– А что у тебя? На одной петлице сержант, а на другой – младший сержант. – Он покопался у себя в кармане, вытащил огрызок химического карандаша и дорисовал на петлице недостающий треугольник, который. Где-то оторвался.
– Вот так будет в норме, – сказал он. А потом отрекомендовался Селивановым, рядовым. Я обратил внимание на его руки. Огромные, пальцы вдвое больше и толще моих. Словом, не ладонь, а совковая лопата. Селиванов расспросил, кто я такой, откуда родом, из какой части. Я коротко рассказал ему о своих блужданиях по тылам. Он сказал, что и ему пришлось пробираться по тылам немцев, но вышел он оттуда со своей ротой и с малыми потерями.
– Ты радуйся, что в нашу роту попал. У нас командир что надо. Я его в бою видел и по тылам с ним прошел. Не смотри, что он неразговорчивый. Это душа-человек. Он тебя насквозь видит и справедлив. Я за ним в огонь и воду пойду, – хвалил Богданова Селиванов. Разговаривая о том и о сем, мы задремали. Нас разбудил чей-то выкрик: «Станция Пено!» Поезд замедлил ход, остановился возле вокзала.
– Выходи строиться! В колонну поротно по три – становись! скомандовал капитан Дементьев.
К нему со стороны вокзала подошел коренастый и очень крепко сбитый капитан. Дементьев представил его батальону как старшего политрука. Здесь для батальона был приготовлен обед. Он состоял из щей и каши. Для бойцов, большинство из которых давно не ели горячего, обед стал праздником. После обеда нам только удалось выкурить по цигарке. Вернувшись от начальника станции, капитан Дементьев подал команду: «По вагонам!»
От станции Пено эшелон вышел на рассвете. Шел он быстро, делая только короткие остановки, чтобы пропустить встречные составы. Ветер гнал назад дым и колючий шлак из трубы паровоза. Нам, находящимся на открытых платформах, то и дело приходилось протирать глаза. Через час мы прибыли в Осташково. Со станции колонна двинулась к пристани озера Селигер. Того самого, о котором нам еще в школе рассказывали, что это красивейшее озеро на земле русской.
Прибыли к пристани, когда солнце стояло в зените. Озеро чистое, вода прозрачная. Ветер слегка рябил ее поверхность. Но чего-то особого, что могло бы восхитить и привести в восторг, я не увидел. Здесь, на пристани, предстоял длительный привал. Те, кто ехал на платформах, первыми бросились к воде, чтобы смыть с себя копоть, которая щипала лицо, шею.
В ожидании транспорта простояли здесь до вечера. Дальше пристани никто не уходил. Рядом с причалами размещался обширный сад. Сама пристань выглядела запущенной и осиротевшей. Причалы были пусты, обслуживающего персонала не видно. Гладь озера выглядела тоже пустынной: ни парохода, ни катера, ни даже лодки.
– Ребята! – крикнул боец, показывая в сторону, откуда появился маленький пароходик.
– Эта утлая посудина не перевезет и половину батальона. Она может только рыбам обед доставлять, – рассуждали красноармейцы, глядя на старенький пароходик, который нещадно дымил и очень медленно приближался к пристани. Наконец суденышко причалило.
– Выходи строиться! – подал команду капитан Дементьев.
Он прошелся вдоль строя, вышел на середину и объявил, что через полчаса начнется погрузка. Все должны выполнять приказы капитана пароходика и его команды. Завтра, во второй половине дня, батальон должен прибыть в Демянск. Там, говорил капитан, мы получим сухой паек на всю дорогу до передовой.
Капитан и его команда до посадки тщательно осматривали пароходик. По их лицам не чувствовалось тревоги и неуверенности, хотя палуба в нескольких местах прогибалась и впечатление было такое, что при небольшой нагрузке судно рассыплется. Но уверенность моряков успокоила бойцов, которые вначале с большой подозрительностью относились к этой «лохани». Посадкой руководил сам Дементьев. Капитан судна, старичок с седыми длинными усами и потертым кителем, показывал что-то Дементьеву, дымя трубкой. К удивлению всех, батальон разместился на пароходике. Перегрузка втрое-превышала норму.
– Как поплывем? Бойцы из иллюминаторов руками достают воду, – делился своей тревогой с капитаном его помощник.
– Бог даст, доплывем. Лишь бы немецкие летуны не обнаружили нас, – как бы между прочим ответил, старый речник.
