Девушка не растерялась, выхватила из раскрытой сумки мухобойку и прихлопнула фею, а окровавленные останки выбросила в окно.
– Откуда в космосе феи? – пробормотала она, доставая из сумки бутылку рома «Баккарди». Шилов, который сообразил вдруг, что неустанно пялится на ее замечательные обнаженные ноги, ответил:
– Ошибка программистов, видимо. Или такая новая фишка «Уничтожителя времени».
– Угу… чего стоите? Садитесь. Спасли меня все-таки. Выпьем. Любите ром?
– Только с колой, – пошутил Вернон, усаживаясь напротив девушки. – Кстати, миссис, мы не знакомы! – Он сделал движение, будто поднимал над головой невидимую шляпу. – Вернон. Бен Вернон.
– Колы нет, – отрезала девушка. – И льда тоже. Только чистый ром. Для настоящих мужчин с железными яйцами.
– Так даже лучше, – улыбнулся Шилов, пристраиваясь рядом с Верноном. – Ром. Чувствую себя пиратом.
– Какого черта ты чувствуешь себя пиратом? – Нзнакомка нахмурилась, разливая ром в стаканы из-под чая.
– Так ведь… – Шилов растерялся. – Ром, пираты. Разве эти вещи не взаимосвязаны?
– С чего бы? – удивилась девушка, плюхаясь на свою полку, прямо на лодыжки возлюбленному. Муж проскрипел что-то невнятное, перевернулся на другой бок и захрапел. – Так, – сказала девушка, – стаканов всего два и мне придется пить из горла. – Не дожидаясь возражений, она крепко приложилась к бутылке, выпила грамм двести, не меньше, крякнула по-мужски и, отставив бутылку на стол, взялась за закуску. Вернон и Шилов по уже сложившейся традиции переглянулись, усмехнулись друг другу и пригубили ром.
– Хоть бы тост произнесли, – пробормотала девушка, давясь огурцом. – Или рассказали, кто такие, куда летите, зачем…
– Вы знаете, у нас отпуск, – мягко улыбнулся Вернон. – Путешествуем с русским другом, смотрим на другие миры. Вы любите другие миры?
– Люблю, – буркнула незнакомка, охаживая мухобойкой очередную залетную фею. – Кто ж не любит другие миры. Ошибка программистов, говорите… как вас там?
– Конечно, ошибка, – подтвердил Шилов. – Откуда феям в космосе взяться? Какая-то, черт возьми, эклектика. Зовут меня Константин. Или просто – Шилов.
– Странная фамилия. – Девушка нахмурилась. – Согласны?
– Согласен! – подтвердил Вернон.
– Согла… тьфу! Почему странная? Обычная.
– Не спорь с пьяной девушкой, Шилов!
– Кстати, – голос Вернона стал медовым, – кстати, мадам, то явление, которое мы наблюдали… ну когда вы лежали… хм… соединенная с вашим уважаемым мужем, оно типичное для вашей родной планеты?
– Типичное! – пьяным голосом подтвердила она. – Это явление – спасение нашего мира и его проклятье.
– Мадам! – воскликнул Вернон, наблюдая, как девушка поглощает ром. – Совсем недавно вы не хотели, чтобы эта гадость проникала в вас!
– Не хотели! – громко сказала девушка, пяткой заталкивая пустую бутылку под стол. Окосела она быстро, и, кажется, уже не узнавала своих спасителей. Переводила взгляд желтых глаз с одного на другого: – Вы кто, собственно, такие? – спросила она и заплакала, прижав маленькие ладошки к лицу, но слезы проникали между пальцами и падали на пол, сливались в лужицу.
– Мадам… вам помочь? Или нам лучше уйти?
– Да оставайтесь, чего уж там! – пробормотала она, краешком топика вытирая заплаканные глаза. Топик у нее был почти прозрачный, а когда она приподняла его, Шилову открылся прекрасный вид на ее маленькие груди. Шилов поспешно отвернулся и стал разглядывать потолок. Скосил взгляд. Вернон умильно смотрел на девушку. Вернона, настоящего джентльмена, женская грудь не смущала.
