– Потерпит Мудрик до вечера, ничего с ним не станется! – немедленно возразил Бульбук. – А чтобы вечером все шло гладко, надо инструмент готовить, а не разведчиков рассылать.
Дилидона никто не поддержал, и ему пришлось уступить. Бульбук не командир, но раз уж он хочет, пускай готовит этот поход. Бульбук так часто пререкался с ученым, что иногда казалось: они вот-вот станут заклятыми врагами. А теперь силачу представился случай доказать Мудрику свои братские чувства и продемонстрировать кстати, что значит хорошая тренировка.
Бульбук отыскал палку и, заставив всех потрудиться в поте лица, привязал к ней камень – с куриное яйцо величиной. Таким тараном прошибешь не только окно, но, пожалуй, и стену улья. Правда, вскоре выяснилось, что этот снаряд для гномов тяжеловат. До хутора они впятером его не дотащат. А если и дотащат, то у них не хватит сил, чтоб поднять и раскачать его.
Бульбук снова выступил с длинной речью, обозвал всех неженками да хлюпиками и принялся сооружать другой таран, полегче. Пока подобрали камень, пока привязали и приладили петли, чтоб ухватиться, стало смеркаться. Осталось совсем мало времени, чтоб закусить, передохнуть и – в поход – освобождать Мудрика.
Дайнис, хоть и трудился наравне со всеми, каким-то образом успел сочинить новую походную песню.
– Может, испробуем новый марш? – неожиданно сказал он, когда вечером все собрались, чтобы нести таран.
Все согласились – ведь хорошая песня никогда не помешает. Поскольку никто еще не знал ни мелодии, ни слов, Дайнису пришлось петь одному:
Вот мы идем, за гномом гном,
И громким голосом поем:

Эй, прячьтесь!
От ваших лап или копыт
Опасность гномикам грозит.
Эй, прячьтесь!
Большие звери и зверьки,
Медведи, лоси и хорьки,
Эй, прячьтесь!

– И мальчики-озорники! – прилепил строчку весьма довольный Бульбук.
– Погодите! – закричал Мураш. – Ведь договорились – это МЫ должны прятаться, а не они!
– Зачем нам прятаться? – изобразил удивление Дайнис. – Мы же никому дурного не делаем!
И он затянул второй куплет:

Эй, великаны, прочь с пути!
Позвольте маленьким пройти!
Эй, прячьтесь!
Освободите нам проход,
Смотрите – наш отряд идет.
Эй, прячьтесь!
Припев подхватили уже все:
Прячьтесь скорее,
Волки, хорьки!
Лоси, медведи
И барсуки!

– И мальчики-озорники! – упорно твердил Бульбук.
– Договаривались, договаривались, – снова пробормотал Мураш, – а он – бац, и снова все перевернул…
– Пой, пой! – сказал командир. – Еще куплет есть?
– Есть!
Вот Мудрик с Оюшкой идут
За Дилидоном и поют:

Эй, прячьтесь!
Эй, убери копыто, друг,
Идут Мураш, Дайнис, Бульбук.
Эй, прячьтесь!

– А Живилька-то нету! – подхватили Бульбук с Дилидоном.
– И Мудрик наш пропал… – закончил Мураш.
– Ой-ой-оюшки… – застонал парикмахер. – Рано мы распелись, ой, рано…
– Слишком лирично!.. – сказал Бульбук. – Походная песня должна быть бодрая, чтоб вдохновляла. И опять же – зачем подчеркивать, что Дилидон – командир. Хватит уже. Нельзя ли как-нибудь по-другому… Ну, скажем, вот так:

Долой копыто, лапу спрячь –
Марширует Бульбук-силач
И прочие товарищи…

– Конечно, можно и так! – согласился Дилидон.
– Теперь он себя выпятил… – сказал Дайнис. – Чем это лучше?
Но Бульбук не растерялся:
– Раз говорим: «Убери копыто!» – так уж надо их как следует пугнуть… Ведь и у нас есть силачи! Верно?
Но тут за стволами деревьев в лунном свете сверкнуло озеро, забелела новая крыша дома Гедрюса, пора было кончать песни и споры. Оставшийся до улья путь гномы прошли молча, и каждый думал – только бы удалось…
Подошли гномы, смотрят – а это что такое?! Леток улья не залеплен! А где же пленник? Где Мудрик?
– Говорил же я… – прошептал Дилидон. – Говорил, надо послать разведчика…
– Зайдем, может, следы обнаружим, – предложил Дайнис.
– Эй, есть там кто?! – постучал Бульбук в стену.
– Ага, заходите! – откликнулся из улья ученый. По-видимому, он только что оторвался от книги.
– Раззява! Совсем очумел! – закричали гномы, забравшись в улей. – Чего ты тут расселся? Ведь леток отковыряли!
– Знаю, – ответил Мудрик. – Все думают, что меня здесь нет, и никто не лезет. Кот удрал, мышь сбежала – такая тишина – читай, сколько душе угодно.
– Тишина!.. – не выдержал Бульбук. – Двое суток мы трудились в поте лица, а он тут прохлаждается! Пошли отсюда, пока всех не замуровали.
– Погодите, погодите! – отмахнулся ученый. – Кажется, я нашел… только что… Вот послушайте!

«Рожденный соловьем, соловьем и угаснет. На золотое зерно не клюнет, угрозами не заставишь его умолкнуть и не петь. Помолчит, выслушает твои увещевания и продолжит соловьиную песнь. Никогда не будет подражать ни дрозду, ни жаворонку, ни иволге. Только ДРУГИЕ, быть может, пожелают петь по-соловьиному. Один-другой из добрых побуждений, или сами того не ведая, настолько ему уподобятся, что и соловьи их не отличат от своих. Что ж, пускай живут и поют с ними».
Мудрик, приближаясь к цели, все повышал голос да растягивал слова – казалось, он сейчас запоет…
– «Но если самые близкие пожелают его вернуть… – Мудрик перевернул страницу, – вернуть…»
А на новой странице было изображение соловья. Какой-то шутник пририсовал соловью красный петушиный гребень и черные шпоры. Мудрик нетерпеливо пробежал, взглядом соседнюю страницу… А там речь уже шла о другом. О лягушках…
Значит, самая нужная страница, которую столько времени искал Мудрик, была ВЫДРАНА!
– Как это выдрана? – не мог поверить Дилидон. – Кто же ее выдрал? И почему?..
Даже невозмутимый ученый на сей раз вышел из себя и горько повторял, качая головой:
– Выдрана… выдрана…
– Это уж работа Живилька, не иначе, – решил Дайнис. – По дорисованному гребню видно.
Бульбук даже побагровел от гнева.
– Как вы хотите, ребята… Из-за одного этого надо вернуть Живилька – чтоб хоть раз выдрать хорошенько неслуха.
– Ой-ой-оюшки… Только не говори так, не говори…
– А что прикажешь говорить?
– Он ведь бумажных голубей делал, я знаю…
– Как не знать… Сам его научил! – вспомнил Мураш.
– Тише, не сердитесь, – попросил Оюшка. – У меня еще есть несколько… на память… из вещиц Живилька. Голубок и…
– Го-лубо-ок… – передразил его Бульбук. – А где же этот твой голубок?
Парикмахер со вздохом расстегнул курточку и достал из-за пазухи плоскую берестяную коробочку с завязками. По тому, как осторожно он распутывал узелки и как бережно держал в руках, было видно, что Оюшка хранит в нем то, что ему всего дороже.
В коробочке был и платок Живилька, который он называл своей «записной книжкой», и бумажный голубь. Он был сделан как раз из недостающего листа! Мудрик аккуратно выровнял страничку, вставил на место клочок, оторванный для хвоста голубя, и, нагнувшись к свече, прочитал:

– «Но если близкие пожелают его вернуть… – напомнил он начало предложения, – а их должно быть не менее семи, попытайтесь применить такой метод:
Когда взойдет полная луна, встаньте все семеро над ручьем, который полюбился соловьям, в том числе и ЕМУ, и, произнеся вслух его имя, бросьте в воду по подарку, хоть и недорогому, но выбранному от всего сердца, – и ни с кем не советуясь, что дарить.
Поющий с соловьями неожиданно вспомнит близких, сердце его дрогнет, он подумает о горе покинутых отца, матери, сестер и братьев, друзей!.. С этой мыслью он вдруг забудет свою песнь и уж, верно, возвратится к своим. Неизвестно только, будет ли он с ними счастлив…»

– Вот и всё, – закрыл книгу Мудрик. – Все поняли?
– Чего тут не понять, – улыбнулся Мураш. – Ни в озеро нырять, ни через костер прыгать не надо…
– Только вот последняя фраза мне не нравится, – признался Дилидон. – Как там сказано?
– «Неизвестно только, будет ли он с ними счастлив…» – повторил Мудрик.
– Конечно, неизвестно, – подхватил Дайнис. – Если мы собираемся его сечь…
– Хватит шутить! – одернул их Бульбук. – В книге сказано: семеро, а нас только шестеро.
– И правда шестеро! – удивился Оюшка. – Всегда бывало семеро.
– Расяле на помощь позовем! – сказал Дилидон.
– Тоже мне… близкая… – негромко проворчал Бульбук, наверное, все-таки понимая, что лучшего помощника им не найти.
Выбравшись из улья, они задрали головы и уставились на небо – не прозевали ли они полнолуние, в книге ведь сказано, что должна быть полная луна.
– Идет к полнолунию, – обрадовался Мудрик и объяснил другим: – Если серп месяца повернут так, что получается буква «С», значит, луна стареет. А теперь, как видите, серп смотрит в другую сторону, и, если пририсовать к нему черточку, получится «Р». Значит, луна растет. И еще будет расти два дня.

СЕМЬ ПОДАРКОВ

Хорошо, что Микасова мама с Януте спекли в тот день большую бабку. Не успели все сесть к столу, как за окном затарахтел мотоцикл. Это отец Джима и Януте приехал за детьми. Микасов дядя погостил в деревне денек, покатался с детьми на лодке, сходил по грибы, а в воскресенье утром забрал детей и уехал. Микас втиснулся в коляску к Януте и проводил их до шоссе.
На развилке дядя притормозил и, не заглушая мотора, высадил Микаса. Януте и Джим были в шлемах, в огромных мотоциклетных очках, и Микас даже растерялся – не зная, как же теперь с ними расцеловаться. Его глаза – верно, от встречного ветра, – наполнились слезами, но Джим потряс ему руку и твердо сказал:
– Ну, будь мужчиной. Не хнычь!
– Не-ет… – промямлил Микас и торопливо чмокнул Януте в стекло очков. – В добрый час.
– До весны! – бодро добавил дядя, похлопав его по плечу. – Эх ты, разбойник… Учись получше!..
– Спасибо, – неизвестно за что поблагодарил Микас, но они, наверное, не расслышали.
Он еще раз вдохнул полной грудью вкусный запах бензина, помахал вслед мотоциклу и свернул на проселок, который вел к дому Гедрюса. Микас думал, что его приятель все еще дуется, но Гедрюс сегодня был просто совсем другой человек: веселый, приветливый и очень обрадовался Микасу.
(Это Расяле, успев завести какие-то новые секреты, успокоила Гедрюса, – она уже знала, что Мудрик жив и здоров. Но больше Гедрюс не вытянул из нее ни слова.)
– Тебе письмо! – сказал Микас, отведя Гедрюса в сторону.
– От кого?
– Прочитаешь – увидишь, – ответил Разбойник и вытащил из кармана сложенную треугольником записку.
Удивляясь и краснея, Гедрюс прочитал:

«Гедрюкас!
Ты мне нравишся. Потому што ты интиресный мальчик и хороший товариш. Напиши мне письмо.
Дженни»

