Это блестящее вхождение в клуб меценатов возвысило ее в собственных глазах. О, как ей это было нужно! Она ведь всего лишь скромная кутюрье, которая добилась успеха и зарабатывает деньги – эка штука! Мы видим, что в ее глазах шитье платьев и манто, создание эскизов для юбок еще не делают из вас художника, каковым мнили себя иные из ее до смешного напыщенных тщеславием подруги по ремеслу.
Итак, она не считала свой труд чем-то более высоким, чем ремесло. Но зато она по крайней мере может благодаря продуктам своего труда содействовать расцвету шедевров. И в Дягилеве она почувствовала истинного гениального творца. Ей, как никому другому, запомнятся его внешность пушистого кота-гурмана, его смех с открытыми пухлыми губами, его отвислые щеки, добрый и насмешливый взгляд из-за монокля, черный петличный шнур которого развевался по ветру.
Как рассказывала сама Коко, это был самый очаровательный друг. Она любила его – в его стремлении спешить жить, в его страстях, в его рубище, столь далеком от легенд, в его тяге к роскошествам; ей запомнилось, как он целыми днями забывал об обеде, репетируя ночами, засыпая в театре в кресле, разоряясь, чтобы поставить хороший спектакль, знакомя самых прекрасных художников с самыми выдающимися музыкантами…
В конечном счете Дягилев, возможно, был в глазах Коко заступником искусства. Не случись ее встреча с ним – каким бы гением моды она ни была, ей бы никогда не приобрести той дополнительной значимости, которая сделала ее чем-то большим, нежели самая великая кутюрье своего времени…
Начав с Дягилева свою карьеру мецената, Коко не остановилась на этом. Узнав, что Стравинский оказался в тяжелых финансовых обстоятельствах, она пригласила его, жену и четверых его детей к себе в «Бель Респиро» погостить в холе и комфорте. В течение двух лет вилла наполнялась могучими аккордами музыки Стравинского…
Щедроты Габриель не закончились с отъездом композитора в 1922 году. Одиннадцать лет спустя он продолжал фигурировать в списке «стипендиатов Великой Мадемуазель», как называл их издатель Бернар Грассе. Об этом свидетельствует письмо Стравинского от 6 февраля 1933 года – равно как и о той нужде, в которой и доселе находился один из величайших композиторов XX века:

«Дорогая Мися,
Мне очень тяжело постоянно просить Вас о чем-нибудь и обременять Вас моими маленькими проблемами, но Вам известно, что Шанель ничего нам не посылала с первого числа, а у нас нет ни гроша, чтобы прожить этот месяц. Прошу Вас, будьте так любезны, известите ее об этом…»


* * *

Биарриц, сентябрь 1920 года. Как всем известно, это лучший период курортного сезона. Чистый воздух, мягкий климат, повышающее тонус дыхание океана, пропитанное йодом… Едва разместив семью Стравинских в «Бель Респиро», она помчалась туда отдохнуть и, конечно же, посмотреть, как идут дела в ее тамошнем филиале. Кстати, в сентябре у нее именно здесь бывает самое большое число продаж, больше, чем в Париже или Довиле. Могла ли она предполагать, что едет навстречу одному из тех событий, которые круто поворачивали ее существование? Едва ли. Как всегда, Габриель встретила там своих друзей по Руалье, актрису Габриель Дорзиа и Марту Давелли, певицу из «Опера-комик», которая только что одержала триумф в «Мадам Баттерфляй» и «Кармен». Три прелестницы, обрадованные возможностью снова увидеть друг друга, собрались в ночном кафе. Там Давелли представила Габриель великого князя Дмитрия Павловича, кузена покойного царя, чьей метрессой она теперь была. Когда ее возлюбленный ненадолго отлучился, она шепнула Габриель на ухо: «Если хочешь, я тебе его уступлю! Он дороговато мне обходится».
В присутствии великого князя в Биаррице не было ничего удивительного. Баскское побережье, как и Лазурное, было населено русскими аристократами, которые вынуждены были бежать из России в годы, последовавшие за октябрьским переворотом семнадцатого. Вполне естественно, они съехались туда, где все напоминало о минувшем счастье. Но большинство из них, потеряв в революционном пожаре все свое состояние, в то же время сохранили в неприкосновенности вкус к роскоши, влечение к распутной жизни, увековеченное метким выражением «Турне великих князей». Так называлась организованная для особ высшей русской аристократии в начале XX в. «экскурсия» по злачным местам Парижа; разумеется, в роли разбойников-апашей и прочих представителей парижского «дна» выступали специально нанятые актеры. (Примеч. пер.)

