– Он на мгновение умолк и затем продолжал приглушенным, слегка грустным голосом: – А вот теперь, когда давняя мечта исполнилась и я еду в чужие страны, мне как-то не по себе…
Никто не ответил Потапову, да он и не ждал ответа.
– Товарищей в самом пекле оставил, – задумчиво сказал Потапов. – Оттого, видно, и не радует меня поездка в дальние страны…
«Значит, и у него те же мысли…» – подумал про себя Петров.
Когда на следующее утро Петровы и Потапов подходили к самолету, который должен был доставить их в Тегеран, Степан полушутя сказал Тане:
– Прижмись покрепче к советской земле! Ведь сейчас мы расстанемся с ней надолго.
Таня серьезно посмотрела на мужа, отошла в сторону и, вынув носовой платок, насыпала в него горсточку земли.
– Сентиментально? – вызывающе спросила она, заметив улыбку Степана. И тут же упрямо заявила: – Ну и пускай сентиментально! Зато моя земля всюду будет со мной!
На тегеранском аэродроме самолет встретил представитель советского военного атташе в Иране капитан Курдюмов. Поспешно усадив приехавших в автомобиль, он повез их в советское посольство.
Помещение, занимаемое посольством, напоминало собой пышное феодальное владение. Построенное в далеком прошлом царским правительством, оно полностью соответствовало духу своей эпохи и вкусам своих прежних хозяев.
Здание посольства стояло в глубине большого парка, окруженного со всех сторон высокой каменной стеной. В парке – пруд с проточной водой, фонтаны, клумбы, густая сеть широких и узких аллей. Кроме главного здания, где находились официальные помещения и квартира посла, в парке стояло еще несколько домов, где жили сотрудники посольства и размещались клуб и столовая. Против главного здания посольства возвышался памятник А. С. Грибоедову. Автор «Горя от ума» больше ста лет назад погиб в Тегеране на посту русского посла в Персии.
Курдюмов устроил наших путешественников в комнатах для приезжающих, а затем показал им парк и посольские помещения. После этого Петровы и Потапов представились полковнику Страхову, временно исполнявшему обязанности военного атташе (сам военный атташе был в отъезде).
Полковник сразу же обрушил на гостей лавину вопросов о положении на фронте и в тылу, о флотских новостях, о Ленинграде, о боях под Сталинградом. Он не спрашивал прямо, однако сквозь все, что он говорил, пробивался лишь один, но мучительный вопрос: когда же, когда произойдет решающий перелом в ходе войны?
Переждав град вопросов и постаравшись ответить на них, Петров обратился к Страхову с просьбой помочь возможно скорее добраться до Каира.
– Ваше желание вполне понятно, – ответил Страхов, – но осуществить его будет не так-то просто. Все воздушные линии к западу от Тегерана – в руках англичан, а англичане… – Страхов помедлил немного, точно подбирая подходящее выражение, и затем продолжал: – СССР и Англия, конечно, союзники в этой войне, но отношения между нами отнюдь не безоблачны. Вспомните хотя бы вопрос о втором фронте… Кроме того, надо учесть, что есть англичане лондонские и англичане тегеранские. С лондонскими нелегко сговариваться, но у них все-таки более широкий политический кругозор, а с англичанами тегеранскими сговариваться еще труднее, ибо все они – узколобые колониальные чиновники, которые не видят дальше своего носа. У нас тут было немало конфликтов по местным, тегеранским, вопросам. И представьте, в Тегеране мы никак не могли их уладить. А через Лондон их удавалось урегулировать. Вот и с отправкой наших людей из Тегерана на запад все время затруднения… Впрочем, постараюсь сделать что возможно.
Страхов, точно вспомнив что-то, забарабанил по столу и, помолчав, закончил:
– Завтра все английское начальство будет на приеме у нашего посла по случаю годовщины Октября. Попробую там ускорить ваш отъезд. Кстати, вы знаете языки?
– Я и жена знаем английский, – ответил Петров, – а капитан Потапов говорит по-немецки.
– Это хорошо! – удовлетворенно кивнул Страхов. – Без языков вы пропали бы на том пути, который вам предстоит.
В кабинет торопливо вошел первый секретарь посольства Косовский.
– Что же вы спрятали ваших москвичей и другим не показываете? Давайте-ка их сюда поскорее! – обрушился он на Страхова.
Он тут же забросал гостей десятками вопросов: на каких участках фронта они воевали, что в Москве, как живет осажденный Ленинград, как выглядит теперь Невский, как снабжение?
Петрову и Потапову пришлось повторить все свои рассказы. По вопросам видно было, как истосковались здешние товарищи по Родине, переживающей грозные, трудные дни.
– Приходите завтра на прием, поможете занимать гостей, – сказал Косовский. – Да и вам будет полезно посмотреть, как проводятся подобные церемонии. Явитесь в военной форме, а ваша жена – в вечернем платье.
