Это были властный крик «Отставить!» и выстрел.
Вульф дернулся, получив железный удар в висок, после которого в глазах на миг взвилась стая красных пятен, похожих на искры разметанного ветром ночного костра. «Что это? – изумленно подумал он, покачиваясь, но продолжая стоять на одном месте. – Я ранен, убит? Что, черт возьми, стряслось?»
– Немедленно прекратить!
Голос раздавался совсем близко, и Вульф краем глаза различил запыхавшегося комиссара Вондрачека, который появился на поляне в сопровождении двух полицейских. Струя горячей крови обжигала щеку. Кажется, он всего лишь ранен, но как же близко пролетела пуля этого проклятого лейтенанта! Еще бы миллиметр – и он лежал бы на траве с простреленным черепом, лишенный в результате чужой глупости и надменности самого ценного из всех даров жизни – дара самосознания. Внезапная, хотя и запоздалая злоба настолько взбесила Вульфа, что он быстро, мстительно и сильно надавил на курок, забыв обо всех советах любезного капитана Альтенберга. Пусть этот чертов Фихтер тоже почувствует дуновение смерти!
Раздался громкий выстрел, и револьвер подпрыгнул в руке. Через мгновение кто-то с силой вырвал его у Вульфа, который продолжал оцепенело стоять и смотреть вперед – туда, где у барьера замер лейтенант Фихтер. Промахнулся – а жаль!
– Как вы посмели ослушаться моего приказания и выстрелить? – возмущенно рявкнул комиссар Вондрачек. – Я арестую вас за неповиновение властям!
– Какого черта, комиссар, – все еще вне себя от злобы, огрызнулся Вульф. – Я не австрийский подданный и не обязан выполнять ваши приказания!
– Что?!
Только сейчас, после обмена этими нелепыми фразами, Вульф повернул голову и посмотрел на Вондрачека.
– Э, да вы ранены? – резко меняя тон, заметил комиссар. – А ну-ка, дайте ваш платок и наклоните голову.
Вульф послушался, и кровь тут же закапала на траву. Боль от неловких прикосновений комиссара была столь жгучей, что он не удержался от легкого стона.
– Потерпите… Ну, ничего страшного. Пуля содрала кожу с виска – и только. Вам повезло.
– То же самое вы можете доложить Фихтеру, – глухо пробормотал Вульф.
– Подержите платок у виска, чтобы остановить кровь. Эй, лейтенант, будьте любезны подойти сюда!
Пока лейтенант, оставив капитана и Хартвига, шел к ним, Вульф успел задать комиссару один вопрос.
– Откуда вы узнали о нашей дуэли?
– Из вашего собственного письма, – несколько смущенно буркнул Вондрачек. – Оно, кстати, лежит у меня в кармане, и я готов в любой момент вернуть его вам.
– Вы перехватили и прочитали мое письмо к фрейлейн Лукач? – мгновенно вспыхнул от негодования Вульф. – Но ведь это…
– Успокойтесь. Я понимаю ваше возмущение и в утешение могу сообщить, что, кроме меня, никто его не читал. Я вынужден был установить за вами слежку, поскольку ваш знакомый – доктор Сильверстоун – поспешно покинул Вену, а возможно, уже и Австрию, и теперь неизвестно, где его искать.
– Опять Сильверстоун! – вздохнул Вульф. – Этот англичанин становится моим злым гением.
– Господин комиссар? – Подошедший лейтенант вопросительно смотрел на Вондрачека.
– Лейтенант Фихтер! Я официально хочу заявить вам о том, что ваши подозрения в отношении господина Вульфа абсолютно беспочвенны. У меня есть серьезнейшие основания подозревать в несчастье, постигшем вашего дядю, доктора Сильверстоуна. Я вновь допросил свидетеля Гитлера, и тот признался, что англичанин специально нанял его для выполнения одного специфического поручения. Делая вид, что рисует гостиницу «Майстринг», он должен был хорошенько запомнить, а потом и нарисовать господина полковника.
– Но откуда Сильверстоун знал, когда именно дядя заявится в этот городок?
– Я почти уверен, что именно он подстроил встречу между фрейлейн Тымковец и вашим дядей, тем более что к тому времени они уже были любовниками. Более того, господин Сильверстоун пытался шантажировать полковника этой связью, поскольку, по некоторым предположениям, являлся британским шпионом.
– Но кто и зачем убил Берту? – Это спрашивал Вульф, продолжая прижимать платок к правому виску. – Фальва?
– На этот счет у меня есть только догадки, – сухо ответил Вондрачек. – Боюсь, что ввиду сложившихся обстоятельств расследование этого дела так и не удастся довести до конца.
– Каких обстоятельств? – в один голос воскликнули Фихтер и Вульф.
– Война, господа! Сегодня утром австрийское правительство объявило войну Сербии. Надеюсь, что теперь конфликт между вами исчерпан?
После небольшой оцепенелой паузы лейтенант первым протянул руку.