Чего греха таить, общение с подобными любовниками далеко не всегда было выгодным делом для женщин. Эти прозаические рассуждения ничуть не смутили Габриель, признавшую Дмитрия писаным красавцем. Ей импонировали его высокий рост, длинные, как у всех Романовых, ноги, зеленые глаза и нечто необъяснимое, наложившее на него печать меланхолии. Ну и, конечно, неотразимый славянский шарм… Добавим к тому, что и судьба Дмитрия похожа на захватывающий приключенческий роман. Он участвовал в убийстве Распутина – зловещего старца-прозорливца, пользовавшегося покровительством царицы Александры и державшего в руках судьбу ее сына, страдавшего гемофилией. От гнева Александры Дмитрий бежал в Персию, взяв с собой своего верного слугу Петра, добродушного двухметрового гиганта, который опекал его с самого детства. Но именно опала и изгнание в далекие от России края спасли Дмитрия от большевиков – его не было в Екатеринбурге вместе с другими членами царской семьи, его кровь не обагрила стены подвала дома купца Ипатьева, где зловещей июльской ночью 1918 года произошло зверское убийство царской семьи.
Габриель влекло к Дмитрию еще и то, что, несмотря на несопоставимость условий, в которых они дотоле жили, в началах их жизненных путей наблюдалась некая схожесть. И тот, и другая знали безрадостные годы. «Принцы крови, – скажет позже Габриель, – всегда вызывали у меня безмерную жалость. Их ремесло, когда они его исполняют, – самое грустное из всех возможных; но еще хуже, когда они не могут исполнять его». Дмитрий, внук Александра II, племянник Александра III, кузен Николая II, во младенчестве потерял мать и воспитывался исключительно нянюшками. Отец его, великий князь Павел, командовавший императорской гвардией, виделся с сыном лишь от случая к случаю. Когда мальчику исполнилось одиннадцать лет, он сам оказался в изгнании. Ребенка передоверили великому князю Сергею, московскому градоначальнику, и его жене. Но великий князь Сергей пал жертвой покушения. Очень рано Дмитрий оказался скованным условностями этикета, мешавшими ему нормально развиваться. В возрасте 12 лет он уже полковник 11-го гренадерского полка, носит блестящий мундир с бранденбурами. Он бы в сто раз охотнее играл в войну со сверстниками или в одиночку – оловянными солдатиками, но в 14 лет его производят в полковники 4-го лейб-гвардии пехотного полка. Он должен, облаченный в полную форму, командовать им на парадах, согласно точному протоколу, который нужно вызубрить и повторять без передышки. Его образование вверено наставникам и сводится к нескончаемым беседам с глазу на глаз с убеленными сединами господами, услужливыми и почтительными, но до того нудными! О, как бы хотел он быть безвестным учеником-лицеистом, играть и болтать с одноклассниками – уж он-то был бы первым товарищем по играм и шалостям! Увы, об этих забавах он знает только понаслышке да со страниц тех немногих писателей, которых ему дозволяют читать.
Сиротские детство и отрочество, в которые так недоставало радостей, оттенили его прекрасные зеленые глаза налетом меланхолии. Кто лучше Габриель мог понять его отчаяние?!
К сказанному следует прибавить материальную нужду, в которой оказался великий князь. Об этом свидетельствовали его потертый пиджак и союзки на башмаках – вощеное покрытие с трудом маскировало трещины. Враз покоренная и растроганная Габриель пригласила Дмитрия (а было ему всего лишь двадцать девять, он был на восемь лет моложе ее!) в сентябре поселиться у нее в Гарше вместе со своим верным слугой Петром. Там он встретится, добавила она, со своим соотечественником Стравинским и его семьей. Вилла «Бель Респиро» достаточно поместительна, чтобы приютить их всех.
Но все же не обходилось без сложностей. Стравинский страстно влюбился в Габриель, но та, увы, ни в коей мере не разделяла его чувств. Испытывая к нему глубочайшее почтение, она тем не менее могла предложить ему только искреннюю дружбу. Стравинский со своими железными очками, короткими усами, длинным кривым носом, успевшей поредеть шевелюрой и головой какого-то грызуна нисколько не привлекал ее.
– Вы ведь женаты, Игорь, – возразила она, когда композитор признался ей в любви. – Представляете, что станет с вашей женой Екатериной, если она узнает…
Он ответил ей вполне по-русски:
– Она знает, что я вас люблю. Кому еще, кроме нее, я могу поверить такую великую тайну?!
Но эта обезоруживающая реплика ничуть не изменила отношения к нему Коко.
Несмотря на осторожность Коко, ее подруга Мися кое-что заподозрила. Она терпеть не могла, когда что-то происходило между ее друзьями без ее ведома, и напустилась на хозяйку «Бель Респиро»:
– Право, что ты творишь?! Куда ты катишься? Мне сообщили, что Игорь выгуливает твою собаку! Что все это значит?
Габриель только прикусила язык.
Между тем Стравинский работал, себя не щадя: как раз в тот период, когда он гостил в Гарше, появились на свет, помимо прочих сочинений, «Концертино для струнного квартета» и посвященные памяти Клода Дебюсси мелодии – сами по себе маленькие шедевры.
Однажды Габриель заметила, что Стравинский чем-то весьма озабочен. Наконец он открыл ей причину своего беспокойства:
– Директор зала «Гаво» хочет, чтобы я дал концерт, но ничего не получится. У меня нет достаточных финансовых гарантий.
– Если дело только в этом, – смеясь, ответила Коко, – я это беру на себя.
Однако, прекрасно зная о ранимости своей польской подруги и до смерти опасаясь возможного скандала, она приняла меры предосторожности.
– А теперь, Игорь, ступайте и доложите об этом Мисе.
Было непохоже, чтобы просьба окрылила Стравинского. Он колеблется.
– Ступайте! – повелела ему Коко тем не допускающим возражений тоном, который был так знаком ее близким.
Назавтра полька приступила к Коко с упреками:
– Я задыхаюсь от горя, когда думаю о том, что Стравинский принял от тебя деньги!
Мися, обладавшая редкостным талантом затевать ссоры, принялась еще более драматизировать ситуацию – она вообразила, будто Стравинский собрался разводиться со своей Екатериной, чтобы взять в жены Коко. Серт, не желавший оставаться в стороне, когда его супруга поднимает шум, напустился на Игоря с оскорблениями:
– Мосье, мистер Кэпел доверил мне мадемуазель. А знаете, мосье, как называется такой, как вы, мужчина? Сутенер и сводник!
Но и этого показалось мало – неподражаемая полька удвоила усилия, подливая масла в огонь. Приняв трагический вид, она обратилась к Коко:
– Стравинский в соседней комнате и хочет знать, выйдешь ты за него замуж или нет. Он уже ломает руки.
Габриель стоило больших усилий положить конец этим бредовым сценам и добиться того, чтобы Стравинский образумился и не претендовал больше, чем на ее дружбу. Он рассказывал ей о музыке, вспоминал далекую, таинственную Россию… Габриель решила, что Стравинский наконец-то перебесился. Впоследствии, когда «Русский балет» отправился в Испанию, Игорь пригласил Габриель в Барселону, где он дирижировал оркестром. Она приняла приглашение, не испытывая ни малейшего недоверия. Но через некоторое время передумала и решила ехать не в Барселону, а в Монте-Карло: она посчитала, что куда приятнее будет провести там несколько дней с человеком, который ей нравился – красавцем Дмитрием из России. Она пригласила его без лишних церемоний:
– Еду в Монте-Карло, хочу обкатать новую машину. Поедешь со мной?
Великий князь колеблется.
– Мои финансовые возможности ограничены, – говорит он.
– Так мы разделим расходы, – успокоила она его. – Кстати, нам необязательно останавливаться в самом роскошном отеле… А бензин оплатит владелец гаража. У него есть средства, поверьте мне.
Наконец Дмитрий сдается. Но полька не спускает с них глаз. Ее извращенная натура жаждет катастроф. Она тут же посылает Игорю, который по-прежнему не отказался от мысли покорить Габриель и лихорадочно ожидает ее в Барселоне, телеграмму следующего содержания: «Коко – попросту мидинетка, Мидинетка – молодая парижская швея, выходящая в полдень (midi) на обеденный перерыв, – отсюда название. (Примеч. пер.)

