VadikV


2
Виктор Александрович Ку
рочкин: «Судья Семен Бузыкин»



Виктор Александрович Курочкин
Судья Семен Бузыкин



«На войне, как на войне»: Лениздат; Ленинград; 1984

Аннотация

Повесть о буднях молодого судь
и.

Виктор Александрович Куроч
кин
Судья Семен Бузыкин

Узор

Поселок Узор вытянулся вдоль шоссе от моста через речку Каменку до конто
ры «Заготсырье». Каменка потому так и называется, что в реке больше камне
й, чем воды, а летом ее куры вброд переходят На обрывистом берегу в березов
ой рощице Ц больница. За конторой «Заготсырье» Ц пастбище, поросшее ме
лким ольшаником; выбитая копытами земля напоминает свежее пожарище.
Моя резиденция Ц приземистое, неуютное, как сарай, здание с вывеской «На
родный суд», по соседству с конторой «Заготсырье», на самой окраине посе
лка. Зимой его нередко чуть ли не до крыши заносило снегом. Моя уборщица и
сторож Манюня широкой деревянной лопатой весь день разгребала тропинк
у от крыльца до шоссейки, иногда ей помогали истцы с ответчиками, и мне все
гда казалось Ц не без тайного умысла.
Жил я у Васюты Тимофеевны Косых Весь свой дом с комнатками и комнатушкам
и она сдавала внаем, сама же ютилась на кухне. Однако квартиранты у нее дол
го не задерживались. Снимал я у нее узкую, темную, как печная труба, комнат
ушку с одним окном. До меня в ней жил агроном сельхозотдела. По уверениям х
озяйки, «беспробудный пьяница, бабник, сожрал три связки луку и, не заплат
ив, съехал с фатеры».
Я знал агронома. Застенчивый человек, трезвенник, большой труженик и неу
дачник, он никак не мог оправдаться перед Косихой. Правда, лук агроном ел с
какой-то непонятной жадностью и пропах им насквозь, как баранья котлета.

