унитаз рока меридиан подвесной
долгие вечера двух одиноких женщин, похожих на двух вдов, ибо у одной муж уехал, а вторая никогда такового не имела. Райский Ла-Дульсад внезапно обрел земные тона. Прелестное пустынное поместье. Она подумала о его названии: Doulce Sade – Сладкое Удовольствие. Многообещающее название, но сейчас она спрашивала себя, зачем так страстно желала восстановить этот замок.
Перед ней вновь предстал двуликий образ судьбы.
У них все-таки была необычная семья: пять человек – и всего одна семейная пара, тогда как в семьях, обитающих по соседству, женатых и замужних гораздо больше, она это знала. Возможно, если бы вокруг оказалось много народу, чувство одиночества не подкралось бы к ней столь коварно. И тут Анжела объявила, словно отвечая на вопрос, который Жанна не задала:
– Я не могу заставить себя полюбить.
И вновь взялась за иголку.
Жак вернулся в августе. Он записал Жозефа и Франсуа в коллеж францисканцев в Орлеане. Жанна, кормилица и Анжела поехали туда с обоими мальчиками, словно провожая их на войну. Жанна впервые ощутила, как бежит время. В двадцать два года она начинала третью жизнь. Она ясно увидела тот день, разумеется, еще очень далекий, когда Франсуа станет самостоятельным молодым человеком. Иными словами, чужаком.
Без Франсуа Ла-Дульсад казался по-настоящему пустынным. Темные долгие вечера с лаем собак и уханьем сов навевали тоску. Она решила вернуться в Париж и больше не подвергать себя тяготам путешествия. Ведь у нее начинался пятый месяц беременности, которую она считала самой драгоценной целью своей жизни: подарить ребенка себе и Жаку. Ведь она была уже не фермершей, а хозяйкой замка. Итак, она не увидит Ла-Дульсад, пока не разрешится от бремени.
В сентябре Жак отправился в Берри один, чтобы напомнить о своем существовании управляющему Итье и узнать результаты весеннего сева. Вернулся он через неделю и стал с улыбкой рассказывать.
– Волки чувствуют себя прекрасно, – сообщил он. – Они прибежали, едва увидев меня. Я думал, они хотят напасть, но они стали меня обнюхивать. Самец поднялся на задние лапы и положил передние мне на плечи, словно посвящая в волки! Они невероятно ласковые. У меня было такое чувство, будто я завел себе друзей из преисподней!
Он смеялся и покачивал головой, размышляя об этом.
Во время родовых схваток Жанна находила в себе силы улыбаться, когда боль немного отпускала.
Двадцать четвертое декабря, подумать только! Жак и Анжела были изумлены. Вернувшиеся на каникулы Жозеф и Франсуа прервали партию в шахматы.
– Господи, это невозможно! – вскричала повитуха, которую оторвали от праздничного ужина.
Тем не менее Жанна родила в десятом часу в рождественскую ночь.
– И к тому же мальчик! – объявила повитуха.
Измученная Жанна уснула, невзирая на крики ребенка, как только завершились все необходимые процедуры. Последним, что она увидела, погружаясь в сон, было лицо Жака, стоявшего у изножья кровати. Такого выражения она не видела у него никогда.
То же лицо она вновь увидела на следующий день, когда проснулась. При этом рука Жака лежала на ее щеке. Он ничего не говорил: у него не было слов. По крайней мере, таких, которыми был полон его взгляд. Он вытащил из кармана кольцо с алмазом и протянул ей.
– Какой громадный! – воскликнула она.
– Самый красивый из всех, что мог предложить Бларю.
Бларю, золотых дел мастер с моста Менял. Ювелир королевского двора. Жак надел ей кольцо на безымянный палец правой руки, что создавало симметрию с обручальным. Вошла кормилица, держа на руках младенца, которого вымыли и запеленали. Она протянула сына Жаку, а тот нежно вложил его в руки Жанны.
Она посмотрела на него и улыбнулась. Франсуа в свою очередь неуверенным шагом вошел в комнату.
– Мама…
Она подозвала его, свободной рукой притянула к себе и поцеловала.
– Мама, я так рад…
Он посмотрел на Жака. Они обнялись. Жанна в очередной раз поразилась, насколько они любят друг друга: один видел в другом плоть любимой женщины, второй – отца, которого никогда не имел.
