— А мать они видели? — спросил Феннахар. — Верран жива?
— Не знаю. Не в этом дело. Но важно, что сын Грижни живет в пещерах и, вполне вероятно, владеет дневниками отца. А они нам нужны. И я хочу, чтобы ты их добыл.
— С радостью, — ответил Феннахар без малейшего колебания.
— Как ты это быстро решил. Никаких возражений, условий? Ты идешь туда ради записей или ради женщины? — спросил Фарни сухо.
— Не удостою вас ответом, дядюшка.
— Не сомневаюсь. И когда ты можешь отправиться?
— Все необходимое будет готово через день-два.
— Отлично. У меня есть для тебя карты и несколько магических талисманов.
— А у меня к вам несколько вопросов. Прежде всего, положим, я разыщу этих вардрулов. Как я буду с ними объясняться? Я же не говорю на их языке. Более того, лантийские солдаты учинили там недавно кровавую бойню, и, конечно, эти создания ненавидят всех людей. Они могут меня убить при первой же встрече.
— Скорее всего, они от тебя спрячутся, но давай обдумаем и другую возможность. Семнадцать лет назад делегация вардрулов тайно посетила Ланти-Юм под покровительством Непревзойденного Грижни. Я встречался с делегатами в его дворце, и мы обменялись тогда знаками вечной дружбы. Мой все еще сохранился. Загляни в бархатный мешочек в верхнем ящике комода, вон там.
Феннахар встал, разыскал мешочек, открыл и вынул из него нить разноцветных камешков.
— Сохрани их, Рил. Когда встретишься с вардрулами, покажи это им. А что касается языкового барьера, проблема отпадет, если ты встретишь леди Грижни с сыном.
— Вы полагаете, они отдадут мне дневники?
— Ты должен их убедить. Сыграй на их чувстве долга, взывай к их совести, гуманизму… найди какой-нибудь ключ. Если не сработает — попробуй украсть.
— Ну и старый циник вы ваша непревзойденность! Ну и проходимец!
— И горжусь этим. Все это во благо, мой мальчик.
— Допустим, я должен буду самолично обнаружить записи Грижни. Но что мне искать и как? Ведь подземелья эти безмерно велики.
— Ты должен искать кипу тетрадей или свитка — что-то в этом роде. К ним, без сомнения, будет приложено какое-то руководство. Даже Террзу Фал-Грижни оно было необходимо для достижения наивысшего Познания. Что же касается того, как найти тут я тебе немного помогу, не беспокойся. У меня есть серебряный браслет, который нагревается вблизи любого предмета, связанного с магией. Мое собственное изобретение, и притом достаточно красивое, чтобы стать гербом Кор-Малифона. Я им горжусь.
Несмотря на гордость, Непревзойденного Фарни вдруг охватил такой приступ слабости, что на лбу его выступил холодный пот, и он откинулся на подушки.
— Дядя Джинзин! — воскликнул Феннахар. — Я позову врача…
— Не беспокойся, — прошептал Фарни. — Бесполезно. И я не хочу видеть здесь посторонних. Подойди поближе, Рил. Я расскажу тебе о вардрулах — все, что знаю.
— Постарайтесь не разговаривать, дядюшка. Это подождет.
— Нет, нельзя откладывать — это слишком важно. Н должен рассказать тебе сейчас, пока еще дышу. Не спорь, мальчик. Ближе. Наклонись. Слышишь меня? Хорошо.
Прием закончился, и усталый герцог Повон отправился в постель. Он тотчас же заснул, и вновь вернулось сновидение, причем еще более страшное, чем раньше. Сначала все было как прежде: подвал глубоко под землей, сталактиты и сталагмиты и ужасный восстающий из праха Непревзойденный Фал-Грижни. Но потом появилось и нечто иное: подземелье кишело теми бледно-лучащимися странными существами, которых мудрец Нуллиад назвал вардрулами. Даже во сне Повон вспомнил и сообразил, что оказался лицом к лицу с белыми демонами пещер. Они стояли вдоль стен, приникнув к скальной породе, громоздились на обгорелых обломках. Их были десятки, они буквально кишели в подземелье, глядя на него огромными немигающими глазами, и он увидел в этих жутких глазах ненависть. Повсюду вокруг него были эти глаза — сверкающие, обвиняющие, беспощадные. Не в силах вынести кошмарное зрелище, Повон закрыл лицо руками. А когда поднял голову, демоны приблизились — неслышно и в одно мгновение. Он моргнул — и они стали еще ближе. Снова моргнул — и вот они уже так близко, что видны вены под их полупрозрачной кожей, так близко, что могут, если захотят, коснуться его своими отвратительными щупальцами. Впереди этих рядов вардрулов стоял мертвый Фал-Грижни, темный от крови. Фал-Грижни воздел свои запеленутые в черное руки. Пока он протягивал их вперед, лицо его менялось: черты заострились, вся растительность исчезла, плоть побелела и стала мерцать. Лицо его стало лицом вардрула, но черные загадочные глаза остались глазами Грижни. Ледяные руки ученого-мага коснулись лица Повона. Пальцы были гибкими и длинными, как змеи. Они и были змеями, осознал герцог, и каждый их них был снабжен крошечной светящейся головкой с острыми как иглы зубами. Твари с шипением ползли по его лицу, и он чувствовал, как их раздвоенные языки лижут его глаза. Потом они начали расти, удлиняться и толстеть, и чешуя их царапала кожу, когда они поползли вниз, чтобы туго обвиться вокруг горла, не давая ему дышать…
