Но любовь придавала ей силы. Ей удалось сообщить своему возлюбленному о случившемся, и он разоблачил деяния этого святого отца. Викарий Палли, которого послали ревизовать один из женских монастырей, писал с удивлением и возмущением:
«Монахини не признают ни одного из таинств, не верят в загробную жизнь, не верят во второе пришествие Христа… Они утверждают, что не всякое преступление – грех. По их мнению, не греховна и физическая близость с мужчинами».
Аморальность монахинь все увеличивалась, и, как пишет в своих «Воспоминаниях» епископ Пистои Сципион Риччи, он не знал, как с этим бороться, тем более что монахини пользовались поддержкой монахов-доминиканцев. Вполне естественно, что и доминиканцы и странствующие монахи-францисканцы поддерживали монахинь, так как почти каждый из них имел любовницу из среды «сестер». Поэтому они так бдительно их охраняли.
Мазуччо пишет: «Монахи считали монахинь своей собственностью. Как только какая-нибудь из „христовых невест“ заводила светского любовника, ее начинали преследовать, бросали в темницу и подвергали пыткам». «Монахини, – пишет далее Мазуччо, – выбрав себе любовника монаха, не скрывали этого. По поводу заключения „союза“ устраивались празднества и совершались литургии. Я сам присутствовал на таких торжествах не один раз. Не было числа „замужним монахиням“. Эти „невесты Христа“ рожали детей или, прибегая к помощи лекарей, избавлялись от них, отправляя в адскую бездну младенцев, еще не успевших увидеть свет божий, не успевших подвергнуться крещению. Не пробуйте опровергать сказанное мною, или я заставлю вас заглянуть в выгребные ямы монастырей, где вы найдете кучи хрупких младенческих косточек, как в Вифлееме во времена Ирода». Сеттенбрини, изучавший последнее издание произведений Мазуччо, пишет, что книга его «Браки между монахами и монахинями» изъята и в 1564 году занесена в список запрещенных католической церковью книг, а автор ее предан анафеме.


Не только монахи были любовниками воспитанниц монастырей. Так, например, большим успехом пользовался у монахинь светский молодой человек Ахилл Мальведжи, отличавшийся бесстрашием и дерзостью в любовных делах.
Британец Томас Кориат, впервые попав в Венецию, был изумлен нечеловеческой жестокостью жителей континентальной Европы. Первое, что увидел он в «городе каналов», была голова какого-то человека, надетая на острие клинка. «Я спросил, – рассказывает он, – что это значит, и мне объяснили, что это священник, а отрубили ему голову за то, что он имел девяносто девять любовниц монахинь».
Известный гуманист Понтано рассказывал, что в Валенсии испанцы свободно проникали в женские монастыри и что трудно провести грань между этими святыми обителями и домами, пользующимися дурной репутацией Слова Понтано приводятся по книге Энрико Стефано (известного составителя словарей) «В защиту Геродота».

.

* * *

Косса, живя в Риме, принимал любовниц и в самом Ватикане, в залах старого дворца, построенного при папе Николае II в 1275 году, и в Латеранском дворце, и в монастыре святого Онуфрия. Конечно, ни Ватиканский, ни Латеранский дворцы не имели в то время достаточных удобств для пребывания в них папы. Нынешний дворец в Ватикане был построен только в XVI веке замечательным зодчим Фонтана. Ватикан в XV веке не был похож на теперешний. Дворец был уже старым. Убранство его потускнело, о чистоте в нем особенно не заботились. Папа предпочитал бывать в монастыре святого Онуфрия, расположенном на склоне холма, неподалеку от Тибра, напротив Рима. Сейчас на месте, где был расположен монастырь, стоит церковь. Ее построили в 1440 году, через 25 лет после описываемых событий.
Коссе нравилась эта местность. С высоты открывалась широкая панорама Рима и прилегающих к нему окрестностей. Это было замечательное зрелище.
В монастыре было так уютно и чисто! А как преданно ухаживали за папой обитательницы монастыря! Он был близок почти со всеми, каждая была одарена его любовью и щедрыми подарками. Кроме того, монахини знали, что многие из тех, кто неоднократно побывал в объятиях его святейшества папы Иоанна XXIII, были вознаграждены и по-другому – они получили места настоятельниц в других монастырях.
…В это утро Косса проснулся в хорошем настроении и залюбовался бело розовым телом сестры Анезии, лежавшей рядом с ним. Она уже не спала, но боялась пошевельнуться, дабы не прервать драгоценного сна папы Иоанна XXIII. Что-то заставило ее проснуться. Она не понимала, что имен но – был ли это шум в голове или что-то другое. Нарушить же покой его святейшества она не решалась.
Девушка была еще очень молода и совсем недавно пришла в монастырь. Здесь ее и увидел Косса. И сегодня впервые провел с ней ночь. А теперь спит.
Послышались шаги, в дверь тихонько постучали. Косса открыл глаза и спрыгнул с постели. Но как ни 'быстро было движение, которым он накинул одеяло на девушку, розовый луч зари, проникший через жалюзи, успел осветить следы потери невинности на белоснежных простынях Читатели не должны забывать, что этот удивительный «отец христианства» папа Иоанн XXIII был обвинен современниками как «насильник» и «растлитель». Эти обвинения были официально предъявлены ему иерархами церкви, присутствовавшими на соборе [87].