– Очень сожалею, господин Вульф. Надеюсь, что ваша рана быстро заживет.
Сергей переложил платок в левую руку и без особого желания ответил на рукопожатие лейтенанта. После этого, мельком взглянув на двух полицейских, топтавшихся на опушке, он перевел вопросительный взгляд на комиссара:
– Я могу идти?
– Смею поинтересоваться вашими дальнейшими планами?
– То есть – как? – удивился Вульф. – Я хочу вернуться в гостиницу и заняться своей раной.
– Вашу рану обработают в любой аптеке. Послушайтесь моего совета, господин Вульф, и немедленно отправляйтесь в Россию. – Комиссар говорил предельно серьезным тоном. – Прежде чем окончательно закроют выезд из страны, вы еще успеете перейти границу в Галиции.
– Но почему я должен так срочно уезжать? Ведь война объявлена Сербии, а не России!
– За спиной Сербии стоит Россия, а за спиной Австрии – Германия, – угрюмо заметил Фихтер, который до этого молча прислушивался к их разговору. – Господин комиссар дает вам дельный совет, господин Вульф. В случае объявления войны России вы будете интернированы.
– Но мне нужно проститься с одной особой! – Говоря это, Вульф смотрел не на соперника, а на комиссара.
Тот понял, но покачал головой.
– Сожалею, но и этого вам делать не стоит.
– Почему?
– Чтобы не навлекать на нее нежелательные подозрения. Дело в том, что за вами мог следить не только я, но и представители армейской контрразведки. Времена тревожные, так что сами понимаете…
Вульф скрипнул зубами.
– В таком случае верните мне мое письмо. Я сделаю приписку, после чего отправлю его по почте.
– Если вы ничего не имеете против, то я могу передать его лично, – неожиданно предложил Фихтер.
– Вот и прекрасно, – не дожидаясь ответа Вульфа, заявил Вондрачек. – А теперь, господа, поторопитесь. Меня ждет машина, так что вас, господин Вульф, я смогу доставить прямо на вокзал. Разумеется, предварительно мы заедем в гостиницу за вашими вещами…
Когда вся компания полицейских и офицеров выбралась из леса и оказалась у стоянки фиакров, возле которой находился черный автомобиль комиссара Вондрачека, Фихтер вопросительно посмотрел на Вульфа. Тот понял его взгляд и кивнул:
– Минуту, лейтенант.
Взяв у комиссара свое письмо и быстро пробежав глазами вчерашние строки, Вульф глубоко задумался, спохватившись лишь тогда, когда капля его крови, просочившись через платок, упала на белую страницу.
– Ну что? – нетерпеливо поинтересовался Вондрачек. – Вы готовы ехать?
– Да, – вздохнул Вульф и повернулся к Фихтеру. – Я не стану ничего дописывать, тем более что здесь это просто нечем сделать. Вы сами объясните ей мой внезапный отъезд. Прощайте, лейтенант.
На этот раз он первым протянул руку сопернику. Их взгляды столкнулись, и, вероятно, каждый подумал об одном и том же – это последняя встреча.
– Прощайте, господин Вульф. Желаю вам успешно вернуться на родину.
Фихтер отвернулся и, аккуратно положив письмо в карман, быстро направился к тому фиакру, где его уже ждали капитан Альтенберг и корнет Хартвиг.
Через полчаса автомобиль комиссара Вондрачека уже катил по Рингштрассе. Задумчивый Вульф с удивлением наблюдал за тем, как стремительно изменился облик Вены. Словно по мановению ока, город украсился государственными флагами и желто-черными лентами. На стенах домов были развешаны объявления о всеобщей мобилизации, возле которых толпились и горланили возбужденные горожане. Из окон кафе раздавались бравурные марши, и повсюду царило самое восторженное оживление. Складывалось странное впечатление, что все только и ждали момента объявления войны, чтобы в едином патриотическом порыве высыпать на улицы и дружно присягнуть на верность дряхлой монархии.
– Можно подумать, что это Сербия напала на Австро-Венгрию и теперь Вене угрожает новая осада, – усмехнувшись, заметил Вульф. – Откуда эта кровожадная радость?
– Они радуются тому, – философски заметил Вондрачек, – что теперь каждый почтовый служащий, торговец или рабочий может стать национальным героем.
– Но это же ужасно! Чем может гордиться страна, национальными героями которой являются не величайшие поэты или музыканты, а почтовые служащие, сумевшие прославиться тем, что успешнее других убивали таких же почтовых служащих, но соседней державы?
– А вы можете предложить этим людям какое-то иное, мужественное и романтичное приключение, которое бы смогло вытряхнуть их из надоевшей обыденности?
Вульф пожал плечами, но ничего не ответил.
По приказу комиссара машина остановилась у первой попавшейся аптеки, где Вульфу промыли рану и перевязали голову.
