Я пыталась помочь ей подняться, но было слишком поздно. Думаю, у нее остановилось сердце.
Она посмотрела на чашки и тарелки.
– Никто больше не заболел?
– Нет.
– Только вы двое раздавали еду и напитки?
Эммануэль вдохнула с такой силой, что у нее расширились ноздри.
– Я знаю, что вы думаете, но вы не правы. Если Клер и была отравлена, то только не здесь.
– Почему вы так уверены?
– Мы сидели вместе на софе, и я обратила внимание на ее странные глаза. Зрачки были расширены.
Зак подошел к лежащему телу, чтобы взглянуть на спокойное бледное лицо. Кто-то закрыл глаза Клер.
– Кто-нибудь еще это заметил?
– Нет. Но вскрытие непременно покажет, что так и было. Часто яд начинает действовать только через несколько часов, но убивает очень быстро. – Она поколебалась. – Думаю, это может быть пижма.
Зак поднял голову.
– Пижма?
– Эта трава растет повсюду. Листья и стебель содержат масло, которое используется для борьбы с кишечными паразитами или чтобы… – Она поколебалась, но Зак перевел на нее взгляд, ожидая продолжения. – Чтобы помочь с некоторыми женскими проблемами.
– Но почему тогда она умерла?
– Маленькие дозы помогают в лечении, но большие способны убить. Для этого требуется немного – семь-восемь капель концентрированного масла могут привести к судорогам. – Она помолчала. – Возможно, она пользовалась этим средством, но не рассчитала дозу.
Зак с подозрением прищурил глаза.
– Вы не верите в это так же, как и я.
Громкие звуки в коридоре заставили их резко обернуться. Послышалось топанье сапог, затем молодой голос с бостонским акцентом громко произнес:
– Остановитесь! Капитан Флетчер! Вам нельзя идти дальше…
В сводчатом входе показалась высокая сухопарая фигура Антуана Ла Туша. Ворвавшись в комнату, он замер и с такой силой сжал кулаки, что его пальцы побелели. За ним показался рядовой. Широко открытыми глазами он вопросительно смотрел на майора. Зак отрицательно покачал головой.
– Мой Бог! Антуан! – Эммануэль бросилась к нему и уткнулась лицом в грудь. Зак неожиданно для себя почувствовал, что это больно его кольнуло.
Ла Туш обнял Эммануэль, сжав ее плечи.
– Увы, – прошептал он. – Это правда.
Какое-то время он стоял неподвижно, с закрытыми глазами. Затем медленно, неуклюже направился к распростертому телу; его костыли глухо стучали по полу. Подойдя к софе, он молча смотрел на свою сестру.
– Я хочу взять ее домой, – после паузы произнес он. – Сейчас же.
– Боюсь, что вы не можете сделать этого, сэр, – сказал Хэмиш, появляясь в проходе из коридора, отчего перепуганный рядовой вытянулся в струнку. – По крайней мере, не сейчас.
Ла Туш резко повернулся, быстро перенеся костыль.
– Она моя сестра, ты, ублюдок.
– Я сожалею, сэр, но нам нужно провести вскрытие тела.
Было видно, как по бледному напряженному лицу креола стекают капли пота.
– Что?! – спросил он, тяжело дыша.
Мадам де Бове положила руку на его рукав.
– Это медицинское исследование. Оно нужно для того, чтобы точно определить, кто ее убил.
Стоя у окна, Антуан перевел дикий взгляд с Хэмиша на Зака.
– Нет. – Он покачал головой. – Вы не будете ее резать.
– Мне жаль, – произнес Хэмиш, – но в данных обстоятельствах выбора нет.
– Если от этого тебе станет легче, – произнесла Эммануэль, все еще держа креола за руку, – я могу отправиться в армейский госпиталь и оставаться там до последнего.
– О нет, вы не можете, – произнес Зак.
Она повернулась и гневно посмотрела ему прямо в глаза.
– Если это потому, что я женщина, то, уверяю, вам не нужно волноваться. Я уже присутствовала на вскрытиях.
Зак с удивлением посмотрел на стоящую перед ним маленькую, но решительную женщину.
– Нет, – сказал он, – причина не в этом.
– А в чем? – требовательно произнесла она. Черты ее лица обострились.
Зак с трудом перевел глаза туда, где лежала Клер Ла Туш.
– Вы – одна из подозреваемых.
К семи часам утра солнце уже палило так сильно, что Зак почувствовал, как от пота его рубашка прилипла к телу. С Бейсн-стрит он направился к открытым воротам кладбища Святого Людовика. Сторож-немец Кесслер махнул рукой и крикнул: «Гутен морген!» Кивнув, Зак продолжал идти.
Семейный склеп Сантеров, где неделю назад был убит стрелой из арбалета доктор Генри, находился на дальнем конце аллеи. На фоне ярко освещенных солнцем белых могильных плит и черных, чуть покрытых ржавчиной решеток ярким пятном выделялись оставленные после похорон цветы. Подойдя ближе, Зак увидел, что они от жары уже увяли, а желтые и красные лепестки приобрели коричневую окраску.