Пришли Жозеф и Анжела, робкие и улыбающиеся. Потом сияющий Гийоме. Сидони, птичница, госпожа Контривель, Сибуле. Все явились с подарками.
– Настоящее Рождество, – сказал Жозеф.
Жанна уловила насмешку, а Сибуле фыркнул.
Пришел и отец Мартино.
– Надо будет окрестить малыша, – сказал он, когда кормилица поднесла ему новорожденного. – Вы уже подумали об имени?
– Деодат, – сказал Жак.
Отец Мартино улыбнулся.
– Дар Божий, – сказал он. – Прекрасное имя для младенца, родившегося в ночь Иисуса.
Он окрестил ребенка неделю спустя. Но, поскольку стоял лютый мороз, Жанна настояла, чтобы обряд совершился дома.
В январе госпожа Контривель потеряла мужа. Жанна, едва оправившись после родов, нашла в себе силы навестить ее.
– Милая моя, – сказала ей госпожа Контривель, – с вами я притворяться не стану. Я рада: смерть принесет ему покой после всего, что он вынес в последние годы. Это покой и для меня. Я превратилась в служанку. В конце концов я пришла к выводу, что умереть молодым – это милость Господня. Ты сорвал все цветы жизни и уходишь, пока они не потускнели, тебе еще некого оплакивать и не приходится ни за кем ухаживать.
Жанна была потрясена откровенностью вдовы. Она никогда не задумывалась о старости. Гнала от себя эти мысли. И все же однажды Жак станет похож на своего отца Исидора. А она превратится в старуху.
– Отец Мартино уверяет, что долгая жизнь – милость Господня. А я думаю, что Господь – старый человек, который ищет себе компанию.
Жанна невольно рассмеялась.
– Смейтесь, смейтесь, – сказала госпожа Контривель. – Смех – единственное настоящее вино.
Тут она вспомнила о правилах гостеприимства и протянула Жанне стакан ипокраса Ипокрас – распространенный в XV веке напиток из белого вина, воды, муки и меда с кардамоном и другими пряностями.
.
– Я часто спрашиваю себя, может, мне было бы сейчас не так тоскливо, если бы я в юности не избегала галантных похождений. Я получила бы удовольствие и сохранила бы приятные воспоминания. Я богата, но вспомнить могу только бесконечные обязанности, которые исполняла скрепя сердце. А деньги… Как вы думаете, что мне с ними делать, в моем-то возрасте?
Жанна обуяло веселье. Совсем не так представляла она себе визит с выражениями соболезнования.
– Я отдала сыну его долю наследства, чтобы мне не казалось, будто он с женой и детьми приходит ко мне, только желая посмотреть, когда же я отправлюсь на кладбище.
Жанна слушала с изумлением.
– Когда сажаешь капусту, – продолжала госпожа Контривель, – получаешь кочаны, похожие один на другой и все съедобные. Но когда рожаешь детей, никогда не знаешь, что из них выйдет. Если они выживают после крупа и всех лихорадок, от третичной до не знаю какой, ты спрашиваешь себя, не станет ли девочка блудницей, а мальчик – грабителем. А в один прекрасный день ловишь на себе косой взгляд и понимаешь, что они тебе совершенно чужие люди.
Жанна подумала о Дени. Черт возьми, это действительно так, разве могла она догадаться, что он станет мерзавцем!
– Я наблюдю за вами с тех пор, как вы появились в этом доме, – продолжала госпожа Контривель. – В нашем квартале вашу историю знают. Ну, знают то, что можно знать. Я хотела бы иметь такую дочь, как вы. Любая другая на вашем месте кончила бы в нищете. Или умерла. Но нет, вы упорно трудились, и теперь у вас твердое положение. Вы проявили мужество. Наверняка таким же мужеством обладала другая Жанна, которая встряхнула нашего короля и убедила его, что он не жалкая пища для собак, как пыталась внушить ему блудница мать. В нашем квартале все еще рассказывают, как вы отделали тех троих головорезов год назад.
Ее было не остановить. Похоже, она наливалась вином с самого утра.
