Положила руки на края с обеих сторон и опустила в трубу сначала одну ногу, за ней другую.
Рейчел, смотревшая очень внимательно, догадалась, что сейчас произойдет, но сочла это почти невозможным.
Все случилось очень быстро. Женщина, все еще держась за край, стала соскальзывать в трубу. Уже к тому моменту, как она спустилась туда до бедер, было трудно сказать, есть ли вообще у нее ноги. Казалось, ее плоть сплавилась в единое целое, будто была слеплена из свечного воска.
В театре наступила полная тишина.
Теперь вниз скользила верхняя часть бедер женщины и ягодицы. Затем, после короткой паузы, все ее тело до плеч погрузилось туда. Актрису на краях трубы поддерживали только локти.
Из-за грима на лице она казалась совершенно безучастной.
Все произошло мгновенно. Актриса подняла, руки над головой и свободно заскользила вниз, пока ее голова, зажатая между руками, не оказалась внутри трубы. Она проскользнула последние дюймы, ее ноги коснулись дна, и только руки торчали наружу, а пальцы шевелились, словно щупальца какого-то морского существа телесного цвета.
Вся труба теперь стала колонной розового мрамора.
Вместе со всей публикой Рейчел зааплодировала. Но хлопки еще не стихли, а уже можно было заметить, что руки и ноги женщины медленно багровеют.
Затем ее ассистент обхватил трубу, как свернутый ковер, и наклонил ее, придерживая плечом. Бесформенная плоть медленно начала вытекать снизу, постепенно заполняя купальник, пока женщина во весь рост не осталась лежать на сцене.
Аплодисменты продолжались и стали еще громче, когда ассистент протянул женщине руку и помог ей встать. Он подал ей синее платье, она его надела, и артисты поклонились публике.
Когда рукоплескания стихли, один из ветеранов, который слишком много выпил, захотел поучаствовать.
– Да это просто фокус! Как вы это делаете? – закричал он.
Женщина откуда-то из последних рядов тут же нашлась, что ответить:
– А ты думаешь, ты как из своей матери вылезал, а? – закричала она.
Еще одна женщина присоединилась к ней:
– Точно! А мужики стоят рядом и смотрят!
Всех это рассмешило, и когда артисты уходили со сцены, аплодисменты стали еще громче.
Рейчел, сидевшая в конце зала, была поражена. Она не понимала, как можно быть такой податливой и при этом оставаться способной дышать.

3

Рейчел Вандерлинден поняла, что уже достаточно прождала Веббера: тот, видимо, задержался в больнице. Она вышла из театра и спускалась по лестнице, когда почти столкнулась с солдатом, несшим в руках кружку пива. Она отошла в сторону, но солдат неожиданно остановился.
– Миссис Вандерлинден? – спросил он, снимая фуражку.
– Да, – ответила она.
Он показался ей смутно знакомым. У него было круглое, вполне доброжелательное лоснящееся лицо, зеленые глаза смотрели проницательно. На вид казалось, ему лет тридцать, но война так состарила этих людей, что трудно определить возраст точно.
– Я сегодня видел вас на параде, – сказал он. – Мне вас показали.
Да-да, теперь она вспомнила. Тот самый солдат, который посмотрел на нее из колонны, проходившей мимо трибун.
– Можно поговорить с вами несколько минут? – спросил он.
Ей стало не по себе. Но какая потенциальная опасность может таиться в разговоре с героем?
– Конечно, – согласилась она.
Тогда солдат с полупустой кружкой в руке проводил ее в тихий уголок. Он сильно прихрамывал, и Рейчел заметила, что левый ботинок у него измят и стоптан, а правый – новый и тщательно начищенный. Солдат, тяжело дыша, сел за столик в углу, сделал глоток пива и облизал пену с губ. Затем, потянувшись через стол, пожал Рейчел руку. Его рукопожатие оказалось слабым и влажным.
– Я был в шотландском полку – вместе с Роулендом, – сказал он.
Рейчел удивилась – а наверное, должна была обрадоваться. Но вместо радости очень испугалась. Чего ей ждать от этого человека с круглым лицом и проницательными глазами? Хороший он человек или мерзавец?
Солдат отпил еще немного пива, а потом принялся рассказывать о войне – в частности, о трех дождливых сентябрьских днях. Тогда, говорил он, каждый день шотландцы делали попытки перейти в наступление – увы, безрезультатные: их войска несли тяжелые потери и отступали к своим окопам. Повсюду валялись измученные невыспавшиеся люди в перепачканной серой грязью форме. В воздухе висели слабые испарения иприта, и нужно было в любой момент быть готовым натянуть противогаз. Мухи, раздувшиеся, как воздушные шары, и отяжелевшие от крови, жужжали вокруг. Большинство людей просто онемели, некоторые были контужены. Раненые разглядывали свои жуткие раны, вывороченные наружу внутренности. Одни забивались в угол, воя или бормоча что-то себе под нос, другие яростно отбивались от мух, даже когда тех вокруг не было, третьи, наоборот, не обращали внимания на настоящих мух, которые роились у них прямо над глазами. Все солдаты уже привыкли к зловонию трупов, валяющихся кругом. Личинки казались уже не разложением, но продолжением человеческой жизни.
Рейчел представила себе все эти ужасы.
Потом круглолицый солдат с проницательными глазами стал рассказывать об одном человеке – говоря это, он понимающе смотрел на нее, – который сам вызвался доставить пакет через опасную нейтральную полосу нескольким артиллеристам, отрезанным от своих. Он рассказал, как этот доброволец забрался в сумраке на бруствер, как замер на миг на краю окопа, глядя вперед, а потом перевалился через насыпь и пополз. Как он добрался до мотков колючей проволоки, приподнялся и побежал, согнувшись в три погибели. Как он прорывался сквозь эту колючую проволоку и разбросанные тела и обходил глубокие воронки. Он был всего в пятидесяти ярдах от убежища артиллеристов, когда в небе над ним вспыхнула ракета и раздался выстрел снайпера. Как он покачнулся и упал. Как мгновение он лежал, а потом пополз вперед. Как ему пришлось встать, чтобы перелезть через последние проволочные заграждения. И как застрочил пулемет. Как он упал на колючую проволоку, и тело его дергалось, будто его терзала огромная невидимая собака – пока треск пулемета не прекратился.

