А я женщина молодая, видная, мне внимание нужно. Я нравиться хочу – Вот так – А ты на меня совсем смотреть перестал, словно я не жена тебе, а так, псина приблудная – В ее голосе зазвучали слезы.
Обидно. – Всхлипнув, закончила она.
– Что ты, милая – Я люблю тебя, больше жизни люблю. Принялся я оправдываться. Вот женщины, сами виноваты, а крайний – всегда мужик. Ты же сама на меня последние дни смотреть не хотела – Я к тебе и так, и этак, а ты поешь и носом к стенке. Что же мне делать?
– Так значит, это я во всем виновата!? Тонким, противным голосом поинтересовалась она.
– Нет, нет, что ты, – сломался я. Просто у меня последние дни настроения не было.
– Вот, вот, у тебя настроения не было, а я совсем счастливая ходила. Растила деток, растила, а мать твоя взяла и сбагрила всех. Вот злодейка – Какая же она злодейка? Удивился я. – Правильно сделала, что пристроила. Им свою жизнь нужно строить, а не за наши хвосты держаться.
– Вот, вот, – вновь повторила она уже значительно злее. Ты всегда на ее стороне. Все-то она делает правильно, все-то у нее хорошо – А разве нет? Не понял я.
И тут она как закричит: – Пошел вон, дурак! Ненавижу тебя и мать твою!…
Бог мой, – поговорили. Нужно же было так нарваться.
Выскочила она пулей из комнаты и в коридор. Встала у входной двери и давай лаять, мол, открывай. Дед в первый момент ничего не понял. Конечно, он видел, что между нами согласия нет, но чтобы такое – Этого он конечно не ожидал.
Вышел он в коридор, попытался отогнать скандалистку. А та совсем с катушек сошла, раз и цапнула его за палец. Ругнулся он, послушал еще пару минут ее ор и дверь все-таки открыл.
– Ступай, – говорит, – Непутевая.
– Сам такой, – выдала моя и рванула с лаем вниз.
Подошел я к деду, лизнул ему палец. Посмотрели мы по-мужски друг на друга и стали на улицу собираться. Не бросишь же ее на произвол судьбы.
Конечно, Джек только этого и ждал. У него нюх на всякие пакости. Вышли мы, а он тут как тут.
Моя глаза закатила, хвостом перед ним помахивает, в общем, ведет себя некрасиво. Я ей и говорю:
– Ты порядочная женщина, а ведешь себя, как последняя сука. Не зря люди так некоторых собак называют.
– А сам-то? – Заголосила она. В хозяйку свою влюблен, жить без нее не можешь, а мне сказки про любовь рассказываешь. Уходи! – Рыкнула она. – Знать тебя не желаю!
Стоим, ругаемся, а этот нахал рядом вертится, слушает и улыбается. Морда довольная, можно сказать, счастливая, словно банку тушенки только что слопал.
– Вон пошел, – наехал я на него. Нечего тебе наши семейные дрязги слушать.
– Ха – Ухмыльнулся он.
– Не понял что ли? Заводясь, поинтересовался я.
– Оставь его в покое, – встала моя на его защиту. Сам уходи. Это ты здесь лишний.
– Лишний, не лишний, а ты пока моя жена. Нравиться тебе или нет, но веди себя соответствующе.
– Что ты мною командуешь?! – Что хочу, то и делаю! Ты мне не указ! Выпалила она на одном дыхании.
Надоела мне эта ругань до чертиков. Повернулся я к деду и говорю: – Не могу я больше ее слушать. Хочешь, пошли, хочешь, оставайся, а я пошел домой. Развернулся и вправду пошел – Дед стоит, не знает, что делать. То ли за мной бежать, то ли с ней оставаться. Попытался он ее на поводок посадить. Да куда там – Она рычит, к себе его не подпускает, вот-вот укусит.
Надоело ему.
– Нагуляешься, – говорит, – Приходи. А я больше за тобой бегать не буду. – Махнул рукой и за мной пошел.
Дома целый час молча сидели, не знали о чем говорить. Наконец мамка пришла. Рассказал ей дед про наши приключения, пожаловался. Она чуть в обморок не упала.
– Как, – говорит, – Вы могли ее бросить?
Разозлился я. Вконец разозлился. Как заору:
Это не мы ее бросили, это она нас бросила! С ума с вами, женщинами, сойти можно!
Мамка все-таки поняла, что перегнула палку.
– Ладно, – говорит, – Вы дома сидите, а я пойду ее поищу.
Ага, как же, так я ее одну и отпустил.
Подошел я к ошейнику, тыкнул носом и, говорю: – Одевай.