– Вы привлекли внимание фаворитки короля, Агнессы Сорель, затем самого короля, потом и других влиятельных людей, потому что в сердце вашем горит огонь, а подобные вещи всегда чувствуются, доченька. Карл совсем не глуп. У него нюх старой крысы. Он подарил вам дом на улице Бюшри. Наверное, он еще кое-что вам дал, но этого я не знаю и не мое это дело. Вы заседаете в городском совете. Это не пустяк, малышка. Я никогда не была советницей, а ведь я женщина не бедная.
Итак, о ней известно все. Это не стало для Жанны открытием, она знала об этом от Сибуле, но все-таки каждый раз удивлялась.
Она уже спрашивала себя, куда клонит госпожа Контривель, если, конечно, та вообще куда бы то ни было клонила.
. – Ладно, – сказала вдова суконщика, – я сделаю вам подарок. Предлагаю купить суконную мануфактуру в Лионе. Это моя часть наследства. Вы хотели вложить капитал в выгодное дело. Вот и вложите в сукно. Мой бедный Эдуар говорил вам: на пирожках вы состояние не сколотите, здесь нужен товар долгосрочный. Вам придется ездить по ярмаркам. Но сукно там будет стоить вдвое дороже, чем на самой мануфактуре, потому что можно отказаться от обеда и обойтись куском черствого хлеба, но голым ходить не будет никто. А уж богачи точно больше тратятся на сукно, чем на хлеб, потому что им нужно хорошо выглядеть.
– Но разве это не должны унаследовать ваши дети?
– У них есть другие мануфактуры, с них хватит. Жанна посмотрела на нее вопросительно. Госпожа Контривель улыбнулась и вновь наполнила стаканы.
– Если бы они не приходили ко мне только с разговорами о деньгах, как бы что выторговать для себя, я бы решила иначе. А вы приглашали меня на ужин, ничего взамен не ожидая, просто так, ради удовольствия. Так вот, я предлагаю вам суконную мануфактуру в Лионе за полцены, за тридцать тысяч ливров. Вы, по крайней мере, будете вспоминать обо мне, когда меня не станет. И придете на мою могилу, я уверена.
Жанну потрясло звучавшее в этих словах одиночество.
– Потому что вы не забываете об умерших, я знаю. Вас часто видят у могилы вашего первого мужа.
– Вы меня опечалили, – сказала Жанна, помолчав. – Я не знала, что вам так тяжело… Я приглашала вас по дружбе, потому что вы были внимательны ко мне… С того дня, как вы дали мне этот отвар, когда у меня были приступы дурноты…
Госпожа Контривель наклонилась и похлопала гостью по коленке:
– Знаете, Жанна, большей частью все важное совершается в молчании. Вот, я все сказала. Посоветуйтесь с мужем и дайте мне знать о вашем решении.
Вот она опять, двойственная природа вещей: женщина, от которой Жанна никогда не ждала ничего, вдруг одарила ее по-царски только за то, что к ней отнеслись по-дружески.
10 Голос крови
Жак поехал в Лион, чтобы оценить суконную мануфактуру. Вернулся ошеломленный. – Эта женщина делает нам поистине королевский подарок. Мануфактура по-настоящему стоит шестьдесят тысяч ливров!
Он поспешил нанести визит госпоже Контривель. Та встретила его прищурившись.
– Вы выглядите прямо как волхв, – сказала она.
– А вы сами разве не царица Савская? – парировал он. После полудня они пошли к нотариусу.
Так госпожа Контривель вошла в их семью.
Почти каждый вечер она ужинала на улице Бюшри, и в доме ей отвели комнату. Она давала Жаку множество советов относительно тонкостей ремесла, включая сведения о рынках, где совершались самые выгодные сделки: ярмарки в Лионе, в Шалон-сюр-Сон и в Дижоне.
Франсуа и Жозеф вернулись из Орлеана.
Жанна вопросительно посмотрела на сына.
Чему он научился? Переводить с греческого и латинского сообщил он. Он учился фехтовать, петь и играть на виоле. Наставники были добры, пища скудна. Завел ли он друзей? Да, во время стрельбы из лука. Он оказался лучшим в классе, хотя был самым младшим.
Она осведомилась об однокашниках: дети аристократов и богатых горожан.
А Жозеф на расспросы Жака и Анжелы отвечал шутливо:
– Чему я научился? По правде говоря, ничему, если не считать греческого и латыни. Христианские школы ничуть не лучше еврейских. Везде толкут воду в ступе. По философии вдалбливают какие-то постулаты, нарочно забывая сказать, что все они созданы человеческим разумом. Уверяют, будто само понятие Бога является доказательством его существования: Si Deus est Deus, Deus est Если Бог есть Бог, Бог существует (лат.).
