Члены его были словно налиты свинцом, он не мог шелохнуться и лишь следил в оцепенении, как приближается к нему заклятый враг, закутанный в черное, приподняв руки с белыми разъятыми пальцами, скрюченными, точно когти хищной птицы. Губы его беззвучно шевелились, пытаясь произнести заклятие.
Ужас Повона наконец воплотился в пронзительном крике — крике, который его и разбудил. Он вопил еще несколько секунд, после того как глаза его раскрылись. Этот оглушительный крик достиг ушей кельдамы Нуксии и ее женщин, а также прислуги, поджидавшей в соседней комнате пробуждения герцога. Пара камердинеров бросилась спасать вопящего хозяина. Они нашли его сидящим на постели, с выпученными глазами на полиловевшем лице и мокрыми от пота волосами. Лишь с изрядным трудом удалось им успокоить хозяина.
Постепенно к нему вернулось ощущение действительности. Герцог был потрясен, руки его дрожали. Он устыдился своей беспочвенной паники, но горячие заверения слуг, что они никому ничего не расскажут, вернули ему присутствие духа. Ланти-Юм не узнает о жутком эпизоде, который вряд ли когда-либо повторится. Никогда больше, пообещал себе Повон, не осквернит он своего герцогского тела амброзией Сни, никогда не придется ему снова испытать такого отвратительного кошмара.
Однако вскоре герцогу пришлось убедиться, что он заблуждался: амброзии Повон более не пробовал, но видения донимали его снова и снова, превращая ночи в сплошной кошмар.
Глава 2
Верран критически оглядела сад из грибов и кристаллов.
— Это им страшно не понравится, — заметила она.
Нид зацокал когтями по каменному полу.
— Да, конечно, им это покажется ужасно некрасивым. Но мне, однако, все равно, — добавила она без прежней уверенности.
И все-таки, по человеческим стандартам, сад был красив — огромные панно с калейдоскопическим замысловатым узором из черных и зеленых кристаллов, перемежающихся сапфировым шламом, выложенные на многоугольных клумбах, повторяющих очертаниями симметричную кристаллическую решетку. Уход за садом был одним из основных занятий Верран, и на протяжении многих больших венов она наблюдала за тем, как он разрастался от небольших скоплений зеленых кристаллов, которые она предпочла в память о зеленой растительности на Поверхности, до огромного сверкающего пространства, занимавшего теперь три четверти дна большой котловины. Но уравновешенность и формальность рисунка, так радовавшая глаз леди Верран, претила вардрулам, чьи сады были так же нерегулярны и затейливы, как и раскопы, в которых они располагались. Вардрулы прямо не выражали своего неодобрения, в их языке вообще не было ничего, подобного лантийским высказываниям неудовольствия, но их стремление обойти стороной обезображенную котловину, выдавало чувство глубокого неприятия. Верран остро ощущала это, но сад был для нее одним из немногих источников удовольствия, и она не находила сил от него отказаться.
— Как ты думаешь, не следует ли мне добавить несколько красных пятен на внешних углах? — спросила она.
Вовсе не интересуясь подобными вещами, Нид пробурчал нечто невразумительное. Было очевидно, что мутант, хотя и стремится ей угодить, совершенно безразличен к этому скопищу грибов и кристаллов. Верран не усматривала в этом ничего удивительного, но все же огорчилась, потому что острее почувствовала бесполезность своего занятия. Да, ее занятия, при всем их разнообразии, были удручающе бесплодны. И сад, и резьба по камню, и ткачество, даже дневник, в котором она регулярно делала записи, — все это лишь пустая трата времени. О чем, в конце концов, ей писать, если в часы бодрствования не случается никаких значительных событий. Несколько раз в прошлом ей удалось сочинить песенки, стихи и рассказы для Террза. Тогда ей казалось важным, чтобы ее мальчик побольше узнал о Ланти-Юме и о мире людей. Но попытки восстановить события, случившиеся на Поверхности, погрузили ее в такое мрачное состояние, что вскоре она оставила их. Что касается песен и стихов — Террз, едва выйдя из младенческого возраста, утратил к ним интерес. Он предпочел атональное творчество вардрулов, которое уравновешивало мелодичность их речи, простым лантийским мелодиям, а стихи и вовсе ничего не значили для ребенка, чье ухо привыкло к тонкостям вардрульской речи. Это положило конец ее поэтическим упражнениям.