– Это же ты писал! – сказал Гедрюс, – он вспомнил, что Януте только в этом году пойдет в школу.
– Я, – подтвердил Микас. – Но она меня просила.
– Честное слово?
– Ясно, честное…
– По ошибкам понял, что твоих рук дело… – довольный буркнул Гедрюс.
– Где ошибки, где?! Она к нему всей душой, а он ошибки ищет!..
Но Гедрюс, говоря по правде, сейчас не об ошибках думал. Он жалел, что не пошел тогда есть бабку, и радовался, что Януте догадалась ему написать. Пускай с ошибками, пускай рукой Микаса-Разбойника…
– А адрес где?.. – вдруг спохватился Гедрюс.
– Ты же сейчас писать не будешь. Когда нужно будет – скажи. Дам.
– Ты все-таки завтра принеси мне, ладно?
– А сам не можешь прийти? Дорогу забыл? – горько» упрекнул одинокий Разбойник.
Наконец договорились: завтра рано утром они встретятся: на полпути между хуторами, пойдут по грибы. Гедрюс попросил Микаса поговорить с Расяле. Чтой-то она такая молчаливая стала? Чтоб только не вздумала снова со скирды прыгать!..

Скоро сказка сказывается,
Да не скоро луна показывается… –
срифмовал Дайнис, переделав известную пословицу. А луна была им сегодня ох как нужна!
– Вечно ты со своими стихами!.. – упрекнул озабоченный Мураш. – Чтоб только дождя не было…
Небо так плотно обложили тучи, что даже солнце под вечер совсем закрыло. А что уж говорить о луне!
– Давайте вспомним, – сказал Дилидон, – когда она вчера взошла?
– Когда мы освобождали Мудрика, – вспомнил Бульбук, – луна была над деревьями. Чуть-чуть правее меня….
– Смотри, не ошибись! – пошутил Дайнис. – Может, не луна была правее, а ты был левее луны?
Но тут на него прикрикнул даже Мудрик: надо, мол, отнестись к делу серьезно.
– Давайте не ссориться, – заступился за Дайниса Дилидон. – Добрые дела надо делать весело!
– Кто знает… – отозвался Бульбук. – Может, мы, желая добра, причиним зло?
– Да он же замерзнет зимой без нас! – вспомнил Оюшка. – Помните, какой Живилёк был непрактичный?
– Смотрите на луну, смотрите на луну, – то и дело повторял Мудрик.
– Пойдем потихоньку, а? – предложил кто-то. – Может, главное не луна, а наши подарки?
Не спуская глаз с неба и потому спотыкаясь то о хворостинку, то о торчащие корни дерева, то о вывернутый гриб, гномы добрели до мостков неподалеку от того места, где недавно тонула Хромуша. Здесь они огляделись, – а Расяле-то нет! Может, она вообще не придет?
– Толковый командир давно бы выслал разведчика… – заявил Бульбук, пытаясь взглядом раздвинуть тучи.
– Я сам бегал, – ничуть не обидевшись, ответил Дилидон. – Расяле сказала – будет вовремя.
– Да уж, прискачет на одной ноге…
– Мне кажется, пора. Больше ждать нельзя! – сказал Мудрик и предложил Дилидону первым бросить свой подарок.
Тот осторожно вытащил из-за пазухи веточку можжевельника с семью зелеными ягодами и сказал:
– Вы помните, тогда было шесть зеленых ягодок, а седьмая, черная, досталась Живильку… Мне больно об этом вспоминать. Пусть эта веточка подскажет ему, что мы, как зеленые ягодки, должны быть все вместе, на одной ветке… Гномы подождали, пока речка не унесла ягодки, и взглянули на Мудрика. Тот вынул из-за пазухи ту самую страничку, которой не хватало в книге, дрожащими руками снова сделал бумажного голубя и пустил его по воде.
– Я полагаю… – взволнованно сказал ученый, – все ясно без лишних слов…
Гномы промолчали, хотя, если говорить начистоту, подарок Мудрика каждый понял по-своему. Может быть, бумажный голубь должен был напомнить Живильку о его проделках? Или он, как письмо, выражал последнюю надежду его друзей? Голубь, больше похожий на чайку, опустился на воду и поплыл на поиски того, кому был предназначен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20