. Но, допустим, я измыслю женское божество – как с этим быть? Si Dea est Dea, Dea est Если Богиня есть Богиня, Богиня существует (лат.).
. Ax нет, я кончу на костре!
Анжела корчилась от смеха, а Жанна с тревогой слушала этого юношу, которого находила опасно одаренным.
– Надеюсь, ты держишь язык за зубами, – заметил Жак.
– Ах нет, дорогой брат, держу я разум и приучаю язык точно повторять все глупости, какие слышу. Ты послал меня маскироваться в коллеж францисканцев, чтобы я чувствовал себя уверенно в христианском мире. Как младший брат, признательный и послушный, я подчинился твоему желанию cum propria ratione creata Созданному собственным разумом (лат.).
. В доме отца я был лицемером смиренным, здесь я лицемер честолюбивый.
– Куда тебя это заведет? – спросил восхищенный Жак.
– На престол святого Петра или в ад. Ты даешь мне инструменты власти, следовательно, когда-нибудь я должен буду пустить их в ход.
В июле жара стала удушающей.
Зной взывал к грозам, как больной в горячке жаждет пропотеть. Но стоило грозе прогреметь, как парижане вновь начинали хватать ртом воздух. Гийоме придумал охлаждать несколько фляг с вином в колодце – покупатели повалили валом.
Жозеф с Франсуа уходили купаться на озеро недалеко от Парижа.
Окна держали открытыми в ожидании ветерка. Но в комнаты врывались лишь миазмы уличных сточных канав.
– Жара вредна для младенца, – сказала однажды утром кормилица. – Поверьте, в деревне ему будет лучше, да и нам тоже.
Жанна обсудила это с мужем. Решили ехать.
На сей раз понадобилась не одна, а две повозки. В путь с ними отправились и госпожа Контривель, и Гийоме, которому Жанна разрешила на неделю закрыть лавку и взять с собой невесту. В Ла-Дульсаде было десять спален со всей необходимой обстановкой.
Госпожа Контривель едва не умерла от страха при виде волков, которые выбежали встречать их вместе с собаками. Волчата действительно очень выросли. И она с большой неохотой позволила Батисту положить ее руку им на загривок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Перед ней вновь предстал двуликий образ судьбы.
У них все-таки была необычная семья: пять человек – и всего одна семейная пара, тогда как в семьях, обитающих по соседству, женатых и замужних гораздо больше, она это знала. Возможно, если бы вокруг оказалось много народу, чувство одиночества не подкралось бы к ней столь коварно. И тут Анжела объявила, словно отвечая на вопрос, который Жанна не задала:
– Я не могу заставить себя полюбить.
И вновь взялась за иголку.
Жак вернулся в августе. Он записал Жозефа и Франсуа в коллеж францисканцев в Орлеане. Жанна, кормилица и Анжела поехали туда с обоими мальчиками, словно провожая их на войну. Жанна впервые ощутила, как бежит время. В двадцать два года она начинала третью жизнь. Она ясно увидела тот день, разумеется, еще очень далекий, когда Франсуа станет самостоятельным молодым человеком. Иными словами, чужаком.
Без Франсуа Ла-Дульсад казался по-настоящему пустынным. Темные долгие вечера с лаем собак и уханьем сов навевали тоску. Она решила вернуться в Париж и больше не подвергать себя тяготам путешествия. Ведь у нее начинался пятый месяц беременности, которую она считала самой драгоценной целью своей жизни: подарить ребенка себе и Жаку. Ведь она была уже не фермершей, а хозяйкой замка. Итак, она не увидит Ла-Дульсад, пока не разрешится от бремени.
В сентябре Жак отправился в Берри один, чтобы напомнить о своем существовании управляющему Итье и узнать результаты весеннего сева. Вернулся он через неделю и стал с улыбкой рассказывать.
– Волки чувствуют себя прекрасно, – сообщил он. – Они прибежали, едва увидев меня. Я думал, они хотят напасть, но они стали меня обнюхивать. Самец поднялся на задние лапы и положил передние мне на плечи, словно посвящая в волки! Они невероятно ласковые. У меня было такое чувство, будто я завел себе друзей из преисподней!
