Но на этом пути имелось три препятствия. Во-первых, для окончательной подготовки к войне австро-венгерской армии требовалось не менее месяца. Во-вторых, против войны возражал премьер-министр Венгрии граф Тиша. В-третьих – и это было самым главным! – не стоило идти на риск войны с Россией, не убедившись предварительно в намерениях своего могучего союзника – Германии.
В итоге в Берлин был отправлен граф Хойос, имевший при себе личное послание кайзеру Вильгельму II от императора Франца Иосифа I, а также список вопросов от австрийского правительства. Австро-Венгрия желала знать наверняка – сможет ли она рассчитывать на помощь Германии, если Россия встанет на сторону Сербии?
Немецкое правительство погрузилось в тяжелые раздумья. Слабость Австро-Венгрии была очевидной, а дни престарелого императора Франца Иосифа, казалось, сочтены. Так стоит ли рисковать войной с Россией, которую готовы были поддержать Англия и Франция, ради престижа дряхлой империи Габсбургов? Для германского канцлера Бетманна Хольвега решающим стало следующее соображение: если война неизбежна, то пусть лучше она начнется сейчас, чем позднее. Однако Австро-Венгрия должна действовать таким образом, чтобы для самой Германии война выглядела как необходимость защитить своего союзника от нападения России.
Окончательное решение, изложенное австрийскому посланнику графу Хойосу, состояло в следующем: если Россия вздумает решительно выступить на стороне Сербии, то Германия окажет Австро-Венгрии всю необходимую поддержку. Таким образом, австрийское правительство получило от кайзера Вильгельма полную свободу рук в отношении Белграда, но при условии, что оно будет действовать быстро – пока в столицах европейских государств не прошел шок от сараевского убийства.
7 июля состоялось заседание австрийского правительства, на котором был составлен текст крайне унизительного ультиматума Сербии. Однако с его объявлением решили подождать, пока президент Франции Пуанкаре и премьер-министр Вивиани не завершат свой визит в Санкт-Петербург. Таким образом австрийцы надеялись выбрать то время для активных действий, когда России будет не так-то просто проконсультироваться со своими французскими союзниками.
Желая скрыть военные приготовления, германская военная верхушка «разбрелась» в разные стороны. Начальник Генерального штаба генерал фон Мольтке продолжал лечиться на водах в Карлсбаде, адмирал Тирпитц находился вдалеке от Берлина, а кайзер Вильгельм II путешествовал на своей яхте по Северному морю.
Наступила пауза, которую большинство жителей Европы ошибочно приняли за окончание австро-сербского конфликта. Эта ошибка стоила им около десяти миллионов жизней.

Глава 13
Гусарская атака

Ласло Фальва висел под самым потолком, страшно выпучив остекленевшие глаза и прикусив почерневший язык. На нем были черные ботинки, черные брюки и серый жилет – пиджак валялся на полу, придавленный спинкой упавшего стула.
– Очевидно, он аккуратно повесил пиджак на спинку стула, затем влез на него и откинул ногой, – заметил полицейский эксперт. – Ну-с, давайте займемся нашим трупиком.
Эксперт был таким же толстым коротышкой, как покойный венгерский импресарио, и, видимо, поэтому испытывал к его массивному трупу искреннее расположение.
Комиссар Вондрачек, жандарм и хозяин гостиницы, находившейся в венском районе Аугартен, в номере которой и висел несчастный Фальва, подхватили окоченевший труп, а эксперт, подняв стул и забравшись на него, ловко перерезал веревку. После нескольких минут общего пыхтенья и кряхтенья – покойник был весьма тяжел – труп Фальвы положили на смятую кровать.
Номер был небольшим и весьма скромно обставленным – гостиница принадлежала к разряду тех, куда, сняв на улице проститутку, приходили порезвиться господа студенты и офицеры, – поэтому комиссар Вондрачек немедленно вытеснил из комнаты хозяина и жандарма, приказав последнему стать в дверях и никого не впускать.
– Что скажете? – обратился он к эксперту, который уже приступил к осмотру трупа.
– Вас интересует момент наступления смерти?
– Разумеется.
– Ну что… трупик совсем холодный. Медицине известно, что при комнатной температуре человеческое тело остывает со скоростью приблизительно один градус в час. Естественно, что для полного охлаждения требуется около суток. – Эксперт явно любил поговорить. – Отсюда мы могли бы сделать вывод, что смерть наступила вчера, однако не будем торопиться. Вот смотрите. – И он, задрав штанину покойника, указал комиссару на большой фиолетовый синяк, украшавший толстую икру Фальвы.
