югу Франции Габриель нанесла визит Эрнесту Бо, уроженцу Москвы; отцом его был француз, работавший в Грассе химиком в области парфюмерии. Большую часть своего детства Эрнест провел в Санкт-Петербурге, где его отец работал для императорского двора. Весьма вероятно, что устроил ей эту встречу не кто иной, как Дмитрий; и отчасти ему Габриель обязана триумфом своих первых духов – «Шанель № 5»…
Сказать по правде, идея соединить высокую моду и парфюмерию не была в 1920 году новостью. Так, например, уже Поль Пуаре в 1911 году предложил рынку духи – в частности, «Лукреция Борджиа» и «Китайские ночи». Но попытка закончилась неудачей.
Эти духи, как и все, что до сих пор предлагалось женщинам, делались из природных компонентов растительного происхождения (роза, ландыш, жасмин и т. д.) или животного (мускус, амбра, виверра). Духи приготовлялись путем эмпирического смешения компонентов. Но через некоторое время появились синтетические продукты. Они не заменяли натуральных эссенций, но усиливали стойкость запаха и заставляли его «вибрировать». Так, Убиган использовал кумарин для получения «Королевского папоротника», а Герлен – ванилин для приготовления духов «Жики».
Габриель обнаружила, что Эрнест Бо трудился в этот момент над альдегидами – эти синтетические продукты показали себя весьма эффективными, но при этом малоустойчивыми и к тому же дорогими. Поэтому их до сих пор никто не использовал. Но он считал, что в его силах будет найти решение проблемы. Бо и Шанель договорились – было решено, что он предложит ей несколько сочетаний на выбор. В течение 1921 года химик приготовил ей две серии образчиков под номерами от 1 до 5 и от 20 до 24. Он использовал для своих тонких смесей не менее восьмидесяти ингредиентов: среди них в довольно больших дозах – жасмин и в массивных – альдегиды. По его собственному заявлению, он открыл тонкий аромат, который испробовал во время пребывания в северных странах, куда его загнали превратности, вызванные войной. Там у него была возможность вдыхать аромат исключительной свежести, который источали под полуночным солнцем реки и озера… Габриель, исполненная веры в его талант исследователя, слушала с замиранием сердца. Пусть она не могла вникнуть в тонкости химии, но зато обладала врожденным даром узнавать лучшее во всем, в том числе и в парфюмерии. Наша воля – верить этому или нет, но она говорила, что, когда получает цветы, узнает запах рук, которые их срезали… В итоге она выбрала № 22, который запустит в продажу несколько месяцев спустя, но еще раньше завоевал признание № 5, приуроченный к показу ее новейшей коллекции 5 мая 1921 года… Как толковать это совпадение цифр? Считать ли его чистой случайностью, или это было сделано сознательно? Кто знает!
Мировой триумф этих духов хорошо известен, но как его объяснить? Очевидно, в первую очередь необходимо принять в расчет их качество и новизну. Их аромат ни у кого не вызовет ассоциации ни с одним из знакомых запахов цветов, ни с каким-либо сочетанием цветочных ароматов. Это чисто рукотворное создание, которое явилось словно бы из ничего, но которое обладает еще большей силой обольщения, чем таинственный источник происхождения. Это поистине революционные духи – еще бы о них не пошла всеобщая молва!
Но революционным оказался не только парфюм – революционной была и его презентация! До сих пор фабриканты, наиболее знаменитыми из коих были хрустальный завод «Лалик», изощрялись в изготовлении флаконов высшего полета фантазии, самых разнообразных форм, перегружая их самыми диковинными орнаментами. К примеру, на крышке помешалась фигурка летящей танцовщицы или вооруженного луком Купидона. Поверхности флаконов часто украшались богатой гравировкой. Находились, да и сейчас находятся любители, коллекционирующие такие изделия, – по слухам, в коллекции Жоржа Федо их насчитывалось свыше трех сотен.