Он смеялся и покачивал головой, размышляя об этом.
Во время родовых схваток Жанна находила в себе силы улыбаться, когда боль немного отпускала.
Двадцать четвертое декабря, подумать только! Жак и Анжела были изумлены. Вернувшиеся на каникулы Жозеф и Франсуа прервали партию в шахматы.
– Господи, это невозможно! – вскричала повитуха, которую оторвали от праздничного ужина.
Тем не менее Жанна родила в десятом часу в рождественскую ночь.
– И к тому же мальчик! – объявила повитуха.
Измученная Жанна уснула, невзирая на крики ребенка, как только завершились все необходимые процедуры. Последним, что она увидела, погружаясь в сон, было лицо Жака, стоявшего у изножья кровати. Такого выражения она не видела у него никогда.
То же лицо она вновь увидела на следующий день, когда проснулась. При этом рука Жака лежала на ее щеке. Он ничего не говорил: у него не было слов. По крайней мере, таких, которыми был полон его взгляд. Он вытащил из кармана кольцо с алмазом и протянул ей.
– Какой громадный! – воскликнула она.
– Самый красивый из всех, что мог предложить Бларю.
Бларю, золотых дел мастер с моста Менял. Ювелир королевского двора. Жак надел ей кольцо на безымянный палец правой руки, что создавало симметрию с обручальным. Вошла кормилица, держа на руках младенца, которого вымыли и запеленали. Она протянула сына Жаку, а тот нежно вложил его в руки Жанны.
Она посмотрела на него и улыбнулась. Франсуа в свою очередь неуверенным шагом вошел в комнату.
– Мама…
Она подозвала его, свободной рукой притянула к себе и поцеловала.
– Мама, я так рад…
Он посмотрел на Жака. Они обнялись. Жанна в очередной раз поразилась, насколько они любят друг друга: один видел в другом плоть любимой женщины, второй – отца, которого никогда не имел.
Пришли Жозеф и Анжела, робкие и улыбающиеся. Потом сияющий Гийоме. Сидони, птичница, госпожа Контривель, Сибуле. Все явились с подарками.
– Настоящее Рождество, – сказал Жозеф.
Жанна уловила насмешку, а Сибуле фыркнул.
Пришел и отец Мартино.
– Надо будет окрестить малыша, – сказал он, когда кормилица поднесла ему новорожденного. – Вы уже подумали об имени?
– Деодат, – сказал Жак.
Отец Мартино улыбнулся.
– Дар Божий, – сказал он. – Прекрасное имя для младенца, родившегося в ночь Иисуса.
Он окрестил ребенка неделю спустя. Но, поскольку стоял лютый мороз, Жанна настояла, чтобы обряд совершился дома.
В январе госпожа Контривель потеряла мужа. Жанна, едва оправившись после родов, нашла в себе силы навестить ее.
– Милая моя, – сказала ей госпожа Контривель, – с вами я притворяться не стану. Я рада: смерть принесет ему покой после всего, что он вынес в последние годы. Это покой и для меня. Я превратилась в служанку. В конце концов я пришла к выводу, что умереть молодым – это милость Господня. Ты сорвал все цветы жизни и уходишь, пока они не потускнели, тебе еще некого оплакивать и не приходится ни за кем ухаживать.
Жанна была потрясена откровенностью вдовы. Она никогда не задумывалась о старости. Гнала от себя эти мысли. И все же однажды Жак станет похож на своего отца Исидора. А она превратится в старуху.
– Отец Мартино уверяет, что долгая жизнь – милость Господня. А я думаю, что Господь – старый человек, который ищет себе компанию.
Жанна невольно рассмеялась.
– Смейтесь, смейтесь, – сказала госпожа Контривель. – Смех – единственное настоящее вино.
Тут она вспомнила о правилах гостеприимства и протянула Жанне стакан ипокраса Ипокрас – распространенный в XV веке напиток из белого вина, воды, муки и меда с кардамоном и другими пряностями.
.
– Я часто спрашиваю себя, может, мне было бы сейчас не так тоскливо, если бы я в юности не избегала галантных похождений. Я получила бы удовольствие и сохранила бы приятные воспоминания. Я богата, но вспомнить могу только бесконечные обязанности, которые исполняла скрепя сердце. А деньги… Как вы думаете, что мне с ними делать, в моем-то возрасте?
