Роуленд понял, что это одновременно и комплимент, и скрытый намек на то, что зарплата будет не очень высокой.
– Спасибо, – сказал он. Форрестал поднялся.
– Добро пожаловать на борт, – сказал он. Лучи яркого закатного солнца Квибо, пробившиеся сквозь окно кабинета, осветили тонкие рыжие волоски на его руке, которую он протянул Роуленду.

Последние двадцать лет жизни Форрестал провел, пытаясь сохранить древности Квибо. Он был предан этому делу больше, чем многие коренные жители города. Некоторые члены Совета Музея приложили руку к разграблению древних захоронений и археологических раскопок и продаже их на международном черном рынке.
Форрестал (который на самом деле был на двадцать лет моложе, чем подумал Роуленд) умел сносить подобные неприятные факты реальности.
– Мы делаем что можем, – говорил он, – и это не всегда совпадает с тем, что мы хотели бы делать.
В этом человеке многое причудливо смешалось. Как-то утром в субботу он пригласил Роуленда на чашечку кофе с булочками в маленькое кафе рядом с музеем. Когда они шли на работу, он очень старался не наступать на дождевых червей на тротуаре и даже перенес нескольких в тень. И при этом в тот же день он взял с собой Роуленда на бой быков – и там его, кажется, совершенно не волновало, что быки страдают.
Роуленд с трудом выдержал зрелище столь отвратительной жестокости.
Форрестал заверил его, что он просто неправильно смотрел спектакль, и бои быков – это на самом деле совершение древнего жертвенного ритуала.
– Бык представляет трагического героя, – сказал он, – а матадор символизирует произвол судьбы. Он перебьет ему спинной мозг, чтобы его смерть была относительно безболезненной.
Роуленд очень старался посмотреть на действо с этой точки зрения. Но, как он ни старался, он видел только великолепно одетого мясника, который протыкал шею быка шпагой, с большим трудом находя его спинной мозг; и шатающееся испуганное животное, которое истекает кровью из сотни ран.
Это был последний раз, когда Роуленд ходил на бой быков.

Он довольно близко познакомился с Хильдой, женой Форрестала. Хранитель очень гордился ее благотворительной работой и самоотверженностью: по образованию она была медсестра и ежедневно работала в латиноамериканских кварталах. Она была болезненно худа, потому что получила от своих пациентов больше заразы и лихорадки, чем ей было предназначено.
Роуленд часто бывал у них в гостях, в старом каменном доме на склоне холма. Стены дома были украшены старыми ткаными одеялами с древними символами; здесь стояла грубая мебель, сделанная здешним столяром из ныне редкого здесь красного дерева. Только фотография корабля со Статуей Свободы на заднем плане да шкаф с «Британской энциклопедией» и множеством книг на английском указывали на то, что Форресталы, вероятно, откуда-то приехали.

В один из таких вечеров, когда Роуленда пригласили на ужин, он пришел до того, как Форрестал вернулся домой из музея. Хильда встретила его и предложила выпить. Впервые он оказался с нею наедине.
– Вам, наверное, очень нравится ваша работа с бедняками, – сказал он. И был потрясен ее ответом.
В ответ она зарыдала. Он встревожился и спросил, что случилось.
– Почему мужчины всегда тащат жен в эти жуткие места? – всхлипывала она. – Почему они не могут найти себе занятие в своих странах? Зачем они едут в эти богом забытые части света?
Некоторое время она безутешно рыдала, а потом успокоилась.
– Пожалуйста, извините меня, – сказала она, – я просто очень устала. Я боюсь, что умру здесь. Я бы все на свете отдала за то, чтобы уехать обратно в Соединенные Штаты. Там наш дом. Я хочу снова говорить на родном языке и дышать чистым воздухом.
– А вы говорили об этом Джону? – спросил наконец Роуленд. – Что он об этом думает?
– Нет, я не говорила ему, – сказала она. – Вы довольно хорошо его знаете. Он никогда не простит меня за это.
И Роуленд подозревал, что она права.
Ему было жаль слышать, что семья Форресталов была не такова, какой казалась, потому что они ему очень нравились. Но еще больше ему нравилась их светловолосая дочь Елена, которая родилась в Квибо двадцать лет назад. Впрочем, чувство, которое испытывал к ней Роуленд, уже перестало быть просто симпатией.
Когда он начал работать в музее, она была в научной командировке: музей нанял ее искать и изучать места, представляющие археологический интерес. Через три месяца она вернулась, и Роуленда с ней познакомили. Она сразу ему понравилась. У нее был кабинет в музее, и они часто разговаривали. В ней слились оба ее родителя – она была практичной идеалисткой.
Одно повлекло за собой другое. Еще не понимая этого, Роуленд влюбился, и – чудо из чудес – она тоже полюбила его. Как будто ее специально воспитывали для Роуленда. Их интересы к археологии и антропологии прекрасно дополняли друг друга: оба любили выкапывать то, что спрятано. Даже их разговоры о работе были формой признания в любви.
Что касается их физической близости, временами, когда они соединялись, Роуленд чувствовал, что они стали единым целым – как деревья, которые прививают друг к другу, и они становятся новым видом. Елена считала, что растущее чувство их физической зависимости друг от друга было внешним проявлением глубокой духовной близости.
Родители Форрестал одобряли этот союз. Предполагалось, что со временем любовники поженятся.