– Еще рому? – спросила, шмыгая носом, девушка. – А, впрочем, чего это я, ведь я же его допила, дура…
– Позвольте! – вскинулся Вернон. – Никакая вы не дура. Я знаю, какие бывают дуры, потому что был женат.
– Все жены – дуры, считаете?
– Мои жены – да!
– Да ладно вам, – отмахнулась безымянная девушка. – Чего сидите? Угощайтесь… вот курица, вот помидоры, вот газированная бродилла с сыром, соль где-то была йодированная с привкусом передированного марркра… а, вот она, в спичечном коробке…
Шилов и Вернон, чтоб не обижать хозяйку, взяли по кусочку помидора и стали их, кусочки эти, усиленно жевать.
– Вкусный томат, – провозгласил Вернон, глотая свой. – Если и бродилла такая же смачная и соль с ароматом передированного марркра, это будет нечто.
– Йодированная соль очень полезна.
– О, да. Я, как настоящий джентльмен, не возьмусь оспаривать этого утверждения.
– Вы – джентльмен?
– Самый настоящий. Из Великой Британской Империи.
Он заметил, что плечи девушки вновь стали подрагивать, и мягко, но решительно отодвинул Шилова, встал, изящно хрустнул шеей, подсел к ней и, обняв за плечи, начал что-то шептать на ухо, успокаивать, гладить по спине. Девушка – Шилов удивился – не стала сбрасывать его руки со своих плеч, а, совсем наоборот, внимательно слушала и даже плакать перестала. Но за секунду до того, как Вернон перешел к решительным действиям, внезапно проснулся муж девушки, которому, похоже, приснился кошмар. Он сел на полке, безумно вращая глазами, такими же желтыми, как у жены. Увидев, что жену обнимает незнакомый мужчина, муж понял, что кошмар продолжается, и решил поступить единственно возможным образом.
– Проводник! – закричал он. – Полиция! Мою жену насилуют какие-то насильники!
Проводник немедленно явился на зов, сжимая в дрожащих руках пистолет с зарядами, пропитанными снотворным. Он открыл рот, чтобы сказать что-то подобающее моменту, но увидел открытую «форточку», захлопнул рот и с криком: «В правилах же говорится, не открывать!», – подбежал и затворил ее.
– Мало ли, что в правилах говорится, – буркнула девушка, освобождаясь из объятий Вернона. – А почему тогда не заварили или не забили там? Оставили, чтоб был искус открыть? Поступаете, как христианский бог? Я в него не верю, так и знайте.
– Это неважно, – строго ответил довольный как суслик проводник. – Кто кричал?! Зачем?! В кого предлагаете стрелять? – добавил он тише, даже как-то интимно.
– Никто не кричал, правда, любимый? – Девушка села рядом с ошалевшим мужем и, обняв его, вонзила коготки ему пониже спины.
– Угу, – пробормотал муж, с испугом глядя почему-то не на суженую, а на Вернона.
– Вот и ладненько! – потирая руки, сказал проводник, наклонился к Шилову и сказал по секрету:
– Один мой друг, тоже проводник, снабдил меня оружием. Он знает, что на наш мирный вагон скоро нападут нехристи из языческих, пропитанных первозданной тьмой вагонов, вот и помог. По-дружески. А за девицей, кстати, следите. Слышали, что болтает? Отрицает, еретичка, существование Бога! Я бы в нее выстрелил, но она исправно платит за чай и постельное белье.
Он ушел, все остальные остались, стыдливо отводя взгляды. Не стеснялась, кажется, одна девушка. Она подмигнула Шилову и Вернону, который успел отсесть, и сказала:
– Ну че, парниши? Продолжаем вечеринку?
– Похмелиться бы, – пробормотал муж, шаря рукой под подушкой. – Где мой ром?
