Никого внутрь не пускает.
Подбегаю к нему и спрашиваю:
– Дези дома?
Глянул он на меня недобро, и говорит:
– Пошел вон, халявщик.
Решил я внимания на его грубость не обращать.
– Позови, – говорю, – Пожалуйста.
– Ты чего не понял? Отвечает он, наступая на меня. Я таких, как ты три раза в день ем: на обед, завтрак и ужин.
– Кто поверит, тот дурак, – усмехнулся я. Что-то ты тощий очень при таком питании.
От моих слов он совсем с катушек сошел. Как зарычит, как бросится на меня. В первую минуту я перепугался, а потом стыдно стало. Рыкнул я на него, хвост поставил и говорю:
– Не дури, по-хорошему прошу.
– Ходят тут всякие, а девчонки потом мучаются. Не пущу я тебя, пошел вон.
– Как тебя зовут? Спрашиваю.
– Как хочешь, так и зови, – отвечает.
– Незнакомец, соскучился я по ней, – люблю ее очень. Давай, не будем драться. Я же сильнее.
Глянул он на меня оценивающе и посторонился. Иди, – говорит, – болван. Но если девочку обидишь, не будет тебе покоя.
Крикнул: – Спасибо! И пулей помчался во двор.
Огляделся вокруг, – пусто. Где же ты, мое солнышко ясное? Буду в каждый гараж заглядывать.
Все равно найду, чего бы мне это не стоило.
В первых двух, кроме машин, ничего не было. В третьем еще и люди. И только в четвертом я почувствовал знакомый запах. Это оказался не гараж, а сторожка механика. Мусор кругом, коробки. Знаю, что тут она, а где, найти не могу. Кругом ее запах, а самой нет. Занервничал я.
Неужели ушла? Нет, не могла. Тут она, тут, буду искать, каждую коробку осматривать. Найду, в конце концов, обязательно найду.
Принялся я лазить по этому мусору, тряпки, коробки переворачивать. Через пять минут провонял воблой, маслом и даже селедкой. Душистый стал, грязный, ужас какой-то. В какой-то момент сердце заныло. Вдруг показалось, что нет ее тут, была и ушла. Как заору:
– Дези, ты где!!! Покажись, моя душенька. Жить без тебя не могу!
И чтобы вы думали, – вдруг, сбоку отворяется дверь, и из узкой щели появляется ее голова.
Я как закричу: – Дези!!! Как брошусь к ней – И не рассчитал, заехал лбом в деревяшку. Искры из глаз посыпались. От неожиданности даже взвизгнул. Больно – Ричи!!! Ричи!!! Убился! Как закричит моя девочка. Как бросится ко мне. Где болит?!
Где?! Спрашивает.
А я сижу, на нее смотрю и глазам своим не верю. До чего хороша – Реснички темные, пушистые. Глаза глубокие, красивые. Шерстка нежная, гладкая. Да ради нее я на все готов, на любую муку пойду, жизнь свою, не задумываясь, отдам.

О, боже мой, какое счастье, твой милый образ лицезреть,
Твои черты, – твое участье – Тебя найти и умереть…
Захочешь, я звезду достану, или до неба дотянусь,
Ты ангел мой, моя отрада, к тебе я сердцем ох, как рвусь!

Мечты мои, мои надежды, неужто вы сейчас сбылись?
Ты здесь стоишь, мой ангел нежный, а я, твой раб, лежу в пыли.
У лап твоих, красивых, стройных. Их нет прекрасней на Земле.
Я раб твой! Верь мне, будь спокойна. И сердце я дарю тебе.
Возьми его, возьми скорее. Зачем оно мне без тебя?
Твоя любовь – моя надежда, и жизнь, и вечность, и семья…

А она принялась лизать мне голову, прядку за прядкой, волосок за волоском. Чувствую, сейчас в обморок грохнусь, как последний слабак. Вот смеху-то будет – Дези, любимая, как же я по тебе соскучился – Тихо, Ричи, помолчи. Дай я тебя полечу, а то голова болеть будет, и шишка вскочит. А тебе нельзя, ты вон какой красивый.
– Я! – Я красивый? – Возмутился я. Это ты красавица – Лучше тебя на всем свете нет.