Держа шляпу в руке, он остановился перед склепом и медленно обвел глазами могильные плиты и высокие побеленные стены кладбища. У него было чувство, что он чего-то не учел, не вычислил то, что смогло бы предотвратить гибель Клер Ла Туш. Две смерти, последовавшие друг за другом, но какими разными были они. Старика доктора поразили стрелой из арбалета «для убийства вампиров», а молодая красивая аристократка скончалась в агонии.
«В чем дело, майор? Ваша логика и острый ум снова вас подвели?»
Зак посмотрел на светло-голубое южное небо и с силой сжал фуражку. Он вспомнил, как два года назад, когда он служил в форте на Богом забытой окраине, кто-то начал убивать людей. Жертвы были разного возраста. Зак тогда был не начальником военной полиции, а всего лишь задиристым молодым кавалерийским капитаном, который любил загадки и гордился своим умением их решать. Хотя раскрытие убийств не входило в его обязанности, он заинтересовался этим делом и начал искать разгадку, пока не понял – слишком поздно для Рэчел и некоторых других, – что убийца намеренно сбивал его со следа, чтобы поиграть с ним, как с игрушкой.
Но нынешняя ситуация была другой. Смерть старика и девушки не была случайностью. Зак сдвинул шляпу на лоб, чтобы защитить глаза от солнца, и повернулся, собираясь уйти. Клер Л а Туш и Генри Сантер связывало что-то общее. И этим «что-то» были две вещи: больница Сантера и близкое знакомство с Эммануэль де Бове.
Когда Зак прибыл в больницу Сантера, то обнаружил множество людей. Здесь были и шумные дети, и потные, разгоряченные солнцем, злые женщины, которые молча, с каменными лицами смотрели, как приближается майор.
– Запомни, – говорила мадам де Бове облаченной в черное женщине с печальными глазами, которая держала девочку лет пяти, – ей нужны зеленые листья. Можно даже использовать молодые побеги одуванчиков, если ты больше ничего не можешь найти. Ешь и сама хотя бы немного.
Звон шпор заставил оглянуться мадам де Бове. Их взгляды встретились. Зак заметил, что она затаила дыхание. В глазах читались враждебность и злость.
– Я не могу уделить вам внимание, майор, – произнесла она и повернулась, чтобы уйти, но он остановил ее:
– Нет, сейчас самое подходящее время.
Какой-то светловолосый мальчик в длинной рубашке обхватил ногу Зака и начал плакать.
– У меня всего два вопроса, – уточнил Зак. Очень толстая женщина с выцветшими желтыми волосами и измученным заботами лицом забрала кричащего ребенка.
– И это все?
Присутствующие смолкли. Женщины и дети внимательно смотрели на майора, и в их взглядах читалась ненависть к нему и его форме.
– Спрашивайте, – произнесла Эммануэль и, сложив руки на груди, направилась к чугунному столу. Ее лицо приобрело сосредоточенное выражение.
Воздух в затененном деревьями дворе был прохладным. Зак закрыл дверь.
– Кто все эти люди?
– Каждый вторник и четверг мы даем бесплатные консультации для семей погибших на войне. Мы лечим вдов и детей.
– Мы? – Зак откинулся спиной на дверь и привычно положил руку на саблю. Это движение привлекло ее внимание. – Я не вижу Ярдли.
Эммануэль перевела взгляд на его лицо.
– Он будет здесь позже. Ярдли делает значительно больше, чем вы думаете, хотя и старается это скрыть.
– Почему?
– Что конкретно вы хотите уточнить?
– Конечно, я могу понять, почему он работает здесь, – отталкиваясь от двери, сказал Зак.
– Можете? – Эммануэль положила ладони на крышку стола и оперлась на руки. Взгляд ее был враждебным. – Вы видели высокую рыжую женщину с маленьким мальчиком?
– Нет. А я должен был заметить?
– Ее зовут Мэри-Энн Кэхилл. Ее восемнадцатилетний сын попал в плен и замерз прошлой весной в лагере Дуглас в Чикаго, а ее муж, Пэдди, еще жив и воюет в Виргинии. Из-за мужа ваш генерал Бен Батлер конфисковал ее дом и поставил его на аукцион. Домик небольшой, но в нем можно было жить. Человек, который приобрел дом, предложил этой женщине снять его в аренду, но у нее не было таких денег, и он вышвырнул ее с ребенком на улицу. Его зовут Эндрю Батлер. Он выполнял приказ начальника военной полиции, то есть ваш.
Зак сжал челюсти. Батлер начал проводить подобные акции с имуществом жителей Нового Орлеана даже до «Акта о конфискациях» Линкольна. Теперь, когда было дано официальное разрешение, конфискации стали массовым явлением. Благодаря им, генерал приобрел столько фамильного серебра, что его стали называть «ложечный» Батлер.
– Вы никогда не думали, – еле сдерживая эмоции, произнесла мадам де Бове, – что будет с теми детьми и женщинами, которые оказались на улице по вашей вине? Некоторых взяли родственники, но есть и такие, как Мэри Кэхилл, – они спят в парках и других общественных местах. Не знаю, что будет зимой. Я предложила ей одну из моих комнат, но эта гордая женщина отказалась.