4

Тогда, сидя в «Йорк-Инне», Рейчел Вандерлинден уже понимала, что будет дальше.
– Тот человек, который погиб, – сказал круглолицый солдат, – был Роуленд.
Она не нашлась что ответить.
– Много недель мы не могли достать тело, – продолжал он. – Оно просто лежало там вместе со всеми остальными и гнило. – Солдат прищурил свои проницательные глаза и произнес: – Он умер за вас.
– Как это? – вырвалось у нее. – Я не понимаю.
– Он подрался с человеком по имени Макгро, Флойд Макгро. Ответственность за смерть Роуленда лежит на нем. Роуленд всегда считал его своим другом и рассказывал ему такие вещи, которые рассказывают только друзьям. – Он произнес это медленно и многозначительно.
– Что вы имеете в виду? – спросила она.
– Вы знаете, что я имею в виду, – сказал круглолицый солдат. – В том числе и то, что Роуленд – не настоящее его имя. – Он посмотрел на нее через край кружки, отхлебнув пива. – Так вот, в тот день, после неудавшегося наступления, эти двое поссорились. Они были измучены и голодны, и с головой у них от этого было не все в порядке. Макгро стал подкалывать его.
Она молча сидела, ожидая удара.
– Макгро сказал, что женщина, которая сделала то, что сделали вы, – шлюха, – сказал он.
Она постаралась скрыть от этих хитрых глаз, насколько ее шокировало это слово.
– Он назвал вас шлюхой, – повторил солдат. – Из-за этого они и подрались. Пришел офицер и разнял их. И сказал, что не сдаст их, если один возьмется доставить послание на нейтральную полосу. Макгро испугался, а Роуленд вызвался.
Рейчел Вандерлинден ошеломили эти слова, ей стало стыдно. Последние три года она жила лишь потому, что убедила себя: по крайней мере, он умер за правое дело. А теперь – вот.
– Я рассказал вам все это не для того, чтобы сделать вам больно, – продолжал круглолицый солдат. – Разве мужчине не в тысячу раз лучше умереть за любимую женщину, чем за дело, смысла которого никто никогда не понимал? – Его глаза горели. – Я пришел и рассказал вам это, потому что думаю, он наверняка бы захотел, чтобы вы это знали. Он умер в маленькой личной войне за вас, он так вас любил.
Она отказывалась признать это.
– Он был бы жив, если бы не я, – сказала она, и слезы брызнули у нее из глаз.
Солдат покачал головой.
– Может быть. А может, и нет, – сказал он. – В той траншее все равно почти все погибли. А тем, кто выжил, – хуже, чем мертвым. – Он выставил ноги из-под стола и стукнул правой ногой в начищенном ботинке. – Знаете, как я заработал это? – горько спросил он. – Нам приказывали ночью ходить на нейтральную полосу, чтобы искать в карманах мертвых врагов важную информацию. Все, что я находил, – письма из дома и семейные фотографии. А однажды ночью я наступил на мину. – Он снова постучал ногой в блестящем ботинке. – Когда я вернулся домой, моя девушка и знать меня не хотела. Она любит танцевать.
Рейчел Вандерлинден молчала.
Тут солдат посмотрел на нее свирепо.
– Надеюсь, вы были верны ему, – сказал он. – Вы были ему верны?
От этого слова у нее перехватило дыхание, словно ей на шею накинули петлю.
– Да, – с трудом выговорила она. Она подумала, что так будет лучше и для него, и для нее.
Он посмотрел на нее столь угрюмо, что она не могла понять, поверил он ей или нет. И как раз в тот момент из дверей бара раздался голос.
– Рейчел!
То был Джеремия Веббер. Он сделал ей знак, что подойдет через минуту.
Круглолицый солдат посмотрел на нее с неожиданным пониманием, поднялся и захромал прочь, не сказав больше ни слова.
Веббер заказал пиво у стойки, подошел и сел за столик. Он заметил, что она огорчена, и решил, что это из-за его опоздания. Он пообещал развлекать ее все оставшееся время. Но она сказала, что ей вдруг стало нехорошо, и попросила проводить ее домой.