Я, стоя рядом с ними, вспоминал переправу через Вилию и представил, что бы случилось с нашей посудиной, если бы рядом разорвалась бомба. И в то же время поймал себя на том, что, зная об опасности, чувствовал себя куда спокойнее, чем в тылу у немцев. Да, не позавидуешь тому, кто был в окружении. Если на фронте противник угрожает тебе с одной стороны и ты находишься со своими, то это еще ничего, даже в том случае, когда приходится отступать. А там? Но и в тех условиях мы делали свое солдатское дело, истребляя оккупантов. Это дело вдвойне опасное, требующее большого напряжения нервов, сил, воли и невероятного терпения.
На палубе я вначале чувствовал себя хорошо. Вглядывался в берега озера. Пароход шел недалеко от берега, чтобы в случае появления немецкой авиации приблизиться к нему. В этом был смысл. Если начнется бомбежка, то часть людей, которая умеет плавать, может остаться живой. Берега, мимо которых мы плыли, были низкие, почти наравне с урезом воды, и покрытые лесом. В моих уставших глазах лес превращался в берег, и тогда казалось, что мы плывем словно в чаще с высокими краями.
Как стало темнеть, я почувствовал усталость и был не в силах бороться со сном. Развернул свою скатку, под голову положил вещмешок и автомат и незаметно заснул, словно куда-то провалился, потеряв память и сознание. Проснулся я от утреннего холодка. Небо на востоке уже посерело. Сзади слышались мерные всплески воды от колес парохода. Вода казалась черной, только сзади белела пена. Кроме всплесков и пыхтения парохода ничего не было слышно. Да и сам пароходик будто стоял на месте.
Протерев глаза, я скатал свою шинель, одел скатку и заплечный мешок, осторожно пробрался между спящими бойцами к поручням. Солнце уже приподнялось над горизонтом. Поверхность озера заискрилась розовым светом, заиграла им.
«Селигер, Селигер, – подумал я. – Как красочно описывал его в школе преподаватель географии! А какая тишина! После постоянной настороженности и опасностей находиться в такой тишине – лучший отдых». Я позавидовал команде, которая ведет этот пароходик. И услышал сзади шаги.
Ко мне подошел капитан. Старичок тронул меня за плечо и сказал, чтобы я был осторожен около поручней. Рассказал, что на прошлой неделе один боец упал в воду и его насилу спасли. А потом или от скуки, или для того, чтобы не заснуть, старичок разговорился. Ему было безразлично, с кем говорить, лишь бы говорить. Он сообщил, что в предыдущем рейсе немецкие истребители обстреляли его судно. Оно погибло бы, если бы попало под атаку штурмовиков и бомбардировщиков. От капитана я узнал, что с начала войны на его утлой посудине перевезена не одна дивизия.
В это время пароход резко дернулся, словно за что-то зацепился, а затем его затрясло. Палуба закачалась, что-то заскрежетало. Те, кто был в салоне, зашумели, повскакивали с мест. Судно снова дернулось и покачнулось направо, теряя скорость. В это время капитан скомандовал: «Без паники! Ничего серьезного не произошло». Его невозмутимый вид и голос успокоили людей. Через несколько минут корабль по-прежнему нормально шел вперед. Чем дальше плыли, тем гуще становился туман. Последние километры капитан вел пароход почти при полном отсутствии видимости. Поздним утром мы причалили к какой-то старой пристани. Оказалось, что это не Демянск. Капитан по рации получил команду высадить батальон, не доплыв до конечного пункта, так как там очень активно действует немецкая авиация.
Высадились мы на старенькой пристани. Капитан сказал, что это самая северная точка озера. От нее до Демянска дальше, чем от точки, которую планировалось достичь вначале. Капитан Дементьев повел батальон в северно-западном направлении. Карты у него не имелось, и колонна часто отклонялась от заданного маршрута. Дорогу уточняли в населенных пунктах.
Больше приходилось идти по лесам и болотам, так как немецкая авиация контролировала дороги. Батальон на три дня остановился на берегу притока реки Пола, рядом с железнодорожной станцией. Здесь батальон пополнился двумястами красноармейцами. После этого подразделение имело три роты полного состава, резервный взвод и необходимые спецслужбы. Мы получили боеприпасы и оружие. Здесь я впервые увидел винтовки с неокрашенными проолифенными прикладами. Видимо, не хватило времени довести эти изделия до конца. После войны я спрашивал многих фронтовиков, видели ли они такие винтовки. Никому не довелось встречаться с этим. Видимо, такие партии оружия были большой редкостью.
Здесь, около станции, намечалось провести учения по форсированию водных преград, так как до фронта нам предстояло преодолеть реку Полометь и болота. Но на другой день командир роты лейтенант Богданов объявил, что учения по форсированию рек отменяются, поскольку на том участке фронта, куда направляют нас, действуют танки. В роте создали несколько групп истребителей танков. Комплектовались эти группы из физически сильных бойцов. В такую группу попал и мой первый знакомый из роты Селиванов. В полковой школе нам говорили, что танк можно остановить, если под гусеницы бросить связку гранат. Можно уничтожить легкий танк, если связка попадет в моторное отделение. Но о специальных группах по отражению танковых атак нам ничего не говорили, считая борьбу с танками делом артиллерии.
