Добрая душа Артур Кэпел решил позаботиться о бедном сиротке и отослал его за свои деньги на учебу в Бомонт – тот самый колледж, где прежде учился сам. В глазах глубоко тронутой Габриель этот жест явился новым доказательством глубины чувств Боя к ней. Но она слишком трезво смотрела на жизнь, чтобы быть уверенной, что пребудет с ним до конца своих дней.
Ну а коммерческое предприятие на рю Гонто-Бирон процветало день ото дня. Коко выиграла от инцидента, случившегося между баронессой Анри де Ротшильд (для близких – просто Китти) и ее кутюрье – знаменитым Пуаре. Стоит остановиться подробнее на обстоятельствах заварушки. Однажды баронесса решила обновить свой летний гардероб. Но ехать в ателье самой посчитала ниже своего аристократического достоинства и потому потребовала, чтобы Пуаре прислал ей для демонстрации нарядов группу манекенщиц. Когда те предстали пред ее очами в ее роскошном особняке, хозяйка, не соизволив даже подняться с постели, велела им повернуться к ней спиной и начала придирчиво разглядывать в лорнет; в это время группа молодых людей, коих она содержала для личных развлечений, отпускала сальные шуточки по поводу физических особенностей юных барышень. Узнав о столь оскорбительном приеме, Пуаре метал громы и молнии. Когда же заказчица изволила наконец появиться в ателье, визитершу при всех ее голубых кровях выставили за порог.
Пылая гневом и жаждой мщения, оскорбленная баронесса решила отныне обращаться только к Габриель, чьи тенденции в моде были диаметрально противоположны тенденциям Пуаре. Помимо того, что она сама заказывала дюжинами манто и платья, она еще направила к Коко своих самых богатых подруг… Вот какие золотые горы открылись теперь для ателье на рю Гонто-Бирон.

* * *

В июле 1914 года до завсегдатаев довильских кафе еще не долетали тревожные вести, исходившие из европейских канцелярий. Конечно, на их памяти не раз начинали бродить слухи о близости войны – особенно в 1905 и 1911 годах. Но казалось, что красоты лета в силах отодвинуть перспективы войны в неопределенное будущее. Как сможет этот лучистый лазурный небосвод вынести кровавую мясорубку, которую обещают своим читателям романисты с патологией воображения – авторы таких сочинений, как «Будущая война» или «Планета в огне»? И даже убийство 28 июня в Сараеве эрцгерцога Франца-Фердинанда не предвещало последствий, которых пугались пессимистические умы. Но, увы, с конца июля события стали стремительно разворачиваться: 28 июля – всеобщая мобилизация, 3 августа – война. Прошло немного времени, и Довиль опустел, и в иные часы улица Гонто-Бирон напоминала помпейскую. Ставни многих вилл затворились, и если «Нормандия» еще как-то держалась, то «Рояль» за отсутствием клиентов повесил на ворота замок. По улицам ходили только мужчины почтенного возраста, женщины да дети. Бой был мобилизован, но перед отъездом дал Коко мудрый совет:
– Только не закрывайся… Подожди и присмотрись…
Итак, англичанин ушел на войну. Со своей стороны, Адриенн оплакивала отъезд Мориса де Нексона, поспешившего в свой драгунский полк. Правда, ее немного утешало то, что все кругом говорили: война не продлится и шести недель и, естественно, закончится победой французов. Даже зимней формы не стали запасать… Вот так-то!
В действительности же события развивались совсем не так, как планировалось во французском Генеральном штабе. Французские войска, с самого начала смятые противником, разбитые его тяжелой артиллерией и минометами, поредевшие под шквальным пулеметным огнем, недостаточно экипированные и плохо обученные, отступали, нередко беспорядочно. После поражения под Шарлеруа 23 августа оккупация врагом значительной части территории страны породила массовый исход беженцев с севера и северо-востока Франции в Довиль – и это не считая парижан, которые, как и в 1870 году, посчитали Нормандию более надежной, чем столицу. Эта категория беженцев состояла в основном из буржуазии и аристократии, имевшей на побережье многочисленные виллы в нормандском стиле, которые они покинули было за несколько недель до событий. Кстати, «Рояль» открыли вновь – под госпиталь. Зато в «Нормандии» сконцентрировалась значительная часть парижского бомонда: комедийные актеры, директора театров, писатели – такие, как Жорж Федо и его молодой друг Саша Гитри, который был уволен из армии, но активно занимался гала-представлениями в пользу раненых, а также магнатов прессы.
В таких условиях Габриель по-настоящему начала сколачивать себе состояние. Она объяснит это тем, что на побережье съехалось множество элегантных дам – «им потребовались не только шляпы, но вскоре – за отсутствием других кутюрье – и одежда. У меня в ателье были только модистки. Я сделала из них кутюрье». У этой клиентуры не оставалось выбора, так как бутик Коко был единственным, который по-прежнему работал.
