Вместо ответа Муза легким грациозным движением сбросила с себя верхнюю часть белых одежд и бросила ее в воздух. Ибикусов, как завороженный, следил за ее полетом, а потом сел за стол и записал: «Покружившись, сорочка Мани упала, будто подстреленная белая Лебедь». A Муза читала дальше:
– "Попил пивка и ввел член"... Причем тут пиво, господин Ибикусов?
– Не знаю, – пожал плечами новоиспеченный великий писатель. – Все так пишут.
– Ну хорошо, раз вы не можете без пива, хоть напишите так, чтобы читать было приятно. – Муза взяла баночку с остатками пива и плеснула себе на грудь. Несколько мгновений Ибикусов следил глазами за тем, как капли бегут по светлой коже девушки, а потом записал: «Янтарные капли скользили по груди Мани, скапливаясь на сосках, и Ваня слизывал их, и горький напиток казался ему слаще меда».
Муза присела на колени к писателю, и ее упругая грудь с текущими струйками пива оказалась как раз рядом с его губами. Ибикусов целовал грудь Музы, а та ласково гладила его жесткие волосы. Наконец, девушка чуть отстранилась от своего ученика и вновь заглянула в его рукопись:
– Ну, что ты там еще написал? «Ваня разделся донага и ждал прихода Мани. В предвкушении предстоящего полового акта его член возбудился и встал». Да-а... Послушай, Ибикусов, я сейчас ненадолго выйду, а ты постели постель и разденься.
– Зачем? – испуганно спросил Ибикусов. Муза улыбнулась:
– Узнаешь, милый.
Муза выпорхнула из комнаты, а Ибикусов, сделав все, как она ему велела, присел на постель. Потом резко вскочил, подбежал к столу и записал: «Ваня ждал прихода Мани. Минуты тянулись, как столетия. Его тело погрузилось в невыразимую истому ожидания. И вот...»
И вот в комнату вернулась Муза. Как прежде, она была обнажена выше пояса, а белая юбка опускалась до пят.
– Ты готов, дорогой? – почти пропела девушка.
– К чему?
– К творчеству, милый, к творчеству. Мы с тобой должны создать настоящий гимн торжествующей любви. Вот что это: «Маня дергалась, будто ее включили в электросеть»?
– A как?
Муза легким движением скинула с себя остатки одежды и прилегла на постель.
– Присядь со мною рядом, – попросила девушка. Ибикусов сел на краешек постели. – Поцелуй меня. – Ибикусов нагнулся, и их уста слились в бесконечном поцелуе. Вдруг писатель вырвался из объятий Музы, подбежал к столу и записал: «Грудь и лоно Мани тихо колыхались и звенели, будто поле спелой ржи под легким дуновением теплого ветерка».
Ибикусов обернулся, чтобы поделиться своей находкой с Музой, но той уже не было. Писатель встряхнул головой, встал из-за стола и в смятении прошелся по комнате.
«Что это было – сон или явь? A может, дух незабвенной Эммануэль Арсан таким оригинальным способом сошел на меня, чтобы научить, как пишется эротическая литература? По крайней мере, теперь-то я знаю, как это делается».
Ибикусов сел за стол и продолжил: «Ваня и Маня полежали на постели, затем, почуяв зов похоти... нет, лучше зов плоти, попили еще пивка и...». Ибикусов перечитал написанное, слегка поморщился, однако решительно засучил рукава и завершил фразу: «Попили еще пивка и приступили к осуществлению полового соития».

* * *

Долетевшие с вершины холма крики разбудили Ибикусова. «Оргазм под пивко», – еще не совсем отойдя от сна, подумал репортер. Но через несколько секунд, полностью вернувшись в реальность, он понял, что крики доносятся с той стороны, куда в темноту ушел Гераклов. «A-а-а, – обрадовался Ибикусов, – сейчас они попьют пивка, затем введут, потом поистязают, а уж потом расчленят. Ах, как кричит, как кричит! Эти чарующие звуки ласкают слух. Но увы – не все же наслаждаться, пора возвращаться на яхту и рассказать соратникам Гераклова о его бесславной героической гибели».
Ибикусов взялся за весла, и шлюпка медленно двинулась в сторону «Инессы Арманд».
На борту его встретил Серапионыч – страдающий не то от бессонницы, не то от ночных кошмаров, он, не обращая внимания на дождь и грозу, прогуливался по палубе.
– Где вы были? – строго спросил Серапионыч Ибикусова. – Или вы забыли, что вам запрещено пользоваться лодкой без ведома господина Грымзина или господина Гераклова?
– Я плавал как раз вместе с Геракловым, – возразил Ибикусов.
– И где же он?
– На острове, в лапах пиратов. Ах, доктор, если б вы слышали, как он кричал и какими словами бранил бандитов, когда они застали его за срыванием алого стяга!
– Нет, все-таки понесла его нечистая! – с досадой сказал Серапионыч. – Теперь эти мерзавцы опять начнут нас шантажировать и ставить свои условия!
– Да уж, теперь Константину Филиппычу не поздоровится, – пробормотал репортер не то с сожалением, не то с завистью. – Это с Егором и Вероникой Николаевной они обходились более-менее гуманно, просто как со случайными заложниками, а уж на Гераклова у них особый зуб. И я не удивлюсь, если они захотят его распять прямо на самолете, а потом...
– Знаю-знаю, – поспешно перебил Серапионыч. – От этой разбойничьей шайки можно ожидать всего чего.
– Кажется, Константин Филиппович как-то говорил, что один из них -сам переодетый Разбойников, – ввернул Ибикусов.
– Ну, тогда ему хана, – махнул рукой доктор. – Хотя насчет Разбойникова я все же сомневаюсь. Тут, правда, господин Грымзин сказывал, что штурман Лукич кажется ему подозрительнее всех других, и борода у него какая-то неестественная, и все время молчит... Да, пожалуй, Лукич может оказаться и Разбойниковым. Ах, бедный, бедный Константин Филиппович...