На третий день, рано утром, батальон подняли по боевой тревоге. Над станцией крутился немецкий воздушный разведчик «рама». Батальон быстро снялся с места, колонна лесом форсированным маршем пошла в заданном направлении к фронту. Мы уже знали, что примерно через четверть часа над местом, где располагался батальон, появятся бомбардировщики или штурмовики. Через пару часов мы вышли к дороге, где под прикрытием деревьев и кустарников стояла колонна автомашин. Нас на автомашинах подбросили к фронту километров на тридцать. Затем пешей походной колонной двинулись дальше. Во второй половине дня 19 августа батальон вышел к одному из селений на реке Ловать. А дальше опять шли лесами и болотами, форсировав две реки. Бойцы были крайне измотаны.
– Пока до фронта доберемся, ноги протянем, – сетовали многие.
Но впереди уже все явственнее слышались взрывы и выстрелы. Фронт где-то рядом. Батальон остановился на привал. Бойцы попадали на сырую землю, траву, кое-кто поснимал сапоги. Командиры подразделений собрались у комбата для ознакомления с обстановкой и получения боевой задачи. Отдыхать пришлось недолго.
Пришел Богданов со взводными и построил роту. Он поставил задачу. Она состояла в том, чтобы занять одну из самых больших высоток холма, который находится в трех километрах, и укрепиться там. Справа от нас будет действовать первая рота старшего лейтенанта Коридзе, слева – рота лейтенанта Соболева, совсем молодого командира, принявшего это подразделение после высадки батальона на озере Селигер. Наш батальон будет находиться во второй линии обороны, и в случае надобности отдельные его подразделения могут использоваться как резерв для первой линии обороны. Выходить на позиции предстояло броском.
Когда мы заняли оборону, лейтенант Богданов дал команду срочно окапываться. Высотка, на которой мы находились, представляла вытянутый горб длиною около полукилометра. Отстоять ее было нелегко, так как противник имел танки. Лейтенант Богданов сказал, что первую линию обороны удерживает батальон, в котором осталась третья часть личного состава, а нас поддержат два взвода сорокапяток и взвод ротных минометов.
С высотки, на которой мы укрепились, хорошо обозревалась первая линия обороны. Она проходила по такой же гряде холмов, которые простирались значительно ниже наших высоток. Перед ними со стороны противника лежала открытая местность: не то поля, не то луга. Поэтому нам представилась возможность наблюдать за действиями противника и своих, находящихся в первой линии обороны. Когда мы выходили на позицию, шел бой, и, видимо, поэтому противник не заметил, как образовалась вторая линия обороны.
Батальон стойко держался за высотки. Отстаивать их помогло более выгодное положение, чем у противника. Но силы были явно неравные. Оборонявшийся батальон поддерживало только два 45-миллиметровых орудия. Противник же беспрерывно сыпал на батальон мины и снаряды. Наши отвечали ружейно-пулеметным огнем только тогда, когда немцы оказывались в зоне поражения. Командиры говорили, что весь западный склон высоток усеян трупами немцев. Нам из своих окопов этого не было видно, но по тому, что батальон отбил десятки атак, можно представить, во что это обошлось противнику.
Мы спешно окапывались и в то же время следили за ходом боя. Немецкая артиллерия перенесла огонь на седловины между высотками. Зачем это было сделано, мы догадались после: расчистить путь для окружения тех, кто дрался на высотках. Вскоре после такого обстрела группа немецких автоматчиков через седловину обогнула находящуюся напротив нас возвышенность и стала с тылу ползком подбираться к обороняющимся. Селиванов хотел было ударить по ним из ручного пулемета, но я остановил его: «Без команды командира роты ни выстрела».
Но нервы у всех были на пределе, каждый едва сдерживался, чтобы не нажать на спусковой крючок. В это время три десятка бойцов выскочили откуда-то справа и бросились к высотке. Впереди бежал командир резервного взвода сержант Иванов, которого нельзя не узнать по его огромному росту. Немцы из-за шума боя не заметили приближения взвода, к тому же они знали, что у батальона исчерпаны резервы и ждать подмоги неоткуда. Резервный взвод почти в упор перестрелял прорвавшихся немцев и, потеряв только троих ранеными, вернулся назад. Это, как мы узнали позже, было сделано по приказу капитана Дементьева, который держал резервный взвод при себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19