5

В ту осень, пасмурным утром, Рейчел пришла в городскую ратушу оплатить какой-то счет. Она пробыла там полчаса. А когда вышла из центрального подъезда, увидела группу людей, столпившихся на тротуаре, среди них полицейский. Они смотрели на часовую башню, туда, где торчал флагшток. Рейчел тоже посмотрела наверх. Там, держась руками за шпиль, висел человек и смотрел вниз. Судя по всему, он поднялся по лестнице внутри башни и выбрался наружу через отверстие в стене.
Рейчел не могла на это смотреть и поспешила прочь. Но не успела пройти и двадцати ярдов по тротуару, как увидела краем глаза, что человек разжал руки. Он стремительно полетел вниз и рухнул на железный столбик забора. Хотя кончик был не слишком острый, из-за силы удара он пронзил человеку грудь насквозь.
Вопреки себе, Рейчел остановилась посмотреть. Полицейский с помощью двух мужчин из толпы попытался снять тело. Самоубийца погиб мгновенно, вокруг уже было полно крови, так что они не особо церемонились. Одна нога казалась сломанной и свободно болталась, когда мужчины снимали его со столбика. Они положили его на спину на тротуар, и полицейский стал выпрямлять ногу, но та неожиданно осталась целиком у него в руках – деревянное приспособление с кожаными ремнями. Рейчел подошла еще ближе. Хотя голова мертвого человека откинулась под странным углом, а изо рта и носа шла кровь, она узнала солдата, рассказавшего ей о смерти человека, которого она любила.
– Кто-нибудь с ним знаком? – спросил полицейский.
– Я встречал его, – сказал один из помогавших мужчин.
– Вы знаете его имя?
– Это Флойд Макгро, – ответил тот. – Он стал калекой на этой войне. И ему пришлось очень туго по возвращении.
Рейчел быстро пошла прочь. Флойд Макгро. Она подозревала, что это именно он, еще когда разговаривала с ним в «Йорк-Инне». Думала, что надо бы найти его и сказать, что он тоже не виноват. Но не сделала этого, а теперь он умер, уверенный, что прощения ему быть не может. И все же его она не жалела. В этом смысле, понимала Рейчел, она – истинная дочь своего отца, судьи Дэфо.

6

Предки судьи были голландскими фермерами, которые укрощали строптивую дикую северную природу. Сам он был слишком болезненным для работы в поле, поэтому ему посоветовали продолжать образование. В итоге он стал юристом и вел весьма успешную практику в Квинсвилле – городе богатых торговцев зерном и шикарных домов на берегу Озера, в одном из которых жил и он сам. В сорок пять лет, несмотря на свое вечное нездоровье и вопреки советам врача, он согласился на должность в Местном суде. И вскоре заработал репутацию самого жестокого из законников – его прозвали «Судья Веревка». Работа отнимала у него много времени, и это так его истощило, что врач предупредил о возможных сердечных приступах. Адвокаты часто говорили, что если и есть угроза сердцу Дэфо, так скорее – со стороны крысы, которая в нем живет. Судья знал об этой шутке, и она была ему по душе.
К удивлению коллег, в пятьдесят лет он решил жениться. В жены взял Анке Ольтманс, дочь голландского торговца-иммигранта. Она была крепкой низенькой женщиной и напоминала ему одну из характерных фигур на картинах Рубенса. Она посвятила ему всю свою жизнь.
Их брак со стороны казался весьма удачным и для самого судьи действительно был таковым. Он называл Анке «голландской женой». «С голландской женой не пропадешь», – любил говаривать он.
В положенное время у них родилась дочь, Рейчел. Но через три года Анке, которая казалась такой крепкой, подхватила от дочки корь, быстро угасла и умерла.
С этого времени судья Дэфо стал рабом своей дочери. Этот худощавый человек, чье лицо походило на череп, покрытый тончайшим слоем плоти, и чья внешность обычно приводила в ужас людей, попавших на скамью подсудимых, был нежнейшим из отцов. Казалось, вся любовь, на которую он способен, собиралась в единое целое и выливалась на дочь. Завидев ее, он неизменно улыбался – улыбка черепа. И чем сильнее он ее баловал, тем более замкнутым и нелюдимым становился ко всему остальному миру. «Если ты слишком легко находишь общий язык с людьми, – говорил он Рейчел, когда она подросла, – это признак твоей слабости».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33