Наперекор этому Габриель, одержимая идеей аскетизма и простоты, предложила простой флакон в форме параллелепипеда, позволявший любоваться таящейся в нем золотой жидкостью. Вспомним – тогда на излете была эпоха кубизма, которая ввела в моду квадраты и прямоугольники. Не она ли повлияла на выбор Коко? В любом случае, предложенный ею флакон был очень функциональным. Единственные следы намерения декорировать его относятся к 1924 году – по-видимому, их следует рассматривать как небольшую уступку тем, кто считал флакон Шанель слишком уж аскетичным. Имеются в виду граненная «под изумруд» пробка и скошенные и закругленные по краям грани самого флакона. В общем, Габриель, которую никогда не оставляли хорошее крестьянское чутье и практическое мышление, прекрасно поняла, не в пример своим предшественникам: делать акцент нужно на ценности содержимого, а не тары. Пришла ли ей на память строчка одного поэта «Подумаешь, флакон!»? Как бы там ни было, она, безусловно, прониклась очевидностью этого.
Но как же окрестить новый парфюм? В обычае у ее предшественников было присваивать духам псевдопоэтические названия, как-то: «Улыбка апреля», «Царственное желание», «Сердце Жанетты», «Вечернее опьянение»… Просто ужас! Смешно, ей-богу! Еще смешнее, чем бутафорские цветы, расцветавшие на шляпах дам довоенной поры… «Так что же делать?» – спрашивала себя Габриель. А вот что… Коль скоро в этом самом двадцать первом году ее персона и ее дом пользовались широкой известностью, почему не окрестить духи просто «Шанель»? Новинка полноправно разделит славу имени Шанель, которое будет содействовать ее рыночному успеху. Трудно переоценить коммерческое чутье Габриель! Поль Пуаре, о попытках которого предложить рынку парфюм мы уже вели речь, не осмелился эксплуатировать свое имя, даже несмотря на его широкую известность. Все, на что он решился – назвать некоторые виды духов именем своей дочери Розины. Возможно, в этом одна из причин его неудачи.
Веря в свою звезду и предвидя, что со временем она предложит клиентуре и другие духи, Габриель чувствовала необходимость дать своему первенцу самую четкую характеристику, отличавшую его от последующих. «Самое простое и будет самым лучшим», – подумала она. Коль скоро ее выбор пал на флакон № 5 – почему бы не назвать духи «Шанель № 5»?
– Но ведь так никто прежде не делал! – пробормотал Эрнест Бо, ошарашенный такой дерзостью.
– В том-то и вся штука! – ответила Коко, у которой в крови была привычка рвать с рутиной. – Это отличит мои духи от других!
А кроме того – подчеркнем это, – идея использовать в названии парфюма номер восходит ко многим страницам ее прошлого. Еще в Обазине, вглядываясь в мозаики, устилавшие галерею второго этажа, она воображала, что видит таинственные цифры, секретные письмена, побуждавшие ее мечтать. Теперь она снова возмечтала… И решила, что число 5 – счастливое, на которое она поставит (точь-в-точь как ставят на то или иное число в казино Монте-Карло) и на которое предложит сделать ставку своей клиентуре. Кстати, не во время ли поездки в Монако она встретилась с Эрнестом Бо? Не иначе как он был послан ей судьбой, думала Габриель.
Вкус к простоте, который она продемонстрировала, подбирая название духам, отразился и в этикетке: белый прямоугольник, на котором с почти соблазнительной откровенностью было начертано черными буквами: ШАНЕЛЬ. Здесь опять-таки все строится на контрасте черного и белого, который так часто использовался ею при разработке нарядов. И, как и магия цифр, магия контраста черного-белого восходит к давним дням, проведенным в стенах сиротского приюта. По-видимому, к еще более давней поре восходит эмблема, состоящая из двух переплетенных букв С и помещенная на круглую печать, которую привязывают к пробке флакона. Не этим ли «клеймом мастера» метил кабатчик из Понтейля мебель, которую изготовлял собственными руками?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48