Улыбнулась она ласково и поцеловала меня в губы.
– Спасибо, Ричи, – говорит, – Лучше тебя никого нет.
Вот так и стояли мы друг перед другом минут десять и говорили разные, хорошие слова.
Я смотрел на нее и не верил, неужели она, неужели рядом. Хотелось прижать ее к себе – и целовать, целовать, целовать – Прошло? Поинтересовалась она.
– Что? Не понял я.
– Как что? – Шишка – Дези, я самый счастливый пес на свете. Какая шишка? – Хочешь, я эту дверь сейчас забодаю?
– Смешной ты, Ричи. Зачем ее бодать? Что она тебе плохого сделала? А нас от холода спасает.
И тут я понял, какой же я глупый. Привык жить в тепле, на всем готовеньком, а она, моя лапочка, голодная, холодная – Чувствую, слезы навернулись, даже носом причмокнул.
– Ты что, плачешь? Потрясенно спросила она.
– Что ты – Нет, конечно, – соврал я. А сам прижался лбом к ее боку и замер. Так бы и стоял всю жизнь.
И вдруг из-за двери послышался какой-то странный писк, слабый, едва слышный и очень беззащитный.
– Ой! Воскликнула она. Подожди, Ричи. Я сейчас. Развернулась и пулей назад, за дверь.
Раз и пропала. Я пошел за ней.
Бог мой! Там на драной подушке и вонючем одеяле копошились какие-то странные мышки.
Темненькие, лохматые, совсем маленькие. Почуяв Дези, они обрадовались и запищали громче.
Бог мой! Что это такое? Что они тут делают? И зачем она к ним легла?
А они тем временем присосались, как пиявки, к ее животу и радостно зачмокали. Дези прикрыла глаза. Казалось, она счастлива. Я никогда ее такой раньше не видел. Рот приоткрыла, язык высунула и лежит вздыхает. Чувствую, что забыла. Обо всем на свете забыла, даже про меня забыла. Словно нет меня тут.
– Вот значит, как – С обидой протянул я. Вот и вся любовь. Нашла себе каких-то мелких, а на меня и смотреть не хочешь – Мы же с тобой четыре месяца не виделись – Глупенький ты, Ричи. Посмотри на них. Видишь, какие хорошенькие? Умные, симпатичные, – на тебе похожи – Как на меня? Не понял я.
– Ты что – не понимаешь?! – С обидой выпалила она.
«Что не понимаешь? – Что она имеет в виду? – Почему на меня похожи? – Голова пошла кругом. Я подошел поближе и принюхался. Пахли они просто очаровательно, чем-то близким и родным. – Дети – Неужели дети? – Мои дети?!»
– Дези, я отец?
– А кто же еще, – отозвалась она. Посмотри, видишь, какие у них лапки рыженькие, и шерсть твоя.
Я честно пытался разглядеть их лапы, но кроме голодных ртов ничего не видел.
– Правда, хорошенькие?
– Правда – С сомнением отозвался я.
Если бы меня ударили кирпичом по голове, мне было бы легче. Что же теперь делать? Раз у меня есть дети, я должен о них заботиться, и о них, и об их матери.
– Как же вы тут живете? Наконец выдавил я из себя.
– Как? – Хорошо, – довольно сообщила Дези. Их пятеро, две девочки, а остальные мальчики.
Драчливые, ты себе не представляешь. Что ни по ним, сразу кусаться. А крику-то сколько – Радостно делилась она.
А я стоял и не знал, рад я или нет случившемуся. Совсем недавно мне так хотелось детей, и вот на тебе, получи. Но сколько сразу вопросов. Чем их кормить? Где им жить? И кто их должен защищать? Вон они, какие маленькие, беспомощные. Любой обидеть может.
– Как же быть? Вырвалось у меня.
– Не переживай, Ричи. У нас все хорошо. Кузьма нас бережет. Он хоть и стар, но силен. Его все уважают, даже люди.
– Кузьма? – Не понял я.
– Ну, пес, с которым ты у ворот разговаривал – Что не видел? Удивилась она. Куда же он подевался?
– Видел, видел, – успокоил я ее. А чем ты их кормишь?