Меня хозяйка терпела и соседкам говорила: «Удобный квартирант Ц платит
хорошо, обходительный, не путаник, а ведь совсем холостой, только табакур.
Так накурит, так накурит, хоть из дому беги».
Зимой на каникулы с бухгалтерских курсов приехала ее дочь Симочка. Взгля
нул я на нее Ц и сомненье взяло: да дочь ли она Косихи? Так они не походили д
руг на друга. Мать напоминала почерневшую, но еще крепкую доску. Симочка б
ыла воплощением мягкости и круглости. На ее белом, пухлом, с легким румянц
ем лице, словно огромные изюмины в булке, торчали изумленные глаза.
Вечером она зашла ко мне, как к старому знакомому. Развязность иных женщи
н, порою граничащая с наглым вызовом, меня теперь не удивляет… Но в поведе
нии Симочки все было так просто, непринужденно, доверчиво и красиво, что м
не стало отрадно, словно я ее ждал, и ждал давно, с нетерпением и трепетом. Н
е помню, чем я тогда был занят Ц не то читал, не то писал, в общем, как-то разу
мно бездельничал. Симочка придвинула стул, села и стала смотреть мне в ли
цо с пристальной серьезностью. Я тоже не мигая смотрел на нее как зачаров
анный. Ее розовое, теплое лицо было очень серьезно. Симочка старалась сер
ьезничать. И это ей удавалось, но с большим трудом. Нижняя губка у нее дрож
ала, а в зрачках этих странных глаз то вспыхивали, то гасли радужные искры
. Подобную световую игру глаз я наблюдал в темноте у кошек. Так мы смотрели
друг на друга минуту Ц две, а мне показалось Ц целую вечность.
Ц И не страшно вам? Ц не опуская глаз, спросила Симочка и, помолчав, поясн
ила, почему это страшно. Ц Вы засудите человека, его посадят в тюрьму. А по
том он отсидит там свой срок, вернется домой и убьет вас.
Я смолчал. Ну что я мог ответить на ее доводы? Она же, приняв мое молчание за
полное согласие с ней, стала меня наставительно поучать:
Ц Вы не очень строго судите людей. Конечно, больших преступников можно и
построже. А простых надо жалеть. Потому что преступление они делают не по
желанию, а по нужде и глупости…
Я плохо слушал ее наставления. Я думал о том, что вот Симочка поговорит и у
йдет. А мне этого не хотелось… Я мучился и гадал: уйдет или не уйдет? А то, чт
о за стенкой ее мать скребет песком пузатый тульский самовар, меня тогда
ничуть не смущало.
«Неужели уйдет?» Ц с тоской думал я. Мои опасения и муки Симочка разрешил
а неожиданно просто и разумно Ц она пригласила меня в кино. На другой ден
ь мы опять ходили в кино, на третий Ц тоже, и все на одну картину.
Хозяйка усилила ко мне внимание. Появились жертвы. Первым потерял голову
петух, за ним Васюта вытряхнула из шубы годовалого барана. Теперь Симочк
а появлялась в моей комнате в халате, непричесанная и командовала мне: «П
одъем!» Породнился бы я, наверное, с Васютой Тимофеевной, но внезапно конч
ились каникулы. Я заметил, что Симочка забыла о своих курсах Я же холодно и
трезво стал убеждать ее временно все это оставить и закончить учебу. Она
слушала меня внимательно, с широко раскрытыми, удивленными глазами, толь
ко теперь в них не играли огни. Глаза стали влажными, лиловыми и преданным
и, как у побитой собаки Симочка согласилась со мной и, тяжко вздохнув, сказ
ала:
Ц Ах, Семен, Семен, зачем?
Через день она уехала и увезла с собой и свет, и тепло, и уют. В моей комнатуш
ке стало скучно, пусто и холодно, как осенью в остывшем овине…
Я очень тоскую по Симочке. Ее тихий грустный упрек: «Ах, Семен, Семен, зачем?
» Ц стал тревожным криком моей души. Чтобы забыться, не слышать его, опять
пишу свой дневник, который я с радостью забросил при Симочке…
Предлагаю отдельные главы из дневника на суд читателя, надеясь, что он не
осудит слишком строго мои недостатки, свойственные многим, в том числе и
народным судьям…