Жанна обуяло веселье. Совсем не так представляла она себе визит с выражениями соболезнования.
– Я отдала сыну его долю наследства, чтобы мне не казалось, будто он с женой и детьми приходит ко мне, только желая посмотреть, когда же я отправлюсь на кладбище.
Жанна слушала с изумлением.
– Когда сажаешь капусту, – продолжала госпожа Контривель, – получаешь кочаны, похожие один на другой и все съедобные. Но когда рожаешь детей, никогда не знаешь, что из них выйдет. Если они выживают после крупа и всех лихорадок, от третичной до не знаю какой, ты спрашиваешь себя, не станет ли девочка блудницей, а мальчик – грабителем. А в один прекрасный день ловишь на себе косой взгляд и понимаешь, что они тебе совершенно чужие люди.
Жанна подумала о Дени. Черт возьми, это действительно так, разве могла она догадаться, что он станет мерзавцем!
– Я наблюдю за вами с тех пор, как вы появились в этом доме, – продолжала госпожа Контривель. – В нашем квартале вашу историю знают. Ну, знают то, что можно знать. Я хотела бы иметь такую дочь, как вы. Любая другая на вашем месте кончила бы в нищете. Или умерла. Но нет, вы упорно трудились, и теперь у вас твердое положение. Вы проявили мужество. Наверняка таким же мужеством обладала другая Жанна, которая встряхнула нашего короля и убедила его, что он не жалкая пища для собак, как пыталась внушить ему блудница мать. В нашем квартале все еще рассказывают, как вы отделали тех троих головорезов год назад.
Ее было не остановить. Похоже, она наливалась вином с самого утра.
– Вы привлекли внимание фаворитки короля, Агнессы Сорель, затем самого короля, потом и других влиятельных людей, потому что в сердце вашем горит огонь, а подобные вещи всегда чувствуются, доченька. Карл совсем не глуп. У него нюх старой крысы. Он подарил вам дом на улице Бюшри. Наверное, он еще кое-что вам дал, но этого я не знаю и не мое это дело. Вы заседаете в городском совете. Это не пустяк, малышка. Я никогда не была советницей, а ведь я женщина не бедная.
Итак, о ней известно все. Это не стало для Жанны открытием, она знала об этом от Сибуле, но все-таки каждый раз удивлялась.
Она уже спрашивала себя, куда клонит госпожа Контривель, если, конечно, та вообще куда бы то ни было клонила.
. – Ладно, – сказала вдова суконщика, – я сделаю вам подарок. Предлагаю купить суконную мануфактуру в Лионе. Это моя часть наследства. Вы хотели вложить капитал в выгодное дело. Вот и вложите в сукно. Мой бедный Эдуар говорил вам: на пирожках вы состояние не сколотите, здесь нужен товар долгосрочный. Вам придется ездить по ярмаркам. Но сукно там будет стоить вдвое дороже, чем на самой мануфактуре, потому что можно отказаться от обеда и обойтись куском черствого хлеба, но голым ходить не будет никто. А уж богачи точно больше тратятся на сукно, чем на хлеб, потому что им нужно хорошо выглядеть.
– Но разве это не должны унаследовать ваши дети?
– У них есть другие мануфактуры, с них хватит. Жанна посмотрела на нее вопросительно. Госпожа Контривель улыбнулась и вновь наполнила стаканы.
– Если бы они не приходили ко мне только с разговорами о деньгах, как бы что выторговать для себя, я бы решила иначе. А вы приглашали меня на ужин, ничего взамен не ожидая, просто так, ради удовольствия. Так вот, я предлагаю вам суконную мануфактуру в Лионе за полцены, за тридцать тысяч ливров. Вы, по крайней мере, будете вспоминать обо мне, когда меня не станет. И придете на мою могилу, я уверена.
Жанну потрясло звучавшее в этих словах одиночество.
– Потому что вы не забываете об умерших, я знаю. Вас часто видят у могилы вашего первого мужа.
– Вы меня опечалили, – сказала Жанна, помолчав. – Я не знала, что вам так тяжело… Я приглашала вас по дружбе, потому что вы были внимательны ко мне… С того дня, как вы дали мне этот отвар, когда у меня были приступы дурноты…
Госпожа Контривель наклонилась и похлопала гостью по коленке:
– Знаете, Жанна, большей частью все важное совершается в молчании. Вот, я все сказала. Посоветуйтесь с мужем и дайте мне знать о вашем решении.