– Молоком. Чем же еще? Она непонимающе посмотрела на меня. Молока у меня много, на всех хватает. Посмотри, какие у них животики круглые. – И она ласково, по-матерински принялась вылизывать эту мелюзгу, одного за другим.
Я стоял, смотрел и не знал, то ли плакать от горя, то ли смеяться от счастья. Отец – Я отец – А это мои дети – Мои сыновья и дочери, и шерсть у них, как у меня, такая же жесткая и гладкая, и носы, похоже, тоже мои, большие и симпатичные. Вот глаз, правда, не видно, темновато.
Хорошо бы, чтобы глаза у них были Дезины, такие же выразительные и глубокие – А ты что ешь? Не успокаивался я.
– Меня дядя Ваня кормит. Он добрый, заботливый, обязательно что-нибудь даст. И другие, бывает, чем-нибудь угощают. Не волнуйся, проживем. Мне не привыкать.
От ее слов сердце защемило вконец.
– Накормила? Спросил я ее.
– Накормила.
– Теперь пойдем ко мне. Поешь чего-нибудь – Нельзя мне Ричи к тебе. Не ждут меня там – Ждут, не ждут! – Воскликнул я. Ты мать моих детей! И должна быть сытой. Пойдем.
– Я кота твоего боюсь. Злой он очень.
– Не бойся, с Данилой я договорюсь. Теперь он меня поймет.
– А на кого я детишек оставлю? – Обидеть могут. Тут разные шляются – Давай старика того позовем – Ну этого, – как его – Кузьму, он посидит.
– Ричи, не бери в голову, у нас все хорошо. Иди домой, а завтра с утречка прибегай.
– Без тебя не пойду, – заявил я, растягиваясь рядом на грязном одеяле.
– Осторожнее!!! Не раздави! Вдруг закричала она. Атосик тут где-то бегал. – И она принялась тыкать носом мне под живот. Я привстал.
– Нет – прошептала она в панике. Казалось, ее необыкновенные глаза сейчас выскочат из орбит. Я понял, пора брать дело в свои руки. Встал и принюхался. Из угла доносился нежный, молочный запах. Я пошел на него.
– Вот твой Атосик. Щепку грызет.
Она подбежала ко мне и счастливо рассмеялась.
– Он у меня первенец, самый сильный, самый смелый и больше всех на тебя похож, – сообщила она.
Я наклонился и присмотрелся. Маленький, тощий, в чем только душа держится. Правда, глаза задиристые, смелые и веселые.
– Иди к матери, – приказал я.
– Не пойду, – пискнуло это недоразумение. Мне тут нравится.
– Я тебе не пойду, – пригрозил я ему. Мать волнуется, а тебе все равно. Ну-ка давай к матери.
– А ты кто? Поинтересовался этот неслух, продолжая сосать палку. Зубов-то еще почти нет, а гонору сколько.
– Сейчас по заднице надаю, сразу узнаешь. Я поднял лапу и слегка поддал ему под зад.
С писком он бросился к остальным.
– Сейчас как укушу, – пригрозил он мне, прячась за мать.
– Ты, почему отца не слушаешься? Строго спросила Дези.
– Отца – Атосик высунул нос из-под мамки и посмотрел на меня с некоторым испугом.
Значит ты мой папка? – Так? – Да? – Этот разговор привлек внимание всей остальной компании. Четыре крохи на тонких лапках подтянулись к нам. Выглядели они просто уморительно, маленькие, лохматые, пузатые, с длинными хвостами и беззаботными глазами. Смотрели они на меня пристально, словно на чудо какое-то.
– Да, я ваш отец, – сообщил я, ощущая, как у меня начинают дрожать лапы. Через секунду взял себя в руки и продолжил: – Не будите слушаться мать, нашлепаю. Ясно?
– Ясно – пропищали они.
Я стоял и смотрел – Сердце билось с перебоями. Кто бы мог подумать, что тут такое творится.
– Сейчас мы ненадолго уйдем, а вы посидите с дядей Кузьмой. Будите себя плохо вести – Я замолчал. Пожалеете – Ясно?
– Ясно – Вновь пропищали они.
– Пошли, – повернулся я к Дези.
Та покачала головой, но деваться ей было некуда, как никак я мужчина, и она потянулась за мной.
У ворот мы остановились.