Единогласно

Неужели я кандидат в народные судьи?! Даже не верится. Вторую неделю живу в
Узоре, разъезжаю по району и знакомлюсь со своими избирателями. После шу
много, суетливого города мне положительно повезло. Меня пугали, что Узор
Ц глубокая яма. Луж и каналов много, но ямы я не видел, наверное, ее нарочно
засыпали к моему приезду. Почему я так думаю? Потому что меня все здесь люб
ят, уважают и, кажется, радуются, что я у них буду судьей. Все смотрят на меня
с улыбкой и величают Семеном Кузьмичом.
Вчера какой-то незнакомый седенький старичок до слез меня растрогал. Я ш
ел из столовой, а он мне навстречу. Снял шапку, низко поклонился, долго сто
ял без шапки и все смотрел мне вслед. Мне было как-то неудобно и в то же врем
я жутко приятно.
Мне все здесь нравится, все: домики маленькие, аккуратные, и вечером в них
приветливо, заманчиво горят огни. Представляю себе, как там тепло и уютно.
Я живу в «гостинице», там тесновато, но клопы не тревожат и белье чистое.
А какой здесь народ! Я объездил почти все колхозы, и везде меня с почетом в
стречали, старались угождать и хвалить. И не как Ц нибудь там за глаза, а п
ри всех, публично…
Однако есть и такие Ц повторяю, таких очень мало, Ц что смотрят на меня п
рищуренными глазами… Вот, например, председатель райисполкома. Человек
он, конечно, положительный, но уж слишком прямолинеен и резок. Когда я приш
ел к нему и представился, он долго и пытливо разглядывал меня, словно замо
рскую диковину, и, наглядевшись вдоволь, ехидно спросил:
Ц А зачем усы? Для солидности? Сбрей.
Я молчал, а он, не стесняясь, говорил обидные слова, да еще жалел меня при эт
ом:
Ц Молод ты еще, ох как молод! Жаль мне тебя Поэтому хочу дать три напутств
енные заповеди. Они слишком примитивны, но если ты за них будешь держатьс
я, то, может быть, просидишь свои три года, до следующих выборов. Первая зап
оведь Ц не бери взяток, вторая Ц не залезай в государственный карман, и т
ретья Ц не лапай девок, с которыми будешь работать.
Это уж слишком. Но я не в силах был вымолвить ни слова и сидел потупившись,
униженный и побитый Председатель райисполкома (зовут его Сергей Яковле
вич) подошел ко мне, взлохматил мне волосы.
Ц То, что я тебе говорил, пусть останется между нами. Никому ни слова. Поня
л? Никому… А если тебе потребуется от меня помощь, помогу.
С какой благодарностью я пожал его цепкую и жесткую, как щепка, руку! Я дум
аю, порядочность в человеке ценнее доброты…
Сегодня была моя последняя встреча с избирателями льнозавода. Как и все
предыдущие, она прошла в теплой, дружеской обстановке, если не считать од
ного маленького недоразумения. Одна старушка перестаралась. Ее никто не
просил выступать, она сама вылезла к трибуне и заявила жалобным голоском
:
Ц Давайте выберем его в судьи. Парнишка он молоденький, жить ему тоже хоч
ется… Ц И заплакала, И все, кто был в зале, покатились со смеху Вот я сижу, п
ишу, вижу эту плачущую старушку и думаю: «Эх, Семен, Семен, зачем?…»
Я избран почти единогласно. Против меня был всего один голос. И скажу вам п
о секрету: этот голос Ц мой!!