Что еще у нее оставалось? Вначале она увлекалась уроками вардрульского языка, которые вроде имели какое-то значение. На протяжении многих больших венов Верран пыталась совершенствовать свой вардрульский и до известной степени в этом преуспела. Теперь она могла свободно общаться с хозяевами здешних мест. Хоть Верран и с трудом удавалось напевно выговаривать их непроизносимые слоги, она почти всегда понимала слова вардрулов, обращенные к ней. Только слова — и все. Слова, но не те отношения, что стояли за ними, не реакции, не эмоции. То, что вардрулы способны чувствовать, и чувствовать глубоко, — в этом Верран не сомневалась и все-таки никак не могла распознать проявление этих чувств. Реакции вардрулов были совершенно загадочны, выражения лиц — невероятны. А тончайшие оттенки речи, передаваемые высотой тона или колебаниями хиира — всему этому не находилось аналогии в человеческом мире. Верран их никогда не постичь, и она давно примирилась с этим, сознавая, что ее возможности не беспредельны. Но и вардрулы не проявили способностей к восприятию человеческой речи. Верран предложила позаниматься с ними лантийским, и предложение было принято. Некоторые из самых упорных и усидчивых обитателей пещерного мира овладели основами лантийского синтаксиса. Одной из таких способных учениц оказалась подруга Террза Змадрк Четырнадцатая — смышленая и усидчивая девочка. Но постепенно на уроки Верран приходило все меньше и меньше учеников, и даже интерес Четырнадцатой постепенно угас. Уроки прекратились.
«И что ты сделала за все это время достойного хоть малейшего внимания? » — спросила она себя.
Была хорошей матерью Террзу. Это во всяком случае имеет значение.
Разве? Террз подрос. Ему теперь не нужна мать. Да и вообще была ли она ему когда-нибудь нужна? И более того, пришла на ум непрошенная мысль, он и не хочет ее.
Неправда! Конечно же неправда! Террз знает, что она всегда любила его. Это что-нибудь да значит.
Ты его любишь, поэтому он должен любить тебя, так, что ли? Подумай-ка, он ведь никак не может простить тебе, что ты человек.
— Ну, это уж вообще нелепо, — вслух произнесла Верран, и Нид вопросительно посмотрел на нее желтыми глазами. — Все это какая-то нелепица. Я не должна так думать.
Ты полагаешь, что тебе дано управлять своими мыслями, жалкая женщина? Ну-ну, попробуй. Желаю удачи.
— Я могу… я смогу… — Она сжала в кулаки руки, лежавшие на коленях. — Нид, — позвала она, — я решила добавить красного. И еще решила расширить сад. Мне нужно будет разработать рисунок и цветовую гамму, и это занятие потребует всего моего внимания…
Ничего подобного, ты это и во сне сможешь сделать. Не так-то тебе легко отвлечься. Попытайся снова.
— И еще я собираюсь составить лантийско-вардрульский словарь. Возможно, он пригодится.
Кому это? Вардрулы не читают, да и не пишут тоже, если не считать их картинок.
Да, но когда-нибудь люди смогут воспользоваться им.
Вот как? Каким же это образом? И когда?
Не знаю. Но ведь может же такое случиться, я на это надеюсь.
Жестокая надежда. Если человек столкнется с вардрулом, то этому вардрулу, привыкшему к деликатному обращению, не сдобровать. И тебе это известно.
— Научись вардрулы говорить по-лантийски, — продолжала она настаивать, — это могло бы уменьшить взаимный страх. Ну какие они «белые демоны» пещер? Постой-ка: чтобы передать речь вардрулов на письме, потребуется сочетание букв с музыкальными нотами. Это я сумела бы сделать, но как передать световые нюансы колебаний хиира? Следует воспользоваться какими-то символами степени интенсивности свечения или это будет слишком сложно? Как ты считаешь, Нид? — У Нида на этот счет не оказалось никакого мнения. — А ведь это дело займет все мое внимание, и Террз может быть очень полезен в этом, потому что понимает их намного лучше меня. Совместное занятие, возможно, нас сблизило бы…
Хватаешься за соломинку?
— Мне следовало додуматься до этого много лет назад.
Да, но сколько лет назад? Сколько лет ты провела под землей? Так трудно здесь проследить за течением времени… Дни похожи один на другой… Никаких событий… Двадцать четыре… нет, двадцать пять больших венов, то есть приблизительно семнадцать лет.
— Семнадцать лет! — прошептала она, и что-то в ее голосе заставило Нида тревожно взвыть. — Лорд Грижни умер семнадцать лет назад. И Террзу семнадцать — ровно столько, сколько было мне, когда я сюда попала.
Значит, тебе сейчас тридцать четыре. Что ж, пожилая женщина.
Странно, но я совсем не ощущаю себя пожилой. Интересно, как я выгляжу? Я ведь за все это время толком не видела своего отражения. В пещерах нет зеркал, ибо вардрулы совершенно лишены тщеславия. У них сильно развито эстетическое чувство, но человеческому пониманию их критерии красоты не доступны.