Габриель поместила в витрины изделия, которые создавала для себя, а также те, что предлагала раньше, но сильно упростив их. Шляпы теперь вовсе не украшались ничем. Это была простая и удобная мода, так сказать, мода войны, продиктованная обстоятельствами. Удивительная способность быстро приспосабливаться к новым условиям всегда будет присуща Шанель.
Отданный под госпиталь «Рояль» наполнялся сотнями раненых, и многие клиентки Шанель сделались добровольными сестрами милосердия. Требовалось разработать и сшить для них десятки блуз, изготовить головные уборы, более отвечающие духу времени, нежели допотопные кружевные чепцы, которые были в ходу до сих пор. Вот когда Габриель пригодились уроки суровой школы Обазина и опыт работы у тетушки в Варение! Она прекрасно справилась с задачей. Разумеется, при таком наплыве заказов потребовалось принанять персонал. Она срочно выписала к себе Антуанетту и Адриенн, которые уехали в начале августа, когда город опустел.
Удивительно, но ей ни разу не пришло в голову самой потрудиться сестрой милосердия, хотя бы и несколько часов в неделю. Она даже не побывала ни разу у раненых в госпитале. Но не спешите обвинять ее в бессердечности. Может, дело было попросту в недостатке времени? Абсолютный приоритет, отданный коммерции в неудержимом стремлении добиться успеха? Не только… В действительности же дело было в желании полностью порвать с эпохой жизни в Мулене. Она как огня боялась встретиться в коридоре госпиталя или увидеть на госпитальной койке одного из тех офицеров муленского гарнизона, которых помнила добрыми молодцами, щеголеватыми красавцами, а теперь они стали такими жалкими, такими несчастными. Ей хотелось позабыть злосчастную эпоху, наградившую ее «птичьей» кличкой «Коко», которую ей суждено будет носить до конца своих дней. У нее в ушах и поныне резонируют эти двое, которые скандируют, вызывая ее на бис, – молодые люди, собравшиеся в прокуренной «Ротонде», чтобы убить субботний вечер за столиками, уставленными бокалами с пивом.
Конец всему этому, конец! Теперь Габриель обрела успех самой высшей пробы. А коль скоро у дверей ее бутика уже стали выстраиваться очереди перед открытием, то для удобства клиентуры Перед входом поставили скамеечки и маленькие столики. Пока опущены шторы – солнце было еще знойным, – казалось, что перед тобой терраса роскошного кафе.
Конечно же, там не подавали ни напитков, ни закусок. Но там болтали, обсуждали новости, читали газеты, которые уменьшились до одного-двух листов. Правительство предусмотрительно обосновалось в Бордо. «Говяжье филе по-бордоски», – трезво прокомментировал ситуацию драматург Федо в баре отеля «Нормандия», между затяжками своей огромной сигары… По мере того как продвигались немецкие войска, город захлестывали все новые волны беженцев, приходили все новые партии раненых – их привозили главным образом в товарных вагонах, зачастую на той самой мокрой соломе, которая успела послужить подстилкой лошадям, отправленным на фронт. Габриель получила известие, что в Руалье теперь разместился штаб германской дивизии… Значит, чистокровные скакуны, которых она знала, уступили теперь место тяжелым коням германской кавалерии. Руалье больше не существует… Вместе с ним исчез еще один отрезок ее прошлого – прошлого, которое вовсе не составляло предмет ее гордости и которое она была бы рада навсегда стереть из памяти, точно так же, как унизительные годы, проведенные в Мулене и Обазине.
Однако после победы на Марне немецкие клеши разжались. Враг, который уже видел себя марширующим по Шанз-Элизе, вынужденно отступил – увы, в боевом порядке! – к берегам реки Эн. Французские силы – от Северного моря, по бельгийской земле и до самой Швейцарии – зарылись в сети траншей. Казалось, фронт стабилизировался надолго. Но в октябре и ноябре Довилль снова опустел. Сестры Шанель возвратились в Париж, Адриенн – в Виши. Коко, оставившая свой довильский бутик на попечение продавщицы, которой всецело доверяла, отныне посвящала свое время ателье на рю Камбон, куда стали приходить и многие из ее летних клиенток. Таким образом, несчастья родной страны в значительной степени послужили благу предприятия Шанель – хотя в этом нисколько не было ее вины.
А в квартире на рю Габриель она осталась совершенно одинокой. Артур Кэпел стал офицером по связям при маршале сэре Джоне Френче Сэр Джон Френч (1852–1925) – граф Ипрский, прославившийся в англо-бурской войне. Маршал с 1913 г. Был назначен командиром Британского экспедиционного корпуса, направленного во Францию в 1914 г.