Махнула она рукой, поняла, что со мной лучше не связываться, взяла ошейник, посадила меня бедного на поводок и говорит: – Пошли, но веди себя, как положено.
Целый час мы ее искали. И по подъездам смотрели, и на канал бегали, аж до гаражей добрались. Нигде ее нет.
Уже темнеть начало, и тут я забеспокоился. Вдруг что-то случилось. Мамка тоже заволновалась.
– Что будем делать? Спрашивает.
Я плечами пожал. Что тут скажешь?
– Ладно, пошли домой. Проголодается, сама придет.
– Ты иди, – говорю, – А я тут еще погуляю.
– Ну, уж нет, одного я тебя не оставлю. Ну-ка пошли домой.
– Ага, прямо так и побежал. Уперся четырьмя лапами и стою насмерть. Она меня тянет, а с места сдвинуть не может.
– Ричард, нельзя же так – Пойдем, милый – Не пойду, – говорю.
Вспомнились мне тут слова Дези, как она меня мамкой попрекала, и решил стоять на своем.
– Хорошо, тогда я тоже остаюсь. Уселась на лавочку, рядом поводок положила, и сидит ворон считает, словно дел других нет.
Еще час просидели. Чувствую, в животе бурчит. Есть хочется, ужас какой-то. Встал и предложил: – Ладно, пошли домой. Не ночевать же на улице.
Глянула мамка на меня, помолчала и, наконец, согласилась: – Пошли, – говорит. Хотя в первый момент точно из вредности хотела еще час просидеть. Да видно у нее в животе тоже барабанные палочки застучали. Она, как с работы пришла, тоже поужинать не успела, голодная.
Как ночь провел, вспомнить страшно. То ли спал, то ли нет. На заре вскочил, как ошпаренный, и к мамке. Пошли, – кричу, – Ее искать!
– Отстань, – отвечает, – Я спать хочу. Отвернулась к стенке и никакого внимания на меня. Я еще минут пять покричал, но все впустую. Махнул я лапой и подался на кухню. Черт, думаю, с тобой. Случится что с Дези, сама себе не простишь.
Часа два еще так просидел. Чуть лапы на себя не наложил. Вдруг, слышу, за дверью шорох, и запах знакомый. Я, как к дверям брошусь, как заору: – Пришла! – Пришла! – Мамка, конечно, сразу же проснулась и побежала дверь открывать. Открыла, а там моя лапочка стоит, глазки щурит, то ли спать хочет, то ли стыдно ей.
– Явилась? Мамка спрашивает. На улице, значит, плохо? А как людям жизнь портить, ты тут, как тут.
Глянула предательница на нее, и осторожно по стенке в квартиру протиснулась.
– Есть хочу, – говорит.
– Что, любовью сыт не будешь? Уже я спрашиваю.
А она на меня никакого внимания, словно нет меня.
Достала она меня, вконец достала. Перегородил я ей путь и говорю: – Раз пришла, входи, но учти, еще раз такое выкинешь, больше не приходи. Живи, где хочешь и с кем хочешь.
– Так, значит? – Вот как ты меня любишь – Какая любовь? – Веди себя порядочно, тогда и о любви говорить можно. А то ведешь себя, как собака легкого поведения. Не ожидал я, Дези, от тебя такого.
И так я проникновенно это сказал, что она растерялась.
– А – что я? – Я ничего – Ну, раз ничего, то иди ешь. Мамка сейчас покормит.
Решил я сделать вид, что серьезно на нее обиделся. Ушел в другую комнату, лег в кресло, и делаю вид, что сплю.
Тут, конечно, Данила вмешался.
– Зря ты так, – говорит, – Тебе вокруг нее на задних лапках ходить нужно, может, тогда простит.
– За что меня прощать? Что я ей такого сделал?! Не выдержал я.
– Это ты ее спроси. Я их породу знаю. Была у меня Марта, рыжая, пушистая, красивая – Все ребята вокруг с ума сходили. Пока я ей про любовь по сто раз на дню говорил, она меня слушала. А как решил, что дело сделано, и поменьше на нее внимания стал обращать, сразу к Ваське ушла. Страшный, драный, смотреть не на что, а как песни пел – Заслушаешься – Вот и сломалась Марта. Так и расстались – Не жизнь это, Данила. Что мне теперь все на свете забросить, только за ней и бегать?
– Сам решай, но раз изменила, а ты стерпел, то так оно теперь и будет.
Вздохнул я, глубоко вздохнул. Пусть, что хочет, то и делает. Не буду я за ней бегать, уговаривать. Не любит, пусть уходит, а коли, вернулась, пусть ведет себя соответствующе.