. Свежее лицо девушки залилось краской, когда Косса попросил посетителя войти.
В дверь протиснулось огромное тело одноглазого гиганта, бывшего пирата, который стал теперь правой рукой нашего героя. Он спокойно огляделся, так как давно привык к подобным картинам, повторявшимся тысячу раз.
– Гуиндаччо, в каком монастыре поблизости нет настоятельницы? – спросил Иоанн, показывая глазами на девушку, стыдливо завернувшуюся в одеяло. – Узнай и скажи мне Не надо думать, что пост настоятеля приносил только почет. Претендентов на эти посты в монастырях (мужских и женских) всегда было очень много, но получить их могли только лица, имевшие большие связи, потому что место это приносило огромные доходы. Не только враги Ватикана, но и сами корифеи церкви обвиняли Иоанна XXIII на Констанцском соборе в том, что он раздавал эти посты всем монахиням, которые когда-либо разделяли с пим постель.

. Или лучше скажи Пасхалию, пусть он позаботится, – продолжал Косса.
Пасхалий – это архиепископ, который, кроме своих основных обязанностей, занимался «устройством» любовниц папы.
В обвинении, предъявленном Иоанну XXIII на соборе, упоминалось, что он, Косса, специально назначал Пасхалия ревизором монастырей, чтобы облегчить себе задачу выбора любовниц и их устройства в дальнейшем.
Но почему Гуиндаччо в такое неурочное время решился нарушить покой своего бывшего «капитана», нынешнего «отца христианства»? Почему этот бывший грабитель, а теперь священник бормотал сквозь зубы что-то невнятное, из чего разобрать можно было только: «Останки… святого Иоанна»?
– Опять ты хнычешь, Гуиндаччо! – прикрикнул на него Косса. – Сколько раз я говорил тебе, что терпеть не могу хныканья!
– Святой отец, – осмелился наконец гигант, стараясь как можно яснее выговаривать слова. – Нельзя… отправлять… останки святого Иоанна во… Флоренцию.
– Почему? – крикнул Косса, и глаза его гневно сверкнули. – Ничтожество, ты опять рассказал кому-то о моих намерениях! – Косса сжал кулаки.
Дело в том, что он намеревался тайно продать останки святого Иоанна, третьи по счету, так как в Западной Европе уже было два места, где они хранились, – в Германии и во Франции. Останки, которые находились в Риме, хотела купить Флоренция за пятьдесят тысяч золотых флоринов (об этом упоминает Дитрих фон Ним, а также Ланфан в своей книге «Констанцский собор» и другие). Останки эти Иоанн XXIII должен был выкрасть из Рима, которому они принадлежали, а потом продать.
Косса схватил за шиворот гиганта, чтобы прервать поток его оправданий и добиться наконец объяснения.
– Римляне восстали, – проговорил Буонакорсо. – Кто-то пронюхал о том, что ты задумал. Я никому ни слова не говорил. Даже во сне звука не произнес. Но все-таки об этом как-то узнали. Узнали, и народ собрался у собора и никого туда не подпускает. «Никто не посмеет потревожить святые останки! – кричат люди. – Они останутся здесь! Сам святой Иоанн раскрыл нам то, что вы собираетесь сделать! Нет, они останутся в Риме [87]!»
Иоанн XXIII, с недоверием слушавший утверждения Гуиндаччо о его безгрешности, принял удар спокойно. Он сказал только:
– Я потерял пятьдесят тысяч флоринов. Хотел бы я только знать, откуда эго стало им известно. Но смотри, ничтожество, если ты еще будешь болтать!… Я убью тебя.
– И еще… – процедил сквозь гнилые зубы бывший грабитель, почесывая седеющие космы под маленькой круглой шапочкой. – Приехала синьорина Динора, а вместе с ней синьора Джильда Черетами и синьора Констанца.
– Где они? – быстро спросил Косса.
– Я поместил их туда… – И Гуиндаччо указал рукой на север, в сторону Ватикана.
Наш герой тут же покинул монахиню, с которой правел ночь, и отправился к трем женщинам, прибывшим из Перуджи. Он не питал больше никаких чувств к своим прежним любовницам – ни к Констанце, напоминавшей ему о его пиратских годах в Неаполе, ни к Джильде, которую узнал, став священником. Но к девочке, внучке первой и дочери второй, был очень привязан. Вес в ней привлекало: красота, ум, лукавство, живость.
Девочка, увидев Иоанна, бросилась к нему в объятия и со страстью, неожиданной для ее возраста, зашептала ему в ухо:
– Мой дорогой!… Хороший мой! Теперь я всегда буду с тобой! – Она заботливо оглядела его. – Мы все останемся здесь. И мама и бабушка. А отец будет жить в Перудже…

