– Ну правильно. Тут сам черт не разберет, где чей тыл. То колесо, которое вы дали, проходит и по немецким, и по нашим тылам. А сейчас жмите по этой дороге, тут километров через пять наши стоят. Обратитесь к коменданту гарнизона, он решит, что с вами делать, – подвел итог разговора командир конников, и группа разведчиков поскакала дальше.

Снова в полымя

Мы вышли к небольшой станции. На перроне сидели и лежали группами бойцы. Скверик перед вокзалом тоже был забит расположившимися на отдых подразделениями. Наш вид привлекал всеобщее внимание. Худоба и грязь на лице, изодранное в клочья обмундирование отличало отделение от других подразделений.
– Откуда вы такие, хлопцы? – спрашивали нас.
– Из окружения пробирались, – отвечали мы. Бойцы качали головой, провожая нас сочувственными взглядами. Уставшие и голодные, мы расположились под кустом акации.
– Что будем делать? – спросил я у бойцов. – Может, доложим о своем прибытии здешнему начальству? Пусть ставят нас на довольствие.
– Пока эта канитель протянется, мы с голоду умрем. Давай вначале ушки поедим. Вымоемся и белье постираем. Вон какое озеро! – показал Ушаков на гладь воды, видневшуюся за перелеском. Его предложение было заманчивым.
Отделение стало собираться на озеро. В это время появился незаметно отлучавшийся Дремин.
– Что, сержант, расставаться придется? Я нашел свою роту. Если желаешь, присоединяйся к нам, – предложил Дремин.
– Нет, мы будем искать свой полк, – ответил я. Дремин, попрощавшись с нами, вместе с бойцами из своей роты покинул нас. Нас осталось трое: я, Ушаков и Елкин. Мы направились к озеру. Ушаков, видимо, уже искушенный в рыбной ловле таким способом, разделся догола и предложил сделать то же мне с Елкиным. Он взял гранату и бросил ее в озеро. После взрыва на поверхность вверх брюхом выплыло до десятка крупных рыб.
– А сейчас за мной! – крикнул Ушаков и нырнул в воду.
Мы разожгли костер, подвесили над ним котелки с водой и стали чистить рыбу. В это время со стороны перелеска, отделяющего станцию от озера, послышался глухой топот. Минуту спустя раздвинулись кусты. Из них вышел младший лейтенант с пистолетом в руке и несколько бойцов с винтовками наперевес.
– Руки вверх! Ни с места! – скомандовал младший лейтенант. Он одним прыжком встал между нами и оружием. Отшвырнув ногой в сторону наши автоматы, приказал одеться. Я стал объяснять, что мы только выбрались из немецких тылов и голодны. Но младший лейтенант не внимал мне.
– Одевайтесь, и живее. Там, в комендатуре, во всем разберемся, торопил он.
Комендатура располагалась в небольшой комнатке вокзала. За однотумбовым столом сидел худой высокий капитан. Младший лейтенант доложил о том, что задержанные доставлены, и вышел за дверь. Капитан строго посмотрел на нас и стал расспрашивать, кто мы такие, откуда взялись и что делали у озера. Я подробно рассказал о нашей одиссее, и, когда капитан услышал, что все это может подтвердить сержант Дремин, который здесь нашел свою роту, он как-то сразу просиял.
– Значит, Дремин жив? – встрепенулся капитан.
Он вызвал того младшего лейтенанта, который привел нас в комендатуру, и приказал, чтобы нас одели, хорошо накормили и зачислили в хозвзвод.
– А как быть с их оружием? – спросил младший лейтенант и дал знак в открытую дверь, чтобы занесли в комнату захваченное у нас вооружение. Увидев немецкие автоматы, капитан сказал, чтобы их заменили на наши. Я попытался убедить, что немецкие автоматы лучше наших. Капитан ответил, что нечего рассуждать, и я понял, что попытка доказать будет бесполезной.
– Надо воевать своим оружием. К тому же у нас нет боеприпасов к этим автоматам. – Так капитан поставил точку в разговоре об оружии.
Встретив нас, старшина с буденовскими усами оглядел каждого с ног до головы.
– Видно, хорошая прогулка у вас была, – качал он головой. – Ставлю вас на довольствие, а обмундирование выдам новое. У Михальченко всегда все есть. Недаром сам командир полка уговаривал на сверхурочную остаться. Пока вам подберут что надо из моих запасов, вы пообедать успеете.
Михальченко распорядился, чтобы повара нас хорошо накормили, а сам куда-то ушел. После нескольких дней отсутствия горячей пищи мы с упоением и жадностью хлебали теплые щи, которых отвалил нам повар по целому котелку. Ели и не могли насытиться. На второе нам дали тоже почти по полному котелку гречневой каши. Мы почувствовали, что желудки уже переполнились, но еще хотелось есть. Повар смотрел на нас внимательно, как-то по-отечески и сказал, что больше не даст. Он объяснил, что после голодовки сразу много есть вредно. Вечером повар пообещал нас накормить до отвала. Сразу после такого обеда нас стал валить сон. Но тут подошел Михальченко с каптенармусом. Они были увешаны обмундированием. Нас удивило, что все то, что принес старшина, было по размеру. Михальченко смотрел на нас и по-доброму смеялся, расхваливая себя.