– В таком случае она не сможет быть на приеме, у нее нет вечернего платья. В Москве сейчас не до того… – сказал Петров.
Косовский смешно приставил палец к носу, что у него всегда было признаком замешательства, и пробормотал:
– Платье… платье… Впрочем, не беспокойтесь, мы этот вопрос урегулируем! – весело сказал он и, ничего не объясняя, исчез.
Через несколько минут он вернулся с молодой женщиной, радушно протянувшей руку москвичам.
– Вашей жене нужно платье для завтрашнего приема? – быстро защебетала новая знакомая, оказавшаяся женой одного из секретарей посольства. – У меня есть три таких, и я охотно предложу одно из них. Если, конечно, оно будет ей впору.
Прием у посла был назначен на восемь часов вечера. В распоряжении наших путешественников был целый день 7 ноября, и они решили использовать его для ознакомления с иранской столицей.
Один из старых работников торгпредства взялся сопровождать московских гостей. Это был Аносов – пожилой человек, владевший персидским языком, хорошо знакомый с историей и нравами страны.
– Прежде всего, несколько цифр и фактов, – начал Аносов, когда автомобиль тронулся – для вашей общей ориентировки. Первое упоминание о Тегеране мы находим в персидском географическом словаре 1224 года нашей эры – тогда Тегеран был деревней. Четыре века спустя, в 1627 году, в Тегеране было уже три тысячи глинобитных домов. В 1723 году город до основания разрушили, афганцы, но в конце восемнадцатого века он вновь возродился. И в нем жило пятнадцать тысяч человек. В это время Каджарская династия сделала Тегеран своей столицей. Сейчас здесь около полумиллиона жителей.
Аносов умолк, вытер платком лоб – несмотря на ноябрь, было жарко – и закончил:
– А теперь смотрите во все глаза. Они будут вашим лучшим проводником.
Машина быстро мчалась по улицам. Город делился на две части: новую и старую. Новая находилась в центре и к северу от цитадели. Здесь были широкие мощеные улицы, трамваи, автобусы, магазины с зеркальными витринами, большие здания современной постройки: министерства, парламент, муниципалитет, офицерский клуб, опера, университет, национальный банк… Здесь была «Европа», и о Востоке напоминали лишь шумные арыки, бежавшие по улицам, точно в персидской деревне.
Старая часть города раскинулась к югу от цитадели и выглядела совсем иначе. Душой старого города был большой крытый базар – грязный, душный, темный, где торговали всем: едой и коврами, обувью и лекарствами, глиняной посудой и часами, сеном и ювелирными изделиями. Базар был со всех сторон окружен густым лабиринтом узеньких, извилистых, перекрещивающихся улочек с маленькими, подслеповатыми домиками, в которых ютились болезнь и нищета. Здесь не было автомобилей, зато в изобилии встречались ослики и верблюды. Здесь была Азия, и о Западе напоминали лишь провода телеграфных линий.
– Да… Совсем другим я представлял себе Тегеран, – разочарованно подытожил Петров свои впечатления, когда поездка по городу подходила к концу.
– Ну конечно! – усмехнулся Аносов. – Вы думали увидеть город из «Тысячи и одной ночи» – нечто яркое, пестрое, почти волшебное… Нет, дорогие мои, одно дело – восточная сказка, а совсем иное – реальный Тегеран. В конце прошлого века один английский дипломат сказал, что Тегеран – это город, который «родился и вырос на Востоке, но начинает шить себе костюм у английского портного». С тех пор прошло почти полстолетия, и роль «английского портного» за это время сильно увеличилась. Однако старый Восток не умер! Он жив и упорно цепляется за свое существование.

– Так что же получается? – спросил Потапов.
– А получается ни рыба, ни мясо, – снова усмехнулся Аносов. – Ни лоска и внешней культуры европейского города, ни красочности и примитивной прелести восточного города. Впрочем, так ведь не только в Тегеране… Вот поедете – увидите то же самое во многих других старинных городах Малой Азии. Видимо, это неизбежный этап на новом пути старого Востока. Однако, прежде чем мы вернемся домой, мне хотелось бы показать вам еще кое-что. Нечто величественное и прекрасное!
Вот уже город остался позади. Машина круто взяла курс на север, углубилась в горы и стала быстро карабкаться вверх по петлям и зигзагам скалистого хребта. Все выше и выше… Вот уже показались снежные поля. Еще один рывок, еще одно усилие – и машина выскочила на маленькое плоскогорье.
– Стоп! – крикнул Аносов шоферу.
Все вышли из машины и двинулись за Аносовым среди мрачных нагромождений скал и камней. Наконец, остановившись, он сказал:
– А теперь повернитесь назад и смотрите!