– Трупное пятно…
– Совершенно верно, – радостно согласился эксперт. – Трупное пятно, которое, как известно, возникает в результате стекания крови вниз под действием силы тяжести. Такие пятнышки возникают уже через два – четыре часа после смерти. При надавливании они бледнеют, а при переворачивании перемещаются на новое место. Но! – И он ловко надавил на фиолетовый синяк своими толстыми пальцами. – В данном случае, как мы видим, этого не происходит. Отсюда вывод – с момента смерти прошло свыше одних суток, поскольку мягкие ткани и кожа покойного успели пропитаться кровью. Этот вывод подтверждает и наличие так называемого трупного окоченения, которое держится в течение двух первых суток. Поскольку оно еще присутствует, постольку мы можем смело предположить, что смерть наступила примерно сорок часов назад.
– Прекрасно!
– Вас радует факт наступления смерти этого господина? – изумился эксперт.
– Нет, ваша профессиональная работа, – успокоил его Вондрачек. – А теперь позвольте мне заняться своей.
Оттеснив эксперта от трупа, комиссар проворно обыскал карманы покойного.
– Пусто, – разочарованно выдохнул он.
– Я бы обратил ваше внимание на золотой медальон, – учтиво подсказал эксперт, снова склоняясь над трупом и обнажая его жирную грудь. – Смотрите, какой любопытный знак.
Совместными усилиями – комиссар приподнял голову Фальвы, а эксперт снял цепочку – они освободили покойника от медальона, представлявшего собой странную эмблему: свастика внутри круга, обвитого змеями.
Пока Вондрачек рассматривал находку, эксперт бесцельно слонялся по комнате. В один из таких моментов он издал сдержанное восклицание.
– Взгляните-ка, комиссар, такой же знак нарисован и здесь!
Вондрачек оглянулся. Эксперт взял со стола лист бумаги и подошел к нему.
– Вам не кажется, что это какой-то ритуальный масонский символ?
– Не кажется! – сердито буркнул Вондрачек, рассматривая небрежный карандашный рисунок, изображавший нечто похожее на ту же свастику со змеями.
– Но ведь свастика – это древний индийский символ, а змеи на Востоке всегда считались…
– Не морочьте мне голову! Я не верю в масонов, таинственные символы, ритуалы и тому подобную мистическую чепуху!
– Но почему?
Вместо ответа Вондрачек полез в карман за носовым платком, после чего сердито высморкался. С масонами у него была связана одна забавная история двухлетней давности, относившаяся еще к тем временам, когда он работал в Праге полицейским инспектором. Однажды Вондрачек арестовал некоего Йозефа Швейка, промышлявшего торговлей крадеными собаками. Продержав его в камере около недели, но так и не собрав необходимых улик, Вондрачек был вынужден освободить задержанного. Велико же было его изумление, когда через пару недель Швейк снова предстал перед ним, держа на руках крошечного пинчера.
«Что это значит?» – спросил Вондрачек.
«Подарок отчистого сердца», – отвечал Швейк, лучезарно улыбаясь и поглаживая собаку.
«Мне?
«Вам».
«Но за что?»
«За то, что вы целую неделю продержали меня в камере».
Вондрачек потребовал вразумительных объяснений, пообещав в противном случае обеспечить еще неделю аналогичного удовольствия, и Швейк охотно принялся рассказывать:
«Однажды в винном погребке „У Вальшов“ собралась теплая интеллигентная компания. Среди нас был частный сыщик Штендлер, писатель Ладислав, почтальон Козел, чиновник Сморковский, студент философии Фанек, лавочник Еном, репортер Губичка и еще трое других господ, имена которых я, признаться, уже не помню. Заправлял нами адвокат Буйновский. Занятный, надо вам сказать, господин, который вечно что-нибудь выдумывает. Именно он-то и учудил ту штуку, о которой я хочу поведать господину инспектору. В тот раз он предложил нам организовать тайное масонское общество с целью спасения всего человечества. „Что мы видим вокруг, господа? – вопрошал наш адвокат после бутылки сливовицы. – Падение нравов, упадок сил и полное разложение. Вокруг нас идиоты, мерзавцы или человекообразные животные. Оглянитесь – и вы увидите лишь свиные рыла и толстые зады! Прислушайтесь – и вы услышите урчание желудков, испускающих зловонные газы, или поросячье хрюканье. Человечество разуверилось в высших моральных ценностях, и наш долг – наставить его на путь истинный, ибо так дальше продолжаться не может!“ Мы охотно согласились стать членами тайного общества, и лишь студент Фанек усомнился в том, что у нас хватит сил для выполнения поставленной задачи. Впрочем, после трех кружек пива он снял свое возражение. А Буйновский, добившись всеобщего согласия, немедленно заявил о том, что нам необходим тайный символ, ибо ни одно уважающее себя масонское общество без этого существовать не может. „Если у нас не будет символа, то нас засмеют даже дети!