– У Михальченко глаз наметан. Когда вас ко мне привели, я уже тогда понял, кому какой размер нужен. За службу я, поди, несколько тысяч бойцов одел, – говорил, словно ворковал, старшина.
Сменив свои лохмотья на новое обмундирование, мы тут же свалились спать. Вечером нас растолкал повар. Он, как и обещал, накормил до отвала. Сказал, что мы пока переходим в его распоряжение.
Утром, разговаривая с бойцами, я узнал, что мы находимся в районе Идрицы, что еще утром 6 июля в полосе 22-й армии, которой командовал генерал-лейтенант Ершаков, немцы прорвали оборону, захватили плацдарм на северном берегу Западной Двины. Передовые части противника глубоко прорвали оборону и угрожают окружением. На нашу станцию все больше прибывало потрепанных в боях подразделений. Одни шли дальше, другие делали здесь привал и, отдохнувши, продолжали отход. Из рассказов бойцов можно было сделать вывод, что немцы наступают большими механизированными колоннами.
Нам суждено было пробыть в хозвзводе только одни сутки. На следующие началось спешное формирование батальонов из тех бойцов, что находились на станции. Первый батальон в середине дня ушел на восток. Второй, в который попали мы, в роту лейтенанта Ширяева, задержался на станции после ухода первого батальона на три часа. Разведка, вернувшись с задания, сообщила, что пути на восток отрезаны. После небольшого совещания командиры приняли решение пробиваться к своим через немецкие тылы, двигаясь вначале в юго-западном направлении, а затем повернуть на восток. Чем объяснить именно такой маршрут, для меня непонятно и до сих пор.
Уже на закате колонна батальона вышла со станции. Двигались мы по заброшенной проселочной дороге в. надежде, что не встретимся с противником, предпочитающим хорошие дороги. Вел колонну капитан Худяков.
Мое отделение в составе первого взвода шло в колонне следом за командирами. Настроение подавленное: только успели выйти из тылов противника и снова попали туда же. Что нас ждет впереди, никто не знал, но все понимали, что будет нелегко и многим суждено погибнуть. Вместе с командирами и штабниками шел грузный майор лет пятидесяти. Он постоянно отставал и приглядывался к бойцам. Не знаю, чем я приглянулся ему.
– Товарищ сержант, я попрошу вас понести немного мою сумку, обратился ко мне толстяк. Я не отказал и взял у него противогазную сумку. Она оказалась чрезвычайно тяжелой – килограммов с десяток.
«Вот этого еще не хватало», – подумал я. Меня подмывало любопытство, что за тяжести взял с собой майор. Он, видимо, прочитал в глазах, что я подумал, и, как бы оправдываясь, сказал, что второпях собирался, а на привале повыбрасывает все лишнее. Ловя удобный момент, я ощупывал сумку. Что там было, кроме патронов, так и не понял. Майор семенил рядом, стараясь, чтобы я был все время на глазах, и уговаривал пойти к нему в ординарцы. Обещал легкую службу. Уже за первый час пути он до того мне надоел, что я насилу сдерживался, чтобы не послать его подальше.
Дорога вывела нас на поля, за которыми виднелась большая деревня. Здесь нас ждал головной дозор. Комбат Худяков остановил колонну, дал команду не выходить на открытые места. Стали наблюдать. По деревне сновали мотоциклы, курсировали автомашины с немецкими солдатами. Командиры посоветовались и решили с наступлением сумерек броском пересечь дорогу восточнее деревни.
Майор не отставал от меня ни на шаг. Я не расспрашивал, кто он, но из отдельных его слов понял, что он не из нашей части, какой-то штабник и имеет большие связи с высоким командованием.
Наш бросок через дорогу был замечен немцами. Не успели мы скрыться в лесу, как они накрыли батальон минометным огнем. Противник прочно сел нам на хвост, преследовал километров пять. Батальон круто свернул на восток и шел, а вернее, бежал, стараясь не терять из виду шоссейную дорогу. Немцы двигались по другой дороге параллельно, обстреливая нас из пулеметов. Пришлось взять круто вправо – в лес. Углубившись километра на три, мы наткнулись на болото. Капитан Хабаров приказал занять оборону со стороны дороги. Но со стороны болота послышалась стрельба. Мы поняли, что зажаты с двух сторон. Наша рота стала окапываться со стороны болота, откуда немцы наседали все сильнее. Сюда пришел и старший политрук капитан Постников. Он стал рыть себе ячейку там, где заняло оборону наше отделение. Ушаков, который быстро управился со своим окопом, предложил помочь Постникову, но тот отказался.