которая предпочитает артистам великих князей».
На самом деле Коко собиралась заехать и в Испанию, побывав в Монте-Карло. Но телеграмма коварной польки привела Стравинского в такое бешенство, что взволнованный Дягилев предупредил ее по телеграфу: «Не приезжайте, он вас убьет!» Разумеется, Мися, на которую Коко обрушила поток самых гневных упреков, категорически отрицала, что это – дело ее рук. Но Габриель не верит ни единому слову: она знает, на что способна ее подруга. Несколько месяцев после этого они были в ссоре…
Когда Габриель вернулась из Монако, Дмитрий уже стал ее любовником. Те несколько дней, что они прожили там, они развлекались как сумасшедшие – Романовы умели устраивать праздники! Носясь между казино, «Отель де Пари» и модными бутиками, они знали, чем себя потешить. Она дарила ему элегантные одежды, а он, со своей стороны, презентовал ей роскошные драгоценности, которые сумел вывезти из России: жемчужные колье, массивные золотые цепочки, кресты, инкрустированные рубинами, бриллиантами, изумрудами и сапфирами…
Они пробудут вместе, практически не расставаясь, около года, до осени 1921-го. Затем Дмитрий женится на богатейшей американке Одри Эмери и уедет жить за океан, сохраняя до самой своей смерти в 1942 году живую – и притом разделенную – дружбу с Коко, которая позже примет участие в конфирмации сына Дмитрия – Павла Романова-Ильинского, обосновавшегося в Огайо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48