У Роуленда, конечно, была проблема. Он не сказал Елене, что был женат. Пытался заговорить об этом несколько раз, но она была так убеждена в предопределенности и уникальности их любви, что он боялся, как бы его признание все не испортило. В ее представлении история их любви была настоящим чудом: таинственного незнакомца (Роуленда) из далекой страны (Канады) судьба приносит через моря в экзотическое место (Квибо), где он встречает родственную душу (Елену); они влюбляются друг в друга с первого взгляда (почти), женятся и живут долго и счастливо.
Роуленду нравилась ее история. Но ему казалось, что правда может быть ничуть не хуже: после неудачной женитьбы неугомонного путешественника (Роуленда) счастливый случай выбрасывает его на берег в далекой стране, в странном городе (Квибо); и там он наконец находит (разве это не такое же чудо?) женщину с идеально подходящими ему интересами и характером; они женятся (естественно, после его развода) и живут долго и счастливо.
Или что-нибудь в этом роде.
Роуленд знал, что в конце концов ему придется рассказать Елене эту историю; но не прямо сейчас, когда она так счастлива. Поэтому он продолжал откладывать момент, когда ему придется рассказать об ошибке своей молодости.

Елена попросила его пойти с ней и командой из шести местных рабочих в экспедицию; им нужно было исследовать несколько глубоких пещер в горе Аррибо. Ее отец полагал, что древние люди могли использовать эти пещеры для своих ритуалов и что в них могут быть спрятаны какие-нибудь артефакты.
После недельного похода по лесам и предгорьям экспедиция добралась до горы Аррибо. Та была частью Великих Кордильер, которые, несмотря на размеры, по геологическому возрасту были совсем молодыми. Горы вызвали у Роуленда меланхолию.
– Каждый раз, когда я их вижу, Елена, – сказал он, – я понимаю, как быстротечно человеческое существование.
– Вот поэтому, Роуленд, – сказала она с улыбкой, – мы никогда не должны терять то время, которое у нас есть.
За это он полюбил ее еще больше.

Они разбили лагерь у входа в пещеры и начали работать. В первые два дня древних находок было немного. Отыскали только несколько петроглифов, уже описанных предыдущими экспедициями. Разочарованные, они вылезали наружу и проводили ночи в палатках у пещер.
На третий день Роуленд высказал мысль, что они теряют слишком много времени, каждый день входя в пещеру и возвращаясь на поверхность. Почему бы им не зайти как можно дальше и не остаться там на ночь? Тогда на следующий день они смогут начать сразу.
Елена решила, что это хорошая идея, но трое членов экспедиции ночевать в пещере отказались, несмотря на то, что им предложили дополнительную плату. Елену это не удивило. Местные жители очень суеверны, их сложно было уговорить спускаться в пещеры даже днем. Но бригадир Санчес и двое рабочих с неохотой согласились на этот план из-за своей преданности Елене.
Таким образом, группа из пяти человек отправилась вглубь пещеры сразу после завтрака. К двум часам дня они дошли до того места, откуда обычно поворачивали назад. На этот раз они продолжили путь, и к четырем часам дня дошли до огромной каверны. К своему восторгу, они увидели на плоской стене рядом с подземным озером изображение нескольких переплетенных змей с какими-то иероглифами под ним. В свете факелов цвета были такими яркими, будто художник закончил свою работу совсем недавно.
Елена решила, что это хорошее место для ночной стоянки; поэтому они разбили лагерь в этой пещере.
Это было жутко – сидеть там; слушать, как вода капает со сталактитов в озеро; смотреть, как оживают нарисованные на стене змеи в мерцании факелов. Изредка они слышали долгий печальный стон где-то в глубине пещеры. Роуленд и остальные мужчины встревожились, но Елена убедила их, что это просто ветер, который где-то пробрался сквозь трещину в горе над ними.
Ночь тянулась медленно. Рабочие нервничали и не выпускали мачете даже во сне. Роуленд сжимал руку Елены под одеялом. Впервые за много недель они не могли заняться любовью, поскольку были не одни.
На следующее утро, позавтракав печеньем с водой, группа стала спускаться дальше. Они были уже так глубоко под землей, что воздух становился все теплее; они сняли свитера и остались в рубашках. Иногда проходы были такими узкими, что приходилось тушить факелы и ползти вперед, рассчитывая на свет фонариков в касках. Иногда потолки галерей были такими высокими, что свет факелов не мог до них добраться. Роуленд также заметил, что воздух становится спертым и дыхание требует усилий.
Примерно в полдень они добрались до короткого узкого тоннеля на уровне пояса – он выходил в еще одну большую пещеру. Тоннель был гладкий, как горлышко бутылки, и Роуленд сказал, что он, пролезая сквозь него, чувствует себя пробкой. На другой стороне они снова зажгли факелы и заметили, какими желтыми стали языки пламени в разреженном воздухе. Елена сомневалась, что им удастся пройти дальше, но они еще час продвигались вперед через несколько чуть более широких тоннелей. Когда они только вошли в особенно большой зал, Санчес, шедший впереди, позвал их и показал на стену перед собой. На ней было множество причудливых иероглифов – не нарисованных, а высеченных на поверхности стены.
Елена была в восторге. Она объяснила Роуленду, что эти знаки обычно указывают на главный могильник, который должен быть совсем рядом. Однако поиском его займется позже другая экспедиция, у которой снаряжение будет лучше. Она только скопирует иероглифы притиранием, чтобы изучить их в музее, а потом они отправятся на поверхность.
И в этот момент они все почувствовали слабый удар – будто пещера поднялась на дюйм, а потом упала. Не обратив на это особого внимания, Елена хотела продолжить копирование. Но Санчес, который до сих пор во всем поддерживал ее, сказал «нет». Его люди обеспокоены шумом, который они только что слышали, и хотят выбраться на поверхность. Елена неохотно согласилась.