– Кузьма, будь добр, присмотри за детьми, – попросил я его. Пойду, покормлю ее, – кивнул я на спутницу. Ей нужно хорошо питаться, детей кормить. Сам видишь, сколько их.
Тот глянул на меня, потом перевел взгляд на Дези и, наконец, ответил:
– Ладно, ступайте, но чтобы недолго. Ишь Ромео и Джульетта, то же мне, нашлись. И он заулыбался, сразу становясь моложе и симпатичнее.
– А кто они такие, эти Ромео и Джульетта? Поинтересовалась Дези.
– Рано тебе еще это знать, девочка, – вновь усмехнулся Кузьма. – Иди, гуляй, пока я добрый.
И мы пошли. Народ смотрел на нас, как на какое-то чудо невиданное. Конечно, по дороге мы целовались, не постоянно, а лишь иногда, когда поблизости никого не было. Целовались и разговаривали. Столько нужно было всего рассказать друг другу, что почти ничего и не успели.
У подъезда я остановился.
– Побудь тут. Попросил я ее. Пойду Данилу предупрежу, а то, как бы опять что-нибудь не вышло.
– Не уходи, Ричи, – взмолилась она. Я есть совсем не хочу, давай лучше побудем вместе.
– Поешь, и побудем. Сиди, жди. – Строго распорядился я.
Увидев меня, Данила сразу понял, что что-то случилось. Мой аромат сразил его наповал.
– Говори, – приказал он.
– Я стал отцом, – огорошил я его.
– Ну и что? Не понял он меня.
– У меня дети! Крикнул я.
– Ну и что? Тем же тоном поинтересовался он. У меня тоже дети, и их немало – Как же так? – Удивился я. И ты о них не заботишься, не волнуешься, не думаешь?
– А что о них думать-то? Я свое дело сделал и в кусты. Они не мои, а своей матери. Так что, Ричи, я тебя не понимаю – Знаешь, Данила, так нельзя. Ты отец, а тебе все по фене. Нет, – начал заводиться я, – Я так не могу.
– Не можешь и не надо. Иди воспитывай.
– Там Дези, – наконец выдавил я.
– Где!? – Прохрипел он одновременно с ужасом и гневом.
– У подъезда – Она есть хочет – Только через мой труп! Вдруг выдал он.
– Данила, если ты мне друг, то сейчас пойдешь в комнату, и не будешь оттуда выходить, пока мы не уйдем.
– Как же, все сейчас брошу и побегу, от твоей шавки беспородной прятаться.
– Пойми, она голодная. Попытался я сломить его сопротивление. Ей детей кормить нужно, их у нас пятеро. Сообщил я – и вдруг почувствовал, как раздуваюсь от гордости.
Видел бы, какие они хорошие, задиристые, смелые, особенно Атос. Я улыбнулся. Обещал меня покусать.
– Совсем у тебя с головой плохо, – констатировал факт Данила. Он стоял и смотрел на меня, не зная, что предпринять.
– Данила, как друга прошу, – дай ее покормить – Ладно, валяй, но чтобы недолго, и ноги ее тут после не было. Поест и на улицу.
– Спасибо! Закричал я, чуть ли не бросаясь ему на шею.
– Стой, оглашенный, а то затопчешь! Завопил Данила, прыгая на подоконник. Живешь себе тихо, никому не мешаешь, и вдруг в один прекрасный день превращаешься в коврик. А все почему? – Да потому, что я слишком добрый.
– Спасибо, друг. Поблагодарил я его, направляясь к дверям.
Дед же тем временем ничего не мог понять. Почему-то погуляв, я побежал ни к миске, как обычно, а к Даниле. Такого еще никогда не случалось.
– Ричард, иди ешь, – попросил он.
– Сейчас, дедуля, поем, только выпусти сначала. Я встал у двери и залаял. Он решил, что за дверью кошка, приоткрыл, и я был таков. Он что-то кричал мне в след, просил вернуться, но я уже ничего не слышал. Выскочил из подъезда и сразу к Дези. Она стояла у дверей такая потерянная, такая несчастная, что сердце вновь защемило.
– Пойдем, я договорился, – предложил я уверенно и чуть-чуть сердито. Сердился я на себя.
Нельзя же быть таким ранимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24