* * *

Лукич и Степановна вели Гераклова к рыбацкому домику. Политик не сопротивлялся, но шел с гордо поднятой головой.
– Это вам даром не пройдет! – храбрился он. – Вы можете делать со мною, что придет в ваши куриные мозги, но вам не остановить поступательного хода времени. Это я говорю как бывший учитель истории. Колесо вспять не повернете! Черт, да потише вы, не видите, что там камни...
Штурман и мотористка молча слушали разглагольствования политика и продолжали грубо тащить его во тьму. Вдруг огромная разлапистая молния рассекла чуть ли не весь небосвод, и загрохотал страшный, оглушительный гром. Все трое вздрогнули.
– Вот она, очистительная гроза народного гнева! – воскликнул Гераклов, едва гром утих. – И будьте уверены – я добьюсь, чтобы состоялся новый нюрнберг, пусть хотя бы в кислоярском масштабе.
Тут не выдержала Степановна:
– Посмотрим, кого будут судить, если завтра на выборах победит Зюпилов! Но боюсь, что вы, уважаемый господин Гераклов, до этого суда не доживете – мы вас просто с дерьмом смешаем, как класс.
– Получите дополнительную статью за убийство. – Гераклов старался говорить уверенно и даже с некоторым апломбом, но чувствовал он себя явно не в своей тарелке.
– Это не убийство, а уничтожение непримиримого классового врага! -вдруг заявил молчаливый штурман. – Мы, борцы за справедливость...
– Какие вы борцы! – презрительно перебил Гераклов. – Вы просто мелкая уголовная сволочь, которая стремится присвоить похищенные у народа деньги!
– Ага! – ядовито сказала Степановна. – A вы их, конечно же, хотите народу вернуть, не так ли?
За такими вот милыми разговорами, от которых веяло мертвечиной, они дошли до рыбацкого домика. Лукич и Степановна втолкнули свою добычу в полутемное помещение и закрыли дверь.
Гераклов огляделся. В свете чадящей на колченогом столе коптилки можно было увидеть небольшую залу с валяющейся в беспорядке летней мебелью. В углах лежали удочки, обрывки сетей, ящики из-под динамита, использованные презервативы, пустые бутылки и прочий хлам, подтверждающий, что бывшее начальство бывшего ГЭСа действительно предавалось на острове рыболовству и иным невинным развлечениям.
Лукич сдвинул лежащий в середине залы старый половичок, и под ним обнаружились две створки люка. Штурман потянул за кольца, а мотористка подтолкнула Гераклова к зияющей в полу черной дыре, которая показалась Гераклову входом в ад. Осторожно ступая по расшатанным ступенькам, политик начал свое нисхождение в мрачное подземелье. Лукич со Степановной двинулись следом.

* * *

Доктор Серапионыч и срочно разбуженный им банкир Грымзин обсуждали создавшееся положение.
– Ну так что же вы предлагаете, доктор? – зевая, спросил Грымзин.
– Надо Константина Филипповича как-то выручать, понимаете ли.
– И не подумаю! В конце концов, предупреждали же его, чтобы не совался на остров. Пускай теперь пеняет на себя.
Доктор покачал головой:
– Нехорошо, господин банкир, бросать товарища в беде. A скажите, станут ли вам доверять вкладчики, если узнают, что вы просто-напросто «кинули» своего делового партнера?
– Мало ли кого я в своей жизни кидал, – сказал Грымзин, но, подумав, сменил тон: – Ну, я же не отказываюсь, делать, конечно, что-то надо. Но что делать – ума не приложу.
– Не сомневаюсь, что уже утром они прибудут за едой, – ухмыльнулся доктор. – И тут все зависит от того, какую линию поведения мы с вами изберем. У меня тут появилась одна задумка...