Путь назад шел все время немного в гору, поэтому идти оказалось чуть труднее, особенно в некоторых узких тоннелях, где не за что было ухватиться. Тот, кто шел впереди, с трудом пролезал в отверстие, а потом помогал вылезти остальным.
Все шло хорошо, пока они не добрались до того короткого тоннеля на уровне пояса, сквозь который проходили раньше. Роуленд, которому тогда этот тоннель во время спуска показался наиболее тесным, полез первым. Но он никак не мог пролезть, пока Санчес не схватил его за ноги и не толкнул сильно вперед. Роуленд вылез с другой стороны. Позвал Елену, чтобы она поднималась за ним. Она залезла в тоннель и протянула ему руки. Роуленд схватился и потащил. Елена продвигалась довольно легко, и ее голова и плечи уже высунулись с этой стороны, когда откуда-то из недр горы раздался еще один удар – на этот раз намного сильнее.
Роуленд продолжал тянуть Елену за руки, но она не двигалась с места.
– Я застряла, – закричала она.
Сначала ни он, ни она в это не поверили. Он тащил, она извивалась, мужчины толкали ее с другой стороны. Все напрасно. Тоннель каким-то образом сузился и сжал ее талию, как узкое кольцо сжимает палец.
– Я чувствую что-то на спине, – сказала она. – Оно тяжелое. Похоже на камень. – Она задыхалась.
Роуленд попытался тянуть сильнее. Он крикнул людям на той стороне, чтобы они толкали изо всех сил. Когда это не помогло, он попытался протолкнуть ее вниз к ним; они тянули ее к себе. Никакого результата. Роуленд старался не паниковать, а их спутники на той стороне были уже в отчаянии. Воздух в том зале был и так не очень хорош, теперь же дышать вообще стало невозможно. Елена полностью перекрыла доступ воздуха.
Ее дыхание стало неровным. Она больше не могла поднять голову и смотреть на Роуленда. Они еще раз безрезультатно попытались протолкнуть или вытащить ее; потом она стала умолять его прекратить это. Сказала, что тяжесть, которая давит на спину, медленно проламывает ее. После этого замолчала и больше не отвечала на вопросы. Она была без сознания, пульс прощупывался слабо.

Роуленду Вандерлиндену пришлось сделать ужасный выбор. Елена была обречена и при этом медленно убивала еще троих людей. Санчес слабым голосом просил его что-нибудь сделать.
Но что он должен сделать? Он ждал. Голова Елены лежала на обмякших руках. Роуленд снова проверил ее пульс: он пока слабо прощупывался. Голос Санчеса, тоже слабый, все так же взывал о помощи. Но если умрет Елена, Роуленду плевать, что остальные тоже умрут. Он любит не их.
Он по-прежнему ждал. Вопреки себе он знал, что должен сделать то, чего хотела бы она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33