К вечеру повела нас мамка гулять. Моя, как ни странно, вела себя прилично. Уличная жизнь ее явно не вдохновила. Поняла, что теплый коврик и полная миска дорогого стоят. Конечно, она уже сформировавшаяся личность, со своими замашками, желаниями. Жила бы с молочных зубов у нас, была бы совсем другой.
Два дня у нас тихо было. А на третий – убежала. Вышли мы за порог, я и оглянуться не успел, а ее уже рядом нет. Дед плечами пожал и повел меня домой. Я покрутился вокруг, покрутился, махнул лапой и за ним. Пусть делает, что хочет. Насильно мил не будешь.
Вечером вышел я на прогулку. Настроение поганое, хуже не бывает. А как их увидел, чуть замертво не упал. Стоят эти два голубка нос к носу у подъезда и мило так беседуют. Она меня, конечно, сразу углядела, но вида не подала. А Джек обрадовался.
– Привет, – кричит, – Как дела?
Вот поганец, от радости чуть ли не подпрыгивает.
– Все хорошо, – отвечаю, – Только учти, у нее блохи. Ужас какие злючие.
У него морда сразу вытянулась, даже морщинки на лбу собрались. Глянул он на нее и в сторону.
– Ты что мелешь?!!! Какие блохи?! Заголосила она. Не слушай его! Он хочет нашу любовь поломать.
– Да? – С сомнением протянул тот.
– Посмотри на него, посмотри – Он же врет!
А я ему спокойненько так и предлагаю: – Ты проверь, проверь, потом скажешь, кто был прав.
Видишь, у меня ошейник противоблошиный, поэтому мне и не страшно. А ты гол, как сокол, будут они по тебе прыгать и радоваться.
Вся любовь у него разом выветрилась. А моя вконец озверела. Как бросится на меня и давай лаять, вот-вот укусит. Пришлось уносить лапы. Едва спасся.
Пришли домой. Я Даниле про блох рассказал, он полчаса за живот держался, не мог успокоиться. Даже мне полегчало. Думаю, не быть между ними любви, не на того напали. Не пара они друг другу. Моя она, только моя.
Но ошибался я. Утром в леске, в кустах, их приметил. Любовью они там занималась. От восторга чуть ли ни на всю округу орали.
Я, как увидел, чуть с ума не сошел.
Дед все понял, схватил меня за ошейник и не пускает, боится, что подеремся. Ха – подеремся.
Люди думают, что только они ревнуют, переживают, а мы – так, каменные. Не знают, что ради милой, мы на любой подвиг способны.
Только я это подумал, вдруг откуда-то сбоку хруст. Глянул, а там огромный пес, то ли дог, то ли волкодав, бог его разберет. Почуял он наших любовников и туда. Бежит, кусты под ним трещат, страх божий.
Парочка сразу обо всем на свете забыли. Не до любви уж тут.
А волкодав на Джека зубами клацнул и к моей. Слюнявый от страха аж под себя наделал, а моя чуть в обморок не упала. Как закричит:
– Спасите!!! – Спасите!!! – Он же меня убьет!
Точно убьет, он же в три раза больше ее, – ну, не в три, так в два уж точно.
– Джек!!! Спаси! Кричит она, старается.
Ага, как же, спасет он ее. Он уже в кустах спрятался, и стоит, ни жив, ни мертв.
Сделал я шаг, и сам не знаю, что на меня нашло, выдал:
– Пошел вон, драная болонка!
Волкодав от удивления аж застыл.
– Это ты мне? Наконец прорычал он.
– Тебе, – тебе – Кому же еще?
– Ах ты – выдохнул он, отводя назад ухи, и не спеша направляясь ко мне. Вид при этом он имел до ужаса зверский.
Холодок проник в сердце. Конечно, мне не справиться с этим монстром. Он раза в два больше меня. Но назвался груздем, полезай в кузовок, либо я, либо Дези. Кому-то из нас хана.
Я оглянулся на Джека.
– Помоги, – говорю.
Куда там. Этот трус лишь подальше от нас забился. Из кустов лишь уши торчат и хвост… дрожащий.
Все, – была, не была. Деваться некуда, драться, так драться.
– Уходи, – прорычал я. Она моя, мать моих детей и любит меня.
– Нет тебя уже, – покойник ты, братец. Был и сплыл, – рыкнул монстр.
От его слов лапы у меня вконец затряслись. Если развернуться и рвануть правее, то спасусь, как нечего делать. Но Дези – Дези, – какая же ты дура, надо же было такого дурака свалять.
Подставила меня, ох, подставила.
Жизнь так прекрасна, я еще молод, мне только жить и жить.
И как всегда в самый не подходящий момент всякая глупость полезла в голову.