Вот она опять, двойственная природа вещей: женщина, от которой Жанна никогда не ждала ничего, вдруг одарила ее по-царски только за то, что к ней отнеслись по-дружески.
10 Голос крови
Жак поехал в Лион, чтобы оценить суконную мануфактуру. Вернулся ошеломленный. – Эта женщина делает нам поистине королевский подарок. Мануфактура по-настоящему стоит шестьдесят тысяч ливров!
Он поспешил нанести визит госпоже Контривель. Та встретила его прищурившись.
– Вы выглядите прямо как волхв, – сказала она.
– А вы сами разве не царица Савская? – парировал он. После полудня они пошли к нотариусу.
Так госпожа Контривель вошла в их семью.
Почти каждый вечер она ужинала на улице Бюшри, и в доме ей отвели комнату. Она давала Жаку множество советов относительно тонкостей ремесла, включая сведения о рынках, где совершались самые выгодные сделки: ярмарки в Лионе, в Шалон-сюр-Сон и в Дижоне.
Франсуа и Жозеф вернулись из Орлеана.
Жанна вопросительно посмотрела на сына.
Чему он научился? Переводить с греческого и латинского сообщил он. Он учился фехтовать, петь и играть на виоле. Наставники были добры, пища скудна. Завел ли он друзей? Да, во время стрельбы из лука. Он оказался лучшим в классе, хотя был самым младшим.
Она осведомилась об однокашниках: дети аристократов и богатых горожан.
А Жозеф на расспросы Жака и Анжелы отвечал шутливо:
– Чему я научился? По правде говоря, ничему, если не считать греческого и латыни. Христианские школы ничуть не лучше еврейских. Везде толкут воду в ступе. По философии вдалбливают какие-то постулаты, нарочно забывая сказать, что все они созданы человеческим разумом. Уверяют, будто само понятие Бога является доказательством его существования: Si Deus est Deus, Deus est Если Бог есть Бог, Бог существует (лат.).
. Но, допустим, я измыслю женское божество – как с этим быть? Si Dea est Dea, Dea est Если Богиня есть Богиня, Богиня существует (лат.).
. Ax нет, я кончу на костре!
Анжела корчилась от смеха, а Жанна с тревогой слушала этого юношу, которого находила опасно одаренным.
– Надеюсь, ты держишь язык за зубами, – заметил Жак.
– Ах нет, дорогой брат, держу я разум и приучаю язык точно повторять все глупости, какие слышу. Ты послал меня маскироваться в коллеж францисканцев, чтобы я чувствовал себя уверенно в христианском мире. Как младший брат, признательный и послушный, я подчинился твоему желанию cum propria ratione creata Созданному собственным разумом (лат.).
. В доме отца я был лицемером смиренным, здесь я лицемер честолюбивый.
– Куда тебя это заведет? – спросил восхищенный Жак.
– На престол святого Петра или в ад. Ты даешь мне инструменты власти, следовательно, когда-нибудь я должен буду пустить их в ход.
В июле жара стала удушающей.
Зной взывал к грозам, как больной в горячке жаждет пропотеть. Но стоило грозе прогреметь, как парижане вновь начинали хватать ртом воздух. Гийоме придумал охлаждать несколько фляг с вином в колодце – покупатели повалили валом.
Жозеф с Франсуа уходили купаться на озеро недалеко от Парижа.
Окна держали открытыми в ожидании ветерка. Но в комнаты врывались лишь миазмы уличных сточных канав.
– Жара вредна для младенца, – сказала однажды утром кормилица. – Поверьте, в деревне ему будет лучше, да и нам тоже.
Жанна обсудила это с мужем. Решили ехать.
На сей раз понадобилась не одна, а две повозки. В путь с ними отправились и госпожа Контривель, и Гийоме, которому Жанна разрешила на неделю закрыть лавку и взять с собой невесту. В Ла-Дульсаде было десять спален со всей необходимой обстановкой.
Госпожа Контривель едва не умерла от страха при виде волков, которые выбежали встречать их вместе с собаками. Волчата действительно очень выросли. И она с большой неохотой позволила Батисту положить ее руку им на загривок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44