и был слишком занят по службе, чтобы иметь возможность отлучаться из штаба в Париж. Но по крайней мере в таком положении его жизнь не подвергалась риску – в противоположность бедняге Алеку Картеру, блестящему кавалеристу-англичанину, по которому сохло сердце Эмильенн д'Алансон. Записавшись во французскую армию, чтобы иметь возможность общаться со своими друзьями по Руалье, он отправился сражаться и погиб на восьмой день по прибытии на фронт…
С Артуром такого случиться не могло. В июле 1915 года он был назначен членом французско-британской комиссии по ввозу угля во Францию. Важность проблемы, которой она занималась, бросалась в глаза: 95 процентов французских угольных шахт оказалось на оккупированной территории, в департаментах Норд и Паде-Кале. А ведь уголь – вещь крайне существенная для военной индустрии, не говоря уже о домашних очагах. Можно ли объяснить это назначение вмешательством Клемансо, бывшего тогда председателем Парламентской комиссии армии? Не исключено. Но в любом случае опыт, приобретенный Боем за годы работы в области перевозок угля, сделал его присутствие в комиссии в высшей степени незаменимым. Габриель, по-прежнему беспокоившаяся за его жизнь, вздохнула с облегчением. Теперь-то он был наверняка вне опасности.
Прежде чем приступить к исполнению новых обязанностей, Артур взял несколько дней отпуска – ему хотелось повезти Коко в Биарриц. Возможно, потому, что это был один из самых отдаленных от театра военных действий французских курортов, где легче всего было забыть об ужасах войны. Он оказался прав. На двух роскошных гостиницах Биаррица – «Мирамар» и «Отель дю Пале», где в свое время останавливалась императрица Евгения, – висели таблички: «Мест нет». Занимала их главным образом испанская аристократия, за многие десятилетия выработавшая привычку наезжать сюда. В Биарриц съезжались и богатые французы – поразвлечься, поправить здоровье, подышать йодистым воздухом с океана, видом которого не устанешь любоваться. Если во всей остальной Франции дансинги были закрыты, то здесь, в крупных отелях, танцевали танго, разлетевшееся из Аргентины по всему свету с 1912 года. Местные власти закрывали на это глаза: туризм обязывал!
На фото 1915 года Бой и Габриель сняты полулежащими в глубине полосатых тентов на песчаном пляже Сен-Жан-де-Люз. В компании с ними – Константин Сэ, один из крупнейших сахаропромышленников. Сбоку – ивовая корзинка со всяческими вкусностями, приготовленная для пикника.
В один прекрасный курортный день Артуру и его спутнице пришло на ум: а вдруг модельное дело в Биаррице пойдет не хуже, чем в Довиле? Здесь та же богатая, светская, несколько снобистская публика. Биарриц обладает тем преимуществом, что располагается гораздо дальше от театра военных действий, чем Довиль. Моды и связанные с ними фривольности и роскошества будут восприниматься здесь не столь шокирующе, как в местностях, близких к зонам, где люди ежедневно гибнут тысячами. В пользу Биаррица говорила также его близость к нейтральной Испании, а значит, не составит проблемы снабжение ателье Коко тканями, нитками и сопутствующими аксессуарами. Кстати, от этого выиграет и ее предприятие на рю Камбон, которое она, понятное дело, не собиралась оставлять.
Как всегда, Бой авансировал Габриель суммы, необходимые для открытия дома от кутюр с коллекцией платьев, которые она собирается дорого продать.
– Не слишком ли дорого? – забеспокоился Бой.
– Именно что дорого! Иначе меня никогда не воспримут всерьез, – ответила Коко, которая давно постигла особенности психологии покупательниц.
Итак, Габриель наняла в Биаррице большую виллу на рю Гардер. Вилла «Де Ларральд», как она называлась, была удачно расположена лицом к лицу с казино, имела просторный внутренний двор и производила впечатление если не чего-то величественного, то уж, во всяком случае, исключительно богатого. К началу сентября было закончено оборудование зала приема клиентов, мастерских и частных комнат и набран персонал. Коко пригласила с рю Камбон самых опытных модисток, которые будут наблюдать за примерками. Конечно же, приехала и Антуанетта, на которую ее старшая сестра всегда могла рассчитывать. А вот Адриенн, ожидавшая с нетерпением позволения навестить своего возлюбленного в действующей армии, в зоне, где будет расквартирован для отдыха его 25-й драгунский полк, подъедет позже, чего Габриель никак не захочет ей простить. И то сказать, с некоторых пор в ней возникла новая черта характера – она ждала, что все и во всем будут ей уступать, в частности, в том, что касалось ее работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48