Жизнь, какая эту штука. Правда, братцы, рассказать?
Нет, не верьте, жизнь не скука. Нужно лишь уметь летать.
Над землею, над травою, и в кустах, и в небесах,
Песни петь и хоть однажды в небе солнце увидать.

Вдруг учуять на рассвете запах скошенной травы.
Шум дождя услышать в небе, шорох ласковой листвы.
Повстречаться с той колючкой, что весит на том кусте,
Носом тронут кончик тучки, жить всегда в своей мечте.

Днем ли, ночью, безразлично, лишь бы жизнь вокруг цвела,
Ведь она, что в небе птица, что прекрасная мечта.
Вы вздохните, посмотрите, троньте краюшек листка,
Он живой, он тоже птица, и летит туда, сюда.

Я живу, когда надеюсь, а надеюсь я всегда,
Жизнь, как сказка, как мгновенье, как прекрасная мечта.
Вы поверьте, – это чудо в вас, во мне, во всех сидит,
Не хочу уйти отсюда, жить хочу, любить и стих…

Дописать до окончанья, рассказать в нем обо всем,
Что случается на свете, если в свете мы живем.
Вновь увидеть в небе тучку, вновь услышать шум грозы.
Боже, если ты услышишь, – дай мне силы, дай мечты!

Если нет, тебя оставлю, хоть люблю, люблю до слез,
Жизнь моя, моя услада, – без тебя не будет грез.
Тех мгновений, что уходят каждый день и каждый час,
Я живу, и я доволен. Жить хочу хоть сотню раз.

И тут он как на меня бросится. Из-за глупых строк я даже собраться не успел, и от его толчка отлетел метра на полтора.
– Что, ханурик, дешевый, – прорычал он. Катись, пока цел – Давай, давай спасайся – Ухмыльнувшись, предложил он. А девку я себе оставлю. Больно у нее лапы хороши, – стройные, пушистые, косточки тонкие – Люблю такие под конец поглодать!
И он захохотал, мерзко, зло, противно.
На мгновение он расслабился, и я понял, вот он шанс. Если не сейчас, значит уже никогда.
Если не смогу, значит, не жить, или жить, как последняя дрянь, которая предала свою любовь и чужую жизнь.
С диким воплем я бросился на него и каким-то чудом достал до горла. На мгновение все мои четыре лапы оказались в воздухе. Но волкодав стоял на земле, а я висел у него на шее. Он заорал мерзко, протяжно и тряхнул меня со всей силы. Ощущение было такое, словно я на полной скорости налетел на каменную глыбу. В глазах потемнело, но челюстей я не разжал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24