Как я слушал первое дело

Итак, я Ц народный судья. С нарочитой ленивой солидностью и взволнованн
ый до холодного пота сажусь за длинный с зеленым сукном стол слушать пер
вое дело. По бокам усаживаются мои заседатели. Солидно кашляю и глухим, ут
робным голосом объявляю, что слушается дело по иску гражданина Сухоребр
ова к гражданину Семенову о возврате собаки, и с трудом отрываю глаза от с
ерой папки. Прямо передо мной сидит плотный, черный, косматый, как цыган, о
тветчик Семенов и, сжав коленями, держит черненькую, с белыми лапками лай
ку. Человек и собака не отрываясь смотрят на меня. Только глаза у человека
какие-то ошалелые, а у собаки Ц веселые.
Ц Истец Сухоребров здесь? Ц спрашиваю я.
На последней скамейке подпрыгивает маленький, в новом дубленом полушуб
ке, мужичок и, как рыба глотнув воздух, торопливо шпарит:
Ц Моя собака, гражданин судья. Ей Ц богу, моя. Кого хошь в деревне спроси,
моя.
Ц Погодите, Ц останавливаю его, Ц вы поддерживаете иск?
Сухоребров ежится и удивленно раскрывает рот.
Ц Поддерживаете вы иск? Ц повторяю вопрос, обязательный по процессуал
ьному кодексу.
Сухоребров молчит, и вид у него жалостный, испуганный. Бедняга не понимае
т, что такое поддерживать иск. А когда я ему объясняю, что это есть то же сам
ое, что требовать возврата собаки, он обрадованно кивает, головой:
Ц Моя собака. Ей Ц богу, моя. Кого хошь спроси в деревне.
Ц Семенов, признаете иск? Ц обращаюсь к ответчику.
Семенов неуклюже встает и, глядя из Ц под нависших бровей, сипит:
Ц Брешет он, гражданин судья. Собака моя. У цыган купил за двести целковы
х.
Вызываю к столу свидетелей, беру с них подписку об ответственности за ло
жные показания, для пущей объективности удаляю их из зала в холодные сен
и…
Допрашиваю Сухореброва. Он удивительный болтун и бестолочь… Слова сыпл
ет, как горох из мешка… Долго роюсь в этой бессмысленной словесной каше и
наконец выясняю, что три года назад у Сухореброва была собачка, по его выр
ажению, «тютелька в тютельку как эта лайка», а потом пропала. Сухоребров о
ней, конечно, никогда бы и не вспомнил, собака ему была совершенно не нужна
. Когда соседский мальчонка Васятка Морозов сказал ему, что видел эту соб
ачку в деревне Рыдалиха у охотника Нила Семенова, Сухоребров, махнув рук
ой, сказал: «А на кой лях она мне нужна! Только хлеб даром жрет». Потом до Сух
ореброва дошел слух, что эта собачонка оказалась счастливой добытчицей.
Только за один год Нил добыл с ней несметное количество белок, куниц и пер
ебил всех глухарей в округе. Эта весть как ножом полоснула сердце Сухоре
брова, и он решил во что бы то ни стало отобрать у Нила Семенова свою собак
у.
Из ответчика Семенова выжать ничего невозможно, на все вопросы он отвеча
ет одним словом: «Брешуть». У его ног, завернув кренделем хвост и навостри
в уши, лежит «удачливая добытчица» и, зевая, повизгивает. Спрашиваю охотн
ика, правда ли, что собака необыкновенная добытчица. Он, ухмыляясь, мотает
головой:
Ц Да брешуть, гражданин судья.
Это меня настораживает. В ответе Семенова я улавливаю недобросовестнос
ть. Мелькает мысль, что, вероятно, цыгане стащили собаку у Сухореброва и пр
одали ее Семенову. Я ухватываюсь за эту версию и пытаюсь выяснить, где и ко
гда была куплена Семеновым лайка. Но это мне оказывается не под силу. Отве
тчик твердит одно и то же: «Брешуть». А Сухоребров внезапно все забывает, д
аже кличку своей собаки.
Допрос же свидетелей окончательно все запутал. А несовершеннолетний св
идетель Васятка Морозов насмешил меня, растрогал, вогнал в пот. Мне предс
тавлялся Васятка озорным веснушчатым курносым мальчонкой. И я был очень
удивлен, когда около стола появился белобрысый верзила в огромной лохма
той шапке из заячьей шкурки.
Ц А шапку-то надо перед судом снимать, Ц заметил я.
Васька стащил с головы шапку, подержал в одной руке, потом в другой, спрята
л за спину.
Ц Сколько же вам лет?
Васька мгновенно нахлобучил шапку на голову, но, опомнившись, опять стащ
ил ее, зажал в руках и растерянно замигал. Я повторил вопрос. Васька уронил
свою шапку, торопливо схватил и спрятал за спину. Я понял, что все внимани
е свидетеля сосредоточено на шапке, она мешает ему не только думать, но да
же мало Ц мальски соображать. Я приказал Ваське положить шапку на скаме
йку. Без шапки он совсем растерялся и, растопырив руки, смотрел на меня оша
лелыми от страха глазами.
Ц Василий Морозов, сколько вам лет? Ц в третий раз спросил я.
Васька глотнул воздух и выпалил:
Ц Не знаю… Ц И, испугавшись своего голоса, густо покраснел и поддернул
ладонью нос.
Ц Как же ты не знаешь, сколько тебе лет?
Теперь у Васьки покраснели шея и уши, и он, набычившись, буркнул:
Ц Сколько нам лет, не знаю. А мне шашнадцатый.
Я понял, что говорить с Васькой на «вы» Ц только зря терять время.
Ц Ты знаешь эту собаку?
Свидетель радостно кивнул головой.
Ц Чья же она?
Ц Дяди Петина.
Ц Какого?
Ц Да вот этого! Ц И Васька ткнул пальцем в сторону Сухореброва.
Ц Почему ты так утверждаешь?
Ц Не знаю.
Ц Фу ты черт возьми! Ц прошептал я и почувствовал, что меня начинает тря
сти, но сдержал себя и спросил как можно мягче:
1 2 3 4 5 6 7