* * *

На круглом столике в канделябре, сымпровизированном из трех пустых бутылок из-под шампанского, горели свечи. Неверные отблески огня метались по стенам подвала, как обреченные на вечные муки души грешников. Когда глаза Гераклова привыкли к скудному освещению, он увидел, что в старом кресле-качалке сидит Иван Петрович Серебряков. Пламя свечей зловеще отблескивало на его лице, казавшемся спокойным и даже добродушным. «На вид вполне приличный человек, только в душе мухи дохнут», подумал Гераклов.
– A, дорогой Константин Филиппович! – нарушил затянувшееся молчание кок. – Давненько мы вас ждали, а вот вы и пожаловали. – Серебряков зловеще осклабился. – Ну что ж, по гостю и честь.
– Пррривет, Геррраклов! – Это крикнул ворон Гриша, который сидел в темном углу на бронзовом бюсте Вольтера, неведомо каким образом оказавшемся в подвале рыбацкого домика. Возможно, гэсовское начальство кололо им орехи.
– Стыдно, Иван Петрович, – укоризненно покачал головой Гераклов. – Я вас принял на корабль, можно сказать, дал вам возможность честно зарабатывать на жизнь, а вы вместо этого...
– Да-да-да, – нетерпеливо перебил Серебряков, – а я вместо этого, и так далее, и тому подобное. A теперь, когда вы у нас в руках, уже ничто не заставит нас свернуть с пути и отказаться от намеченной цели.
Гераклов поправил на носу очки:
– Я даю вам последний шанс осознать всю преступность ваших деяний и искренне раскаяться. И, может быть, кислоярский народ...
– Вы говорите так, будто не вы у нас в плену, а мы у вас, -ухмыляясь, перебил его кок.
– За вами нет будущего, – презрительно бросил Гераклов. – Но я обещаю, что когда вернусь в Кислоярск...
– Неверрр-нешься! – радостно закаркал Гриша.
– Вернусь, вернусь! – уверенно заявил Гераклов. – И вы, все трое, вся ваша воровская банда, займете достойные места в тюрьме Анри Матисса рядом с камерой вашего пахана товарища Разбойникова.
– Насколько я знаю, Александр Петрович Разбойников в настоящее время находится вне стен тюрьмы, – учтиво заметил Серебряков.
– Поймаем! – безапелляционно ответил политик.
– Ну, ловите, ловите. – C этими словами кок, опираясь на костыль, встал с кресла и медленно снял с глаза повязку, а затем торжественно отклеил густые брови и рыжую шевелюру.
Увидев истинное лицо Серебрякова, Гераклов ощутил ледяную пустоту в груди, ноги его подкосились, и он медленно осел на холодный каменный пол.

* * *

Около полуночи Андрей Владиславович Oтрадин вошел в радиорубку и, плотно прикрыв дверь, принялся настраивать рацию. Вскоре оттуда раздались характерные звуки, похожие на собачье хрюкание, по которым Oтрадин определял, что его собеседник вышел на связь.
– Буревестник, Буревестник, это Чайка. Как слышно? Выхожу на прием, -заговорил радист. Из динамика раздался приятный низкий голос:
– Это Буревестник. Чайка, слышу вас нормально, только говорите чуть громче.
– Громче не могу, – понизив голос до полной конспиративности, ответил радист. – У нас события приобретают совершенно угрожающий оборот, в плену у пиратов оказался объект Г.
– Объект Г. – это Грымзин или Гераклов? – спросил Буревестник.
– Гераклов. И у меня есть все основания полагать, что его-то они не пощадят. По-моему, надо прислать подкрепление.
В динамике наступила пауза. Наконец, Буревестник вновь заговорил:
– Наш босс в курсе, но если он окажется не у дел, то помощи вам ждать неоткуда.
– Пользуясь моим особым положением, можно было бы протянуть еще день, максимум два, – сказал Oтрадин, – но задача осложняется тем, что Грымзин, кажется, и пальцем не пошевелит, чтобы вызволить Гераклова. Но у меня тут возник еще один план...
– Действуйте по своему усмотрению, – ответил Буревестник, – мы вам доверяем. A послезавтра, надеюсь, многое прояснится. Желаю удачи.
– Спасибо, – улыбнулся Oтрадин. – Удача – это как раз, чего мне сейчас больше всего надо.
Андрей Владиславович отключил рацию и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула.

* * *

– Это вы... вы?.. – обреченно прошептал Гераклов, едва придя в себя.
– Да, я, – веско ответил кок. – Авантюрист, террорист, государственный преступник, которым так называемые демократы пугают своих детишек. Одним словом, Александр Петрович Разбойников. Ну что, Гераклов, ты и теперь намерен посадить меня на кол?
Гераклов молчал, лишь подобно выброшенной на берег рыбе хватал ртом затхлый подвальный воздух.
– A как же... это самое?.. – наконец спросил политик.
– Вы имеете в виду ногу? – докончил его мысль Серебряков-Разбойников. – Охотно удовлетворяю ваше неуемное любопытство: пришлось отрезать в целях конспирации. A если точнее – в целях предотвращения заражения крови вследствие укушения меня несознательной змеей генерала Курского.
– Петрович вел себя как настоящий революционер, – встряла Степановна. – Мы не могли обратиться в больницу, и нам с Лукичом пришлось это делать кустарным способом – пилой.
– И даже без наркоза?! – ужаснулся Гераклов.
– Ну почему же без наркоза? Мы надели ему наушники и пустили «Марсельезу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56