– Поздно, любимый, заначка твоя раздавлена! Теперь наблюдай, завидуй. – Она кивнула Шилову: – Берите стаканы и пейте, парнята.
– Извините, мадам, – сказал Вернон, – парнятам, пожалуй, пора… – Он поднялся на ноги.
– Что ж вы так? А посидели бы, поболтали, в «дурачка», может, сыграли бы? Умеете в «дурачка» играть? А в покер? На раздевание! Я играю плохо, честное слово!
– Да, мы с удовольствием останемся, потому что… – начал Вернон, но не успел договорить.
– Нет, нам и правда пора, потому что… – начал Шилов, но не успел договорить – в другом конце вагона заверещал проводник.
– Неспокойный денек… – пробормотал Вернон, кидаясь в коридор. Шилов бросился за ним. Там они натолкнулись на Духа, который с гитарой наперевес крался по проходу.
– Тс-с-с… – прошипел он Шилову и Вернону и указал на дверь в каморку, где жил проводник. Дверь была приоткрыта и поскрипывала на петлях. Вернон и Шилов последовали за Духом. Шилов боялся и одновременно испытывал необыкновенный душевный подъем, хоть и знал, что приключение это происходит понарошку.
Они подошли к двери и увидели проводника. Проводник, белый как мел, сидел на стуле, лицом против двери, пистолет выпал из его ослабевших пальцев, руки его, безвольно повисшие вдоль туловища, слегка дрожали, фуражка упала на кровать, открыв лысину, окаймленную седыми волосами.
– Что случилось? – спросил Дух, пряча гитару за спину.
– Человек… – пробормотал, заикаясь, проводник. – Человек… из друго… друго… другого вагона… ужас…
– Да-а… – с усмешкой протянул Дух. – Человек из другого вагона, это, конечно, пистец-ц как жутко.
Шилов толкнул его в бок, и Дух, бормоча под нос что-то о дурацких шуточках программистов «уничтожителя времени», не сразу, но замолчал.
– Найдите проводника Миррера из шестнадцатого вагона… – пробормотал седой проводник. – Найдите его и поговорите с ним… он многое вам объяснит… даст вам ключ… – Проводник дернулся, лицо его искривилось, левый уголок рта поднялся, как будто проводник решил улыбнуться, но получилось у него это только наполовину. Проводник закатил глаза и потерял сознание.
– Ну и что будем делать? – спросил Дух, уныло бренча на гитаре.
– Надо найти этого Миррера, – сказал Шилов.
– Ты ему веришь? Это нелепо!
– При чем тут веришь, не веришь? Он единственный проводник на весь вагон. К тому же он приносит нам чай и открывает туалет, а сейчас туалет, как я понимаю, закрыт, потому что мы недавно проезжали мимо большой станции. Дух, ты хочешь в туалет?
Дух посмотрел вниз:
– Э…
– Даже если не хочешь сейчас, захочешь потом. Именно поэтому нам просто необходимо найти этого Миррера, или любого другого проводника, чтобы он помог нашему проводнику и нам. Я прав?
– Несомненно, прав! – торжественно провозгласил Вернон и положил Шилову руку на плечо: – В путь, друзья! Нас ждут необыкновенные приключения!
– Может, сначала врача ему вызовем? – спросил Дух неуверенно.
– Где мы, по-твоему, его возьмем?
– Ну, давайте хотя бы уложим его поудобнее!
Они водрузили тучное тело проводника на полку, накрыли толстые ноги казенной простыней. Вернон молча взял в руку мягкое запястье толстяка и, пустив скупую слезу, отпустил его.
– В путь! – повторил он торжественно. – Навстречу опасностям!