* * *

Прошло почти два года. Теперь, в 1414 году, Диноре, едва минуло 16 лет, но она приобрела уже большой опыт и была достойной любовницей папы, сохранив при этом детскую наивность и непосредственность, свежесть и красоту ребенка.
Она многому научилась у Иоанна ХХIII и прекрасно разбиралась не только в любовных, но и во многих других делах. Способная и умная, она все схватывала на лету! Иоанн часто с восхищением вглядывался в хорошенькое личико своей внучки-любовницы.
«Эта девочка может мне помочь… Именно теперь…» – думал он.
Что он имел в виду? Какую пользу могла принести ему шестнадцатилетняя девочка?
В последний год у Иоанна ХХIII снова осложнились отношения с неаполитанским королем Владиславом, постоянным врагом папства, который посвятил свою жизнь тому, чтобы расширить свои владения за счет земель, принадлежавших папскому государству. Косса и раньше ссорился с Владиславом. Он даже объявил крестовый поход против него, вышел победителем и чуть не уничтожил Владислава. Потом, как помнят читатели, они стали друзьями, Владислав признал Коссу папой и отрекся от другого папы. Но папа Григорий XII, поселившись в Римини при дворе тамошнего правителя, не переставал посылать анафемы Иоанну ХХIII за его оргии. Коссе очень хотелось поймать Григория XII. устроить над ним суд, доказать, что он еретик и раскольник, и добиться его сожжения. Он потребовал у Владислава, чтобы тот помог ему в этом. Но Владислав не проявил никакого желания ловить папу Григория XII. И Косса рассвирепел.
– Осел! – повторял он ежедневно. – Я послал бы его на костер и навсегда избавился от забот. (Под «ослом» подразумевался Владислав.) Он поступает так потому, что хочет моей гибели. А как только меня не станет, проглотит все папское государство, начиная с Рима. Ему мало Неаполя, Апулии, Калабрии, Капитанаты я других мест. Он хочет присвоить всю Италию!
Тревожили Коссу и военные приготовления Владислава. Располагая кое-какими средствами, он сумел набрать немалое войско. Деньги Владислав получал, продавая своим подданным титулы. Кроме того, он прибрал к рукам богатства семей, ему не сочувствовавших. С помощью этих денег Владислав надеялся нанести удар папским войскам и заставить Коссу сдаться. Но не в характере Коссы было сдаваться. Люди, помнившие Коссу-пирата, знали его решительность и активность, знали, какой это изворотливый политик и тактик. Теперь он вдруг начал заискивать перед римлянами, которые до сих пор страдали от непомерных налогов и особенно были недовольны последним – налогом на вино. Чтобы смягчить народный гнев и выглядеть благодетелем, Косса отменил этот налог и под барабанный бой приказал оповестить всех об этом.
«Из-за любви к римлянам я отменяю этот налог!» – гласил указ [79].
На следующий день, 5 июня, был объявлен еще один указ Коссы: «Приняв во внимание желания римлян, я возвращаю народу все права и свободы, которые он имел до коего прихода к власти. Отныне Римом будут управлять „консерватори“ и правители, которых избирает сам народ». Римляне с восторгом приняли эту новость и громкими возгласами выражали признательность Иоанну XXIII.
– Верьте, святой отец, что все римляне готовы пролить кровь за святой престол и лично за вас!
Косса в эти дни предпринял и другие, более практические и действенные меры. За большое вознаграждение ему удалось нанять около трех тысяч солдат. Из квартала Трасте-вере на левом берегу Тибра он перебрался в центр Рима, во дворец князя Орсини.
Чем была вызвана такая «благотворительность» Коссы? Зачем он стянул войска к стенам Рима? Он узнал, что Владислав внезапно выступил с войском и флотом и находится уже на подступах к Вечному городу. Флот Владислава – сорок четыре корабля, парусники и галеры – подошел к устью Тибра у Остии, находившейся неподалеку от Рима. Сам же Владислав, во главе войска, двигавшегося по суше, занял Фродзиноне, расположенный почти у стен Рима.
Однако народ, собравшийся на улицах и площадях Рима 7 июня 1413 года, ничего еще не подозревал о надвинув шейся опасности и кричал:
– Пусть все слышат: римляне скорее согласятся умереть от голода, чем подчиниться этому чудовищу Владиславу [79]!
На сердце у Коссы стало спокойнее. Осмотрев городские стены, он под вечер направился во дворец Орсини, где его встретил Буонакорсо, который, выполняя привычные обязанности, привел внучку-любовницу в новую резиденцию папы, во дворец Орсини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33