Они остановились у расположенного в центре двора фонтана. Эммануэль опустила взгляд на качающиеся на волнах лилии. Зак и сам плохо относился к «Акту о конфискациях».
– Роуз говорила, что вы считаете рабство предосудительным, – произнес он, повернув голову к Эммануэль.
– Оно отвратительно, – с энергией ответила Эммануэль.
– Тогда почему вы поддерживаете конфедератов?
Эммануэль обошла стол и встала напротив майора.
– В Новой Англии, – произнесла она, – дети в пять лет уже работают на фабриках шесть дней в неделю по двенадцать часов и получают несколько пенни. Тем не менее, вы поддерживаете правительство Соединенных Штатов, которое это допускает.
– Эти дети не рабы.
– Но промышленная мощь Севера зависит от их дешевого труда так же, как аграрная экономика Юга от рабов. Обе стороны в этом не правы. Тем не менее, каждый обвиняет другого и ничего не делает у себя.
Зак вспомнил большое мрачное кирпичное строение, которое стояло – и сейчас стоит – на окраине его родного городка в Род-Айленде. Каждый день перед рассветом за воротами фабрики исчезали дети со впавшими глазами, бледные от нехватки солнечных лучей. Обычно они жили недолго. Те немногие, которые дотягивали до зрелого возраста, вынуждены были впоследствии посылать на фабрику своих детей.
– Но здесь больше рабства, чем эксплуатации труда, – мягко произнес он, – и вы знаете это.
– Да, – ответила она.
– И вы думаете, что свобода для миллионов не стоит того, чтобы за это бороться?
– Бороться? Да. Но нельзя убивать из-за нее. Ничто не может оправдать войну. – Она развела руками. – Посмотрите вокруг. Загляните в ту комнату, полную плачущих детей и скорбящих женщин. Поднимитесь наверх и посмотрите на изувеченные тела. Сходите на любое кладбище здесь, на Юге, или у вас, на Севере. Война не решает проблемы, месье, она создает их.
– Так выдумаете, рабство должно сохраняться? Только потому, что война против него требует много жертв?
Эммануэль возразила:
– Война началась не из-за рабства. Если бы дело было в этом, президент Линкольн подписал бы закон, освобождающий всех рабов. Мы воюем уже год, а освобождения так и не произошло.
– Но это будет.
На лице Эммануэль появилось выражение глубокой усталости.
– Через пять лет, может, через десять. Рабство исчезает повсюду. Одно государство за другим отменяют его. Но эта война… злоба, ненависть, вражда будут ощущаться на протяжении сотен лет.
Она замолчала. Наступила пауза, которую нарушал только плеск фонтана. Оба они чувствовали, как глубоко трогает их обоих эта тема. Где-то заплакал ребенок, и Эммануэль поспешила к больному малышу.
– Вы должны извинить меня, майор, – произнесла она. – Мне надо работать.
Она прошла мимо него к двери, но здесь задержалась, потому что он произнес:
– Вы так и не ответили на мои вопросы.
Глава 14
Эммануэль медленно повернулась.
– Спрашивайте, майор.
– В тот вечер на кладбище, когда был убит Генри Сантер, вы видели кого-то?
– Вы уже задавали этот вопрос.
– Как рассказал кладбищенский сторож, в ту ночь пришли два чернокожих, чтобы починить фамильный склеп своего господина. Вы их не заметили?
Эммануэль отрицательно покачала головой:
– Нет. Это большое кладбище, и склепы достаточно высоки, чтобы спрятать любого человека. – Сложив руки на груди, она подошла ближе. – О чем еще вам хочется узнать, майор?
– Подозреваете ли вы кого-нибудь? – поинтересовался Зак. – Что-нибудь, кроме работы в больнице, объединяло Клер Ла Туш и Генри Сантера? Может, это не имело особого значения, просто было совпадением, вроде рождения в один день или обоюдного интереса к опере?
Нахмурив лоб, Эммануэль задумалась, но потом отрицательно покачала головой:
– Прошу меня извинить. Мне ничего не приходит на ум. Вы говорили с ее родителями?
– Вчера вечером. Вы знаете, что мать Клер подозревает вас в смерти дочери?
– Меня?
– Она считает, что, если бы не вы, Клер никогда бы не стала работать в больнице.
Эммануэль утомленно вытерла лоб рукой. Она слишком много работала последнее время, и это начало сказываться.
– Мадам Ла Туш плохо знала свою дочь.
– Вот как?
– Я понимаю ход ее мыслей. Ею движет гнев и горе. Она находится под влиянием традиционных для нашего общества предрассудков. – Эммануэль помолчала. – Вы понимаете, о чем я говорю?
– Я читал Мэри Уолстонкрафт и Джона Стюарта Милля. – Зак улыбнулся, видя, как округлились ее глаза. – Это вас удивляет, не так ли? – Он наклонился к ней. – А вы не думали, что и вы не свободны от некоторых предубеждений, мадам де Бове?
– Вы хотите сказать о том, что я против мужчин в военной форме? Особенно в синей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36