Но сразу отправиться в путь не получилось. Лишь они вышли из каморки, Шилова потянул за рукав толстый морщинистый старик в индейской национальной одежде, увешанный перламутровыми бусами. У старика было красное, будто сгоревшее лицо. Редкие черные волосы, казалось, срослись с его большой, похожей на дыню головой. В кривых пальцах старик держал деревянную трубку с длинным чубуком. Старик открыл рот – оттуда отчетливо пахнуло табаком – и заговорил не спеша, степенно.
– Посмотри на печальную рыбу-солнце, – сказал он, выпуская изо рта лохмотья табачного дыма, – посмотри на ужасное чудовище, которое пожирает ее и скажи мне: этого ты хотел или нет?
Шилов посмотрел в окно на гибнущую звезду, и ему показалось, что мироздание трещит по швам, будто огромный человек, который пытается выбраться из слишком тесной одежды. Он увидел в разошедшийся шов печальный рыбий глаз и грустных людей, руки которых были обагрены кровью. Они с ужасом смотрели друг на друга, пытаясь понять, почему получилось именно так – ведь хотели как лучше. Шилов пригляделся и увидел черное чудовище, которое медленно пожирало рыбу-солнце, и чудовище это было во стократ страшнее людей с руками, измазанными в земляничном соке; этот синий монстр поглощал все подряд: и людей с горячими сердцами, и маленькое глупое солнце, которое они пытались зажечь, и красные флаги, и бюсты с изображением одного и того же человека, но с разными лицами, и первую любовь, которая не успела еще превратиться в инстинкт размножения; это чудовище засасывало в себя все – и плохое, и хорошее, но ничего не давало взамен, кроме оглушающей темноты, выдирающей горячие сердца из грудных клеток, той самой бескрайней тьмы, которая прячется по углам, когда в детской комнате включен ночник – фальшивый символ надежды для маленького ребенка.
Шилов перевел испуганный взгляд на старика, но тот, кажется, уснул, и трубка с длинным чубуком вывалилась из его рта и упала на колени, затянутые плотной материей. Шилов, повинуясь внезапному импульсу, поднял трубку и затянулся, закашлялся, потому что табак был крепок, и к тому же к запаху табака примешивались какие-то непривычные запахи: яблока, инжира, еще чего-то. Его тут же повело, мозг заволокло серым туманом, и он поглядел в окно на черную дыру-чудовище и рыбу-солнце, и пелена, именуемая реальным миром, спала с его глаз. Он увидел, что они даже не борются, что все давно предрешено, что рыба погибнет окончательно только спустя миллион лет, но она погибнет наверняка, в этом нет сомнения, и ничего после себя не оставит. Шилов прижался лбом к теплому стеклу и выронил трубку из ослабевших пальцев. Он смотрел на грустных людей, которые держали в безвольных руках шашки и смотрели друг на друга с немой тоской. Он смотрел на фуражки и папахи, украшенные красными звездами, на погоны и медали, а они рассматривали друг друга и в смущении отводили глаза, сжимали руки в кулаки, тут же бессильно разжимали и глядели на небо, которое никогда теперь не примет их. Шилов подумал, как было бы хорошо, если б эту сцену увидел Дух. Он бы многое тогда понял. Шилов раз за разом прокручивал эту мысль в голове: он бы понял, он бы обязательно понял… однако Шилов никак не мог сообразить, что Дух должен понять и почему…
– Эй, Шилов! – Кто-то хлопнул его по плечу, и Шилов очнулся. Не стало печальной рыбы-солнце, исчезла первозданная тьма, остались только звезда и хвост ее, вытянувшийся к огненной воронке. – Очнись, что с тобой? Дубняк?
– Пойдем, Шилов, надо проводника искать, – сказал Вернон, успевший переодеться в охотничий костюм. Дух стоял рядом с ним с гитарой наготове.
– Что с тобой, братец? – спросил Дух. – Бледный, как твоя жизнь!
– Наблюдал за смертью печальной рыбы-солнце, – пробормотал Шилов. Он посмотрел на старика, который сидел прямо на полу и спал, наклонился и положил ему на колени трубку и услышал, как старик шепчет под нос во сне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48