Советские гости невольно вскрикнули от изумления.
Над бесчисленными пиками и куполами горного хребта, над густой сетью глубоких долин и ущелий, над шумящими под ветром лесами и прыгающими по склонам потоками, над широким морем ярко-белых, причудливой формы облаков – над всем этим величаво поднимался гигантский конус. Он точно подпирал собой высокое голубое небо, а его склоны, покрытые льдом и снегами, ослепительно сияли на солнце.
– Что это? – взволнованно спросила Таня. – Что это такое?
– Демавенд, – коротко сказал Аносов, наслаждаясь изумлением своих спутников. – Да, это Демавенд! Древний потухший вулкан. Высочайшая точка в Иране! Пять тысяч девятьсот метров над уровнем моря. Чуть-чуть повыше нашего Эльбруса. Иранцы чтят его так же, как японцы свою Фудзи.
Гости стояли молча, не сводя глаз с величественного зрелища.
За полчаса до назначенного срока в широко открытые ворота посольского парка начали въезжать роскошные лимузины – сначала с промежутками в несколько минут, потом все чаще, все гуще. Около восьми часов они шли уже непрерывной лентой. Сделав большой разворот, машины останавливались у главного подъезда посольства. Из них выходили иранские министры, иностранные дипломаты, английские и американские военные, банкиры, купцы, журналисты, общественные деятели. Большинство гостей приехало с женами. Пестрели формы и мундиры, шелестели шелковые платья, сверкали брильянты и рубины.
Сбросив на руки гардеробщиков верхнее платье, гости направлялись к залу. У входа их встречал человек, который, приняв от гостя пригласительную карточку, громогласно провозглашал его имя и звание. Здесь же, в дверях, стояли советский посол и его жена. С официально-приветливой улыбкой они пожимали руку каждому гостю, входившему в зал, а там уже прибывшего перенимал кто-либо из сотрудников посольства: если гость был дипломат, его занимали работники посольства; если гость был военный – вступал в беседу сотрудник военного атташе; если появлялся купец или промышленник, он быстро оказывался в обществе работников торгпредства.
Вдоль стен главного зала и соседних с ним комнат стояли длинные узкие столы с приготовленными яствами. Тут были всевозможные закуски, вина, фрукты, кофе, чай, мороженое, прохладительные напитки. Гостей приглашали к столам и угощали с истинно русским гостеприимством, а многих и приглашать не приходилось: едва переступив порог зала, они сами устремлялись к столам и уже не отходили от них до конца вечера.
Большим успехом у гостей пользовались икра и русская водка. Особенную дань им отдавали американские военные и журналисты.
В 8 часов 30 минут, когда все гости уже прошли, посол и его жена покинули свой пост в дверях зала и смешались с пестрой толпой гостей, уделяя главное внимание наиболее важным из них.
Собралось человек пятьсот. Под сводами зала, точно мертвая зыбь, колыхалась человеческая толпа, стоял гул сотен голосов, слышался звон поднимаемых бокалов, стук посуды, шарканье бесчисленных ног.
Стало жарко и душно. Некоторые гости, выйдя в парк, окружающий здание посольства, бродили по его аллеям или сидели на скамейках у пруда.
Петровы и Потапов вначале были оглушены всей этой непривычной обстановкой. Она была так далека or суровой военной Москвы, от жестоких боев под Сталинградом, от всей жизни сражающейся Родины… Постепенно, однако, они осмотрелись и, поощряемые дружескими улыбками Косовского, «пустились в плавание».
– Пойдемте, я познакомлю вас с кем-нибудь из гостей, – сказал он, подойдя к Петрову, и шутливо добавил:– Тем более что уже несколько человек спрашивали у меня о вашей жене: откуда, мол, эта прелестная дама?
– А что же мы должны делать? – спросил Степан Косовского.
– Занимать разговорами, угощать… Пока с вас большего не требуется.
Гостем, за которым должен был ухаживать Степан, оказался английский моряк. Это был настоящий морской волк. Он избороздил все океаны, видел много стран и народов, а в последнее время, перед самой войной, служил в австралийском флоте. Моряк усиленно прикладывался к водке, скоро захмелел и стал разговорчив.
– В 1918 году я командовал эсминцем, – говорил он, чокаясь с Петровым, – и воевал в Финском заливе… Ха-ха-ха!.. Против вас. А сейчас мы с вами союзники и вместе воюем против немцев. Ха-ха-ха!.. Какая странная штука жизнь!.. Впрочем, я моряк… Пускай политики разбираются, с кем нужно воевать. Выпьем за нашу общую победу!
И английский моряк не только выпил, но и дружески потряс руку Петрова.
На долю Тани выпало занимать жену одного из иранских министров, полную даму, которая хотя и с акцентом, но довольно бойко говорила по-русски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52