Мы уже четко слышали хлюпанье болотной грязи под сапогами, видели вспышки от автоматных очередей. Пули свистели над нашими головами или ложились возле нас. Командир роты Ширяев приказал без его команды огонь не открывать. И только тогда, когда среди редкого кустарника можно было увидеть силуэты солдат, идущих густой цепью, лейтенант скомандовал: «Огонь!» Этого немцы не ожидали. Они заметались на месте, затем побежали назад. Плотный пулеметный и автоматный огонь с близкого расстояния косил противника. Снова наступать немцы не решились, а стали лениво обстреливать нас из минометов. Их огонь особого вреда батальону не приносил, потому что немцы сами толком не знали, где и как мы расположились в обороне. Но некоторые случайные, как говорят, «дурные» мины наделали бед.
Так, наповал был убит старший политрук Постников. Тяжелая мина, разорвавшись между окопами моих друзей, убила сразу и Ушакова, и Елкина. Когда мне сказали, что Ушаков мертв, я не поверил. Я просто не представлял, что смерть может взять такого богатыря. Но когда увидел его безжизненное тело, белое, как полотно, лицо и чуть приоткрытый рот, я заплакал и почувствовал себя слабым, подверженным смерти, только вот не знаю, когда она настигнет меня. Я почувствовал себя совсем одиноким. Мы второпях расширили недорытый окоп Постникова и погребли в нем троих погибших товарищей, не успев отдать им воинских почестей.
Сомнений не оставалось: мы попали в плотное кольцо. Худяков, посоветовавшись с командирами, решил пробиваться на восток, к шоссейной дороге. План был такой. Первая рота завязывает бой в деревне и прорвется через нее. Противник подумает, что это основной удар батальона, и направит туда все силы. Батальон тем временем южнее дороги броском выскочит из кольца.
Немцы, прекратив обстрел батальона, были уверены, что он никуда не уйдет и с рассветом можно будет разгромить нас. Поэтому атака роты лейтенанта Ширяева на деревню оказалась неожиданной. Немцы в панике выскакивали из домов. Зарево загоревшихся изб хорошо освещало деревню. Бойцы забрасывали гранатами скопления немцев и поливали по ним из пулеметов… Ширяев, словно из автомата, с озорством сеял из «ручника» по немцам и кричал:
– Хлопцы, не рассеиваться!
За деревней он остановил роту и сказал:
– А ну-ка, ребята, дадим еще фрицу огонька на прощанье!
Рота залегла и ударила из всех видов оружия по опомнившимся немцам, которые попытались ее преследовать. Этой дерзости противник не ожидал и откатился назад.
– Искусство боя не только в атаке, но и в умении вовремя оторваться от противника. За мной, ребята! – крикнул Ширяев. И мы броском кинулись в лес, где должен был находиться прорвавшийся батальон. До рассвета оставалось достаточно времени, чтобы подальше уйти от дороги. В стороне деревни и восточнее ее еще полчаса слышались разрывы мин. Это немцы вслепую-обстреливали место, где, по их предположению, должен находиться батальон.
Уставшие, мы расположились в густом ельнике, редком для этих мест. Спали все тревожно, так как немцы в любое время могли обнаружить нас. Где-то невдалеке-запели петухи. Я встрепенулся. Протерев глаза, увидел, что светает. Метрах в двадцати от меня стоял капитан Худяков. Он потянулся, проделал гимнастические упражнения, надел гимнастерку. Выглядел он так, словно не пережил тревожной ночи с боями и бросками.
Вдруг послышались звонкие женские голоса. Недалеко от нас по тропке шли четыре девушки. Капитан подошел к ним, и долго они о чем-то говорили. Затем он собрал командиров и отвел их в сторону. Среди них был и тучный майор. Он не расставался с тяжелой противогазной сумкой, которую я протащил более 15 километров, так и не узнав, что в ней. Советовались они долго, спорили. Особенно горячился лейтенант Ширяев. Капитан Худяков поманил меня пальцем. Наверное, потому, что я не спал и сидел, а все лежали.
– Вот возьмешь с собой в разведку этого сержанта, – сказал он сутуловатому, невзрачному младшему лейтенанту. Капитан поставил задачу узнать, какими силами располагает противник в соседней деревне. Если там немцев нет, то найти председателя колхоза и попросить у него пару барашков и еще чего-нибудь из провизии.
Мы тронулись по направлению к деревне. Младший лейтенант Денисов всю дорогу ворчал про себя:
– Не могу понять, зачем ему эта разведка, если он батальон распустил.
– Как распустил? – удивленно спросил я. Денисов объяснил, что капитан предложил пробираться к своим мелкими группами, а лейтенант Ширяев был против и не хотел роту распускать.
– Вот и спорили они. Капитан грозился сдать Ширяева в трибунал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19