– Ну вот, теперь вы похожи на первого раненого, поступившего с сербского фронта, – удовлетворенно заметил Вондрачек. – Берегитесь, как бы толпы восторженных барышень не разорвали вас на части.
– Почему вы обо мне заботитесь, комиссар?
– Из чувства славянской солидарности.
– Но мои предки – немцы! Я русский всего лишь в третьем поколении.
– В таком случае считайте, что я, как полицейский, забочусь о том, чтобы в столице империи скапливалось как можно меньше подозрительных элементов.
Вульф покосился на комиссара, но так и не понял – шутит он или говорит всерьез?
Сборы вещей не отняли много времени, и уже через час автомобиль остановился на площади перед Восточным вокзалом. Вондрачек тронул за плечо своего спутника, пребывавшего в состоянии грустной задумчивости.
– Вы о чем-то жалеете, господин Вульф?
– Причина вам известна… я уезжаю и никогда больше не увижусь с Эмилией!
– Ну, зачем же так мрачно… Вы еще молоды, а любая война рано или поздно кончается. Счастливого пути, господин литератор!
– Прощайте, господин комиссар!

* * *

– Но здесь кровавое пятно! – испуганно воскликнула Эмилия, едва развернув письмо, которое ей вручил лейтенант Фихтер.
Минуту назад горничная проводила его в гостиную актрисы, и теперь он украдкой рассматривал обстановку, покусывая губы, теребя усы и находясь в состоянии странного возбуждения, вызванного стремительными событиями этого удивительного дня. Ему вдруг вспомнилось число, которое выпало перед тем, как он покинул казино, – 28. Роковое число для Вульфа, вынужденного оставить Вену, роковое число для лейтенанта, которому вскоре предстоит отправка на фронт… Неужели такую удивительную женщину, как Эмилия, не возбуждает магия тех роковых событий, которые уже были и которые еще будут?
– Вы дрались на дуэли?
– Да, но можете не беспокоиться. Господин Вульф жив и здоров, хотя в данный момент уже покинул город. Моя пуля лишь слегка оцарапала его голову…
– Вы хотели его убить?
Лейтенант смущенно закашлялся. Какой, черт подери, неудобный вопрос…
– Отвечайте! – топнула ногой актриса. – Вы хотели его убить из-за меня?
– Да, но теперь очень рад, что промахнулся…
– Но почему он покинул Вену, не простившись со мной?
– Потому, что Россия покровительствует сербам и теперь, после объявления войны Белграду, все русские автоматически становятся нашими врагами.
Эмилия задумалась. Лейтенант смотрел на ее прекрасное лицо, боясь задать тот вопрос, ради которого он и взялся передать письмо Вульфа. Наконец, не выдержав томительной паузы, он решился.
– Вы любили его?
Ответом был сердито блеснувший взор.
– Какое вам до этого дело!
Фихтер содрогнулся от этого холодного тона, но отступать было поздно.
– Я люблю вас! Неужели вы этого не понимаете, Эмилия! Я схожу с ума и ради вас готов стреляться на дуэлях хоть каждый день. Я скоро еду на фронт, и возможно, что это наша последняя встреча…
– Но чего же вы от меня хотите?
– Умоляю, станьте моей женой!

* * *

29 июля австрийская авиация подвергла бомбардировке столицу Сербии Белград. Дальнейшие события надвигались со скоростью катящейся горной лавины, а потому все жалкие попытки воспрепятствовать началу общеевропейской войны немедленно сметались безумным приступом ненависти и патриотизма, охватившим как правителей, так и народы.
Сначала Николай II согласился на всеобщую мобилизацию, но, получив письмо от кайзера и не желая провоцировать Германию, отменил ее. Не прошло и суток, как он вновь, крайне неохотно, вынужден был вернуться к первому решению. В этом сказались долгие и упорные уговоры министра иностранных дел Сазонова и начальника Генерального штаба генерала Янушкевича, сумевших убедить Николая в неизбежности войны с Германией.
Немецкие военные тоже пребывали в состоянии повышенного возбуждения – начальник Генштаба генерал Мольтке настаивал на необходимости мобилизации. Их пыл не охладило даже заявление министра иностранных дел Великобритании Эдварда Грея, сделанное 29 июля. Он заявил, что в случае участия в войне Франции и Германии его страна не сможет остаться в стороне. Это заявление означало для Германии угрозу войны на два фронта, а потому германский канцлер Бетманн Хольвег предпринял отчаянную попытку локализовать конфликт. 30 июля он потребовал от Вены начать консультации с Санкт-Петербургом и уговорил кайзера Вильгельма послать личную телеграмму русскому царю, призывая его воздержаться от мобилизации.
Однако этот призыв скорее напоминал ультиматум: Германия потребовала от России отмены всеобщей мобилизации не позднее 12 часов дня 1 августа.
1 августа в восьмом часу вечера германский посол Пуртолес явился к русскому министру иностранных дел Сазонову, чтобы трижды задать ему один-единственный вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41