Имея высокое мнение о красоте своей расы, вардрулы не придавали значения небольшим физическим различиям между ее членами. Для вардрула все соплеменники, обладающие благоприятным уровнем руу, одинаково красивы. Так зачем им глядеться в зеркала? Верран время от времени удавалось уловить свое отражение в лужах теплой воды, которыми были усеяны пещеры, но эти неясные образы давали лишь смутное представление о внешности. Она взглянула на себя. Тело ее, одетое в простое серое платье из полотна, сотканного вручную, было по-прежнему стройным и гибким. Это платье и вообще тот факт, что она что-то на себя надевает, здешнее ее окружение считало излишеством. Благодаря теплу и влажности пещер вардрулам не требовалось одежды. Напротив, любые покровы нарушили бы тонкую кожную чувствительность, а также не позволили бы заметить колебаний хиира — основного средства общения. Но Верран не могла заставить себя ходить обнаженной. И дело не в том, что руководствовалась она принятыми в человеческой среде условностями. Нагота, как она обнаружила к своему огорчению, лишь сильнее подчеркивает различия между ней и обитателями пещер. Много-много венов назад она несколько раз осмелилась предстать перед ними без одежды и обнаружила, что является объектом пристального внимания. Несмотря на врожденную деликатность, вардрулы не смогли подавить желания как следует рассмотреть непрозрачное человеческое тело, так похожее и в то же время непохожее на их собственное. Оно вызывало у них беспокойство. Их изучающие взгляды были совершенно невыносимыми. Инстинктивную реакцию Верран подтвердили суждения таких важных персон, как патриархи Змадрк и Лбавбщ, которых озадачило скорее ее внутреннее смятение, а не факт ее физической на них непохожести. Террз, в ту пору совсем ребенок, гораздо прямолинейнее выразил это. «Мы с тобой уродцы, мама, — заметил он. — Два уродливых чучела. Я хочу спрятаться».
С тех пор Верран всегда ходила одетой и Террз тоже.
А как насчет седины? Она подняла прядь волос и внимательно ее рассмотрела. Все еще длинные, все еще блестящие, все еще цвета дикого меда. Возможно, теперь они выглядели немного темнее, потому что золотые пряди, высветленные солнцем, давно исчезли. Впрочем, если седые волоски и появились, их невозможно рассмотреть в приглушенном свете подземелья.
А лицо? Она коснулась щеки, лба, виска. Кожа была нежной на ощупь и гладкой, как всегда, но все же…
— Тридцать четыре! — сказала она вслух, и Нид пробурчал что-то в ответ.
Верран остановила взгляд на мутанте, которому, в этом не было сомнения, не удалось избежать карающей руки времени. Нид состарился, сильно состарился. Кудрявая шерсть на лице и конечностях поседела; походка утратила легкость, а клыки заметно пожелтели. Но он все еще был подвижным и ловким, по-прежнему оставаясь самым преданным ее спутником.
— Только не умирай, дорогой мой. — Она сознательно произнесла это самым обычным тоном, чтобы мутант не смог уловить смысла сказанного. — Думаю, мне этого не пережить.
«И все-таки настанет день, когда тебе придется пройти через это. Может быть, не так уж долго осталось ждать. Рано или поздно его не станет, и что тогда? Если не произойдет несчастного случая или тебя саму не сломит болезнь, то впереди еще долгая жизнь — возможно, несколько десятилетий. Так как же ты проведешь следующие сорок лет или около того?
Не надо мне никаких сорока лет в этом подземелье!
К сожалению, прожить их придется. И возможно, не сорок, а куда больше, так как ты из рода долгожителей. Вспомни бабушку Дискиль, которая все еще прогуливалась по Прендивет в свои девяносто шесть. Подумай о предстоящих десятилетиях здесь, рядом с вардрулами.
«Мне этого не выдержать! Не смогу! »
Верран почувствовала, как спазм сжал горло. Дыхание участилось. И сердце едва не выскакивало из груди.
«Хочу солнца! Свежего воздуха! И людей! Людей! »
Успокойся. Здесь не так уж плохо, даже совсем неплохо.
«Я задыхаюсь! »
Прошло семнадцать лет, пора бы уже привыкнуть.
«Я не привыкла. Становится все хуже.»
Спокойно. Спокойно. Спокойно.
«Мне нужны другие люди, чтобы любить их и чтобы они любили меня. Не так, как Террз. Он больше вардрул, чем человек», — вторглась в сознание беспощадная мысль.
Нет, он не таков. Он просто вылитый отец. Успокойся.
«Я не могу здесь дольше оставаться! Я с ума сойду! Да, в пещерах удобно и безопасно, вардрулы добры и деликатны, и я должна быть счастлива, что вообще осталась жива. Но все это мне безразлично, ибо здесь не место для человека. Этого невозможно вынести! Лучше сразу умереть и покончить со всем этим — с этой обреченностью и пустотой.»
Очень жаль себя, правда?
— Ну и что? — подумала она раздраженно. — В этом нет ничего дурного.
«Ничего дурного, конечно. Просто трусость. Где же твое воспитание? Ты ведь была женой Террза Фал-Грижни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43