Герцог проснулся, ловя ртом воздух, трепеща от ужаса, какого никогда еще не испытывал. Он лежал на спине. Рот его был широко раскрыт, лицо полиловело, глаза вылезли из орбит. Некоторое время он оставался неподвижным и наслаждался возможностью дышать. Он был весь в поту, шелковые простыни липли к телу. Пуховая перина под ним была необычайно горячей, почти обжигающей. Повон отбросил простыни, но и это не помогло. Этому было лишь одно объяснение — лихорадка. Он болен, и, наверное, опасно, а рядом нет ни друга, ни любимой, которые позаботились бы о нем. Что до слуг — то они нерадивы и грубы. Он может страдать или даже умереть в одиночестве — и никто не узнает, и всем будет наплевать. Он совсем один. Эта мысль вызвала слезы на глазах Повона. Они текли все быстрее, по мере того как он размышлял над человеческой неблагодарностью, отсутствием доверия, преданности и признательности со стороны подданных, пока дивился наглости врагов, безразличию так называемых друзей, продажности челяди и презрению со стороны невесты. И все эти тяготы он должен сносить, не зная утешения. И ни одного флакона умиротворяющего снадобья — все отняла кельдама Нуксия. Повон сел в постели. Слезы струились из глаз, из груди вырвались приглушенные рыдания. Страдания его нестерпимы! Лишь тот, кто рожден для одинокого величия, может оценить всю глубину его тоски, которая так далека от повседневных горестей простых смертных! И тут герцог вспомнил: бутылка старого бренди спрятана в потаенной нише за гобеленом в противоположном конце комнаты. Нуксия о ней, конечно, знала, ибо от этой женщины ничего не скроешь. Но ненависть кельдамы к экстрактам и прочим снадобьям не распространялась на алкогольные напитки, и посему бренди было позволено лежать там при соблюдении негласного соглашения о незлоупотреблении. Любое нарушение этого соглашения привело бы к немедленному исчезновению последнего источника ночного утешения для Повона. Все еще тихо всхлипывая, герцог сполз с кровати, быстро проковылял на толстеньких ножках к алькову и отбросил гобелен. Нырнув в нишу, он вытащил бренди и с нетерпением откупорил бутылку. Но он так и не донес ее до рта. В этот момент сильнейший взрыв сотряс герцогскую спальню. Огромная кровать, на которой он лежал мгновение назад, разлетелась в щепки. Тяжелый резной остов развалился, столбы и балдахин разнесло на мелкие куски, из перины вылетели клубы перьев, подушки отшвырнуло в стороны. Порыв раскаленного воздуха толкнул герцога в альков, вжав его в стену. Бутылка в его руках лопнула, и содержимое вылилось на него. Повон завизжал и упал на колени, прикрывая голову руками. Окружающий воздух был заражен смертельной опасностью: летели куски раскаленного железа, разбитого стекла и головешки. Альков оказался бы безопасной зоной, если б не клубы горящих перьев — они носились по комнате, сыпались повсюду. Там, где они падали, начинался пожар. Парочка перьев опустилась на пропитанную бренди ночную рубашку герцога, замерцали голубоватые огоньки воспламенившегося спирта. Повон завопил и бросился на пол, перекатываясь с боку на бок в яростной попытке загасить огонь. Пока он метался и вопил, языки пламени лизали остатки постели, парчовых занавесей и мягкой мебели. Комната быстро наполнилась густым серым дымом, и Повон стал задыхаться. Крики его милости перемежались приступами удушливого кашля.
План убийства, разработанный Вурмом-Диднисом, мог бы удаться, если бы не усердие троицы герцогских охранников, которые дежурили во внешних покоях. Сначала оторопев от грохота взрыва, они опомнились и помчались к незапертой спальне. Пока один бросился за подмогой, двое других вошли в горящую, полную удушливого дыма комнату и принялись искать визжащего где-то в глубине хозяина.
Полузадохшийся от дыма и ужаса герцог едва не лишился сознания. Его ночная рубашка была разорвана и местами дымилась. Увидев это, охранники сняли со стены гобелен и обернули вокруг своего господина. Они бережно вынесли этот сверток из спальни.
Прибыла помощь, был призван придворный врач. Но задолго до того, как появился доктор, герцог Повон успел настолько прийти в себя, что потребовал флакон «Лунных грез». Но ничего не вышло, потому что кельдама запретила его давать. Повона начало трясти, он застучал зубами. Лицо его стало похожим на кусок сала. Раз или два он попробовал заговорить, но не мог произнести ни слова.