“ – вот как он говорил, предложив сделать нашим символом изображение пивной кружки и черепа, увитого плющом. Когда мы спросили его, что означает этот череп и зачем он увит плющом, Буйновский заявил, что и сам этого не знает, но да это неважно, главное – спасти мир, снедаемый пороками. После этого мы стали дружно корпеть над тем, как это сделать, но так ничего и не придумали. И тогда Буйновского вновь осенило. „Если мы не знаем, как спасти человечество от нравственной скверны, – заявил он, – то давайте спасать его от евреев!“ Мы и с этим согласились, однако студент Фанек тут же заявил, что это дело нельзя поручать самому Буйновскому, поскольку хотя мать его чешка, но отец – богемский еврей. После этого между нами возник некоторый спор по поводу того, может ли сын еврея бороться с представителями своего племени, но в итоге все разрешилось ко взаимному удовлетворению. Мы согласились считать еврейство не национальностью, а профессией, избрали Буйновского верховным магистром нашего общества, после чего с чувством выполненного долга разбрелись по домам, тем более что погребок уже закрывался. На следующий день рано утром я отправился по своим делам, но был задержан вами, господин инспектор, – продолжал Швейк, любовно глядя на Вондрачека. – А пока я сидел в вашей славной камере, всех участников нашего тайного общества, за исключением магистра Буйновского, арестовали и осудили, впаяв каждому по году тюрьмы. Вероятно, кто-то из нас оказался полицейским осведомителем. Сам я подозреваю в этом репортера Губичку, поскольку он пил меньше всех, а ел – больше. Магистру Буйновскому удалось скрыться от нашей доблестной полиции, и он бежал в Америку. Я полагаю, что все члены нашей масонской секты завидовали ему и негодовали на то, что, втянув их в это дело, он первым же дал деру. И только я ему не завидовал – и знаете почему, господин инспектор? Да потому, что пароход, на котором он бежал в Америку, назывался „Титаник“! Надеюсь, что господин Вондрачек сохранит мой откровенный рассказ в тайне – ведь это была всего лишь глупая шутка. Берите собачку, господин инспектор, ей-богу, хорошая собачка и, клянусь вам святым Индржихом, совсем не краденая!»
Именно после этой истории комиссар Вондрачек и перестал верить в тайные масонские общества.

* * *

И все-таки лейтенант Фихтер не выдержал, решившись последовать совету своих неугомонных друзей – корнета Хартвига и майора Шмидта. Разумеется, все началось во время очередной гусарской попойки, после которой веселая троица отправилась в «Иоганн Штраус-театр» смотреть «бесподобную Эмилию». «Надо обломать рога этому русскому штафирке и взять фрейлейн Лукач, как крепость – на шпагу!» – вот что в один голос посоветовали Фихтеру оба приятеля, выслушав от него рассказ обо всех предшествующих событиях.
Едва дождавшись падения занавеса, лейтенант отважно отправился за кулисы. Средняя степень опьянения, в которой он находился, была как нельзя более кстати. Вежливо постучав в артистическую уборную фрейлейн Лукач, Стефан вручил огромный букет цветов открывшей ему горничной, после чего тут же вытолкал ее за дверь, мало соображая, что делает. Сама Эмилия сидела перед зеркальным трюмо, пребывая, в отличие от незваного посетителя, в самом задумчивом настроении.
– А, это вы, – устало сказала она, увидев отражение Фихтера в зеркале. – Здравствуйте, лейтенант…
– Целую ручки, божественная, – пробормотал Стефан, делая несколько шагов вперед. – Я пришел, чтобы выразить вам…
– Ох, только не говорите пошлостей! – тут же перебила его Эмилия, досадливо поморщившись. – А если вам нечего сказать, кроме них, ответьте на один вопрос.
– Разумеется, пожалуйста, с удовольствием, сколь угодно! – поспешил согласиться Фихтер, но был немало озадачен, услышав сам вопрос.
– Вы никогда не задумывались над тем, какой смертью умрете?
Воинственное настроение лейтенанта продиктовало ему воинственный ответ:
– Разумеется, задумывался. Более того, я знаю наверняка, как это все случится!
– Да? – И Эмилия, продолжая любоваться собой в зеркале, вскинула на него томные глаза. – Ну и как же?
– Это произойдет во время атаки нашего доблестного полка на вражеские позиции! – гордо выпалил лейтенант. – Неприятельская пуля поразит меня в самое сердце… Я выроню саблю, упаду с коня, но, прежде чем умереть, успею прошептать ваше божественное имя!
Голос его дрогнул, и, растроганный видением собственной смерти, Фихтер умолк.
– А если это произойдет совсем не так красиво, как вы себе представляете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41