Новость о попытке покушения на жизнь герцога быстро облетела дворец, и его обитатели, как знатные, так и прислуга, начали собираться в покоях Повона. По приказу врача всех изгнали, оставив только несколько личных слуг, невесту герцога и его сына.
Снивер прибежал первым. Разгоряченный и задыхающийся, все еще в бархатном костюме, который был на нем во время приема. Молодой человек совершенно очевидно опасался худшего, потому что заметно нервничал, в его больших голубых глазах стоял ужас. Первые слова, которые он произнес, перешагнув порог, были:
— Его милость… не умер?
Получив заверения слуг в обратном, Снивер побледнел — очевидно, от облегчения. Говорить ему, судя по всему, было трудно, он только и смог выдавить:
— Кто же покусился на жизнь герцога? Этого никто не знал.
Снивера привели пред очи чудом спасшегося Повона и их воссоединение было трогательным. И отец, и сын, казалось, лишились дара речи. Повона все еще трясло от невыразимого ужаса, однако он сидел целый и невредимый. Лорд Снивер предпринял неловкую попытку выразить свой восторг и облегчение. Из горла его вырвалось несколько нечленораздельных восклицаний, а потом он сник. Эта сцена произвела на всех свидетелей сильное впечатление. Сила сыновнего чувства вызвала всеобщее восхищение.
Вскоре после этого в покои вошла кельдама Нуксия. Удостоверившись в невредимости своего нареченного, кельдама отреагировала на ситуацию с мстительной практичностью.
— Нам следует найти убийц и расправиться с ними, — заявила она. — Они должны погибнуть в муках, так, чтобы их смерть послужила наглядным уроком любому, кто собирается покуситься на герцога. Это единственный способ обеспечить вашу безопасность, нареченный. Я сказала, что это единственный способ, слышите? — Ответа не последовало. Повон уставился в пол. — Вы что, пали духом. Вы позволите так с собой обращаться и не отомстите? Неужели вы даже руки не поднимете в свою защиту?
Герцог в молчании кусал губы и в конце концов смог только пролепетать:
— Я болен. Мне необходимы «Лунные грезы», необходимы!
— Нет. Это запрещено. Дочь келдхара Гард-Ламмиса не допустит такого истязания тела и разума. Я этого не потерплю. — Нуксия скрестила на груди руки и нахмурилась. — Единственное, что я допускаю, — это чтобы лекарь приготовил вам сонные порошки.
— О да! Да!
— Но при одном условии. Повторяю, при условии, что вы назовете имя врага, который посягнул на вашу жизнь.
Пульс Снивера участился, и ему показалось, что его внутренности обрели собственную жизнь. Лицо его было ужасно, но, как всегда, никто не обратил на него никакого внимания.
— Давайте же, нареченный, говорите. Ну! — настаивала кельдама.
Повон закрыл глаза и помассировал виски — он напряженно думал. Лишь одно имя пришло на ум, но как только оно возникло, идея эта показалась очевидной.
— Грижни, — пробормотал герцог. — Террз Фал-Грижни — мой враг, отныне и навсегда. Он пытается уничтожить меня и сегодня чуть в этом не преуспел. Грижни.
— Фал-Грижни давным-давно умер. — Нуксия теряла терпение. — Что еще за чепуха?
— Сын Грижни жив. Солдаты видели его в этих пещерах вместе с мамашей. Он такой же демон, как его отец, и он готовит мою погибель. И мамаша ему, без сомнения, помогает. Это правда. И вы правы кельдама. — Он открыл глаза и взглянул на свою нареченную. — Мне следует защищаться. И я стану защищаться. Больше гвардейцы не оплошают. Я отправлю их назад в Назара-Син, и на этот раз враги мои умрут. Ну так как насчет сонных порошков?
Глава 6
Гвардейцы непременно вернутся. Они не добились желаемого и обязательно вернутся.
— Пусть только придут, — ответил Террз. — Мы будем готовы их как следует встретить.
Мать с сыном стояли рядом у входа в Блистание Мвжири. Перед ними была арка главного выхода на Поверхность, и через отверстие они видели тонкий серп нарождающейся луны. Прохладный свежий ночной ветерок доносил в пещеру запах земли и молодой зелени. Верран жадно вдыхала эти ароматы.
— Выйди со мной наружу на несколько минут, — уговаривала она, невольно употребляя единицу времени, почти незнакомую ее сыну. — Мне нужно с тобой кое о чем поговорить.
— Мы не можем воспользоваться Блистанием Мвжири — ответил ей Террз, довольный, что у него есть предлог отказаться от экскурсии на Поверхность. — Теперь этот выход предназначен лишь для того, чтобы стать ловушкой для наших врагов.
Он говорил с видимым удовольствием, и Верран подавила вздох. Последние несколько малых венов вардрулы работали у Блистания Мвжири, и сейчас прямо перед входом зияла широченная и глубоченная яма, не менее двенадцати футов диаметром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43