– Прошу прощения, Бога ради… Но другого случая увидеть вас наедине у меня, скорее всего, не будет…
– Кто вы такой, милостивый сдарь? – почти сердито спросил Маков.
– Я работаю… работал с господином Филипповым. Иногда выполнял его поручения.
– Поручения? Какого рода?
– Всякого. Чаще всего довольно деликатного-с.
Маков молча смотрел на лысого господина, пытаясь припомнить: не встречалось ли ему это желтоватое бритое лицо раньше.
– Я, видите ли, телеграфист. При Главном жандармском Управлении…
Маков насторожился. Даже слегка покосился по сторонам: не видит ли кто. Но вокруг было пусто, в церкви еще пели покойный тропарь. Чуть поодаль начиналось кладбище, торчали потемневшие кресты среди тёмных хилых сосенок, на оградках, утопавших в рыхлом снегу, висели чёрные высохшие венки с выцветшими лентами.
– Пойдёмте, – кратко сказал Маков и зашагал, не оборачиваясь, по первой попавшейся дорожке между могил и склепов.
Странный телеграфист торопливо шёл следом. Говорил глухим голосом в спину Макова:
– Я служил еще при Николае Павловиче. Знаком с телеграфными аппаратами Якоби, Морзе, Юза… Почти сорок лет беспорочно… Имею два ордена… В Турецкую войну состоял при генерале Дрентельне в тыловом штабе по снабжению…
Тропка закончилась. Маков оказался в тупике, где снег уже никто не чистил. Остановился перед старым полуобвалившимся склепом, повернулся.
– Так вы, сударь, выходит, многое знаете, – сказал Маков.
– О! Действительно, много. Я даже записи веду. Ко мне на службе-с хорошо относятся. К начальству вхож, разговоры слышу…
– Что же вы слышали?
Незнакомец надел наконец шляпу на посиневшую, озябшую лысину и произнёс совсем просто:
– Покушение на генерал-адъютанта Дрентельна было инсценировано.
Маков молчал. Незнакомец понял его молчание по-своему, заторопился:
– Вот, я нарочно взял сегодня с собой некоторые документы… Тут копии донесений, телеграмм, мои личные записи о беседах с разными чинами Третьего отделения. Мне кажется, это как раз то, что вы ищете…
Он совсем смешался и начал совать в руку Макова туго перевязанный бечёвкой свёрток.
Маков посмотрел на свёрток, но не взял. Сделал полшага к телеграфисту и прошипел ему в самое лицо:
– А откуда вам известно, сударь, что именно я ищу?
Телеграфист попятился.
– Господина Филиппова убили… – пролепетал он. – И я знаю, кто убил. И знаю, за что… И кто отдал команду убить – тоже знаю.
Телеграфист быстро огляделся по сторонам, снова повернулся к Макову.
Лев Саввич пристально поглядел ему в глаза.
– Фамилия?
– Моя-с? – телеграфист чуть не подпрыгнул от неожиданности. – Акинфиев. Иван Петров. Из дворян-с.
– И с генералом Дрентельном, значит, вы давно знакомы?
– Точно так-с. Только раньше, осмелюсь сказать, шапочно, когда они ещё Измайловским полком командовали.
– Измайловским, значит… Ну, так вот что я вам скажу, любезный: подите прочь.
Телеграфист на секунду онемел. Потом отшатнулся, выговорил побелевшими губами:
– Да-да, я понимаю-с… Время такое… Никому верить нельзя…
– Вы – провокатор, – перебил его Маков. – Ни с каким Акинфиевым Филиппов не работал. А с кем он работал – я вам не скажу. Понятно вам?
– Понятно… – прошептал Акинфиев. Съежился, начал неловко и торопливо засовывать свёрток в карман пальто. Свёрток почему-то никак не хотел умещаться в кармане. – Простите, Бога ради… Я ведь от чистого сердца… Душа болит от всего, что замышляют эти.
Он потоптался, развернулся, и сделал несколько неровных шагов, – сапоги утопали в снегу выше щиколотки. И вдруг обернулся.
– Господин Филиппов, земля ему пухом, работал с Петенькой.
Он как-то жалко улыбнулся и неровной, подпрыгивающей походкой устремился между оградок к тропинке. Маков негромко сказал:
– Постойте.
Телеграфист замер.
– Петенька – это вы?
– Я-с… Сынок у меня был – Петенька. Погиб на Кавказе, в стычке с горцами. Подпоручика только, по выходе из Инженерного училища, успел получить…
– Хорошо, – проговорил Маков, всё еще сомневаясь. – Дайте мне эти ваши бумаги. И учтите: я шуток не люблю.


* * *

Бумаги Петеньки, которые Маков просмотрел вечером в своём домашнем кабинете, оказались такими, что, будь в них правды даже только десятая часть – и этой части хватило бы, чтобы взорвать всю Россию. И куда могли повести ниточки дальше? Страшно подумать.
И ещё одна мысль не давала покоя: почему эти бумаги Петенька не передал Филиппову? Господи, – Маков перекрестился. Вот времечко: никому нельзя верить. Ни-ко-му.
А потом похолодел от другой мысли: ведь Филиппова сначала допросили перед тем, как убить. Что именно они успели выпытать у Филиппова? Знал ли он, что везут его убивать? Если знал, – то, конечно, мог рассказать о многом…
Маков долго не мог уснуть в эту ночь.


* * *

Утром Макова ждала еще одна неприятная новость: в МВД поступила записка из жандармского СПб Управления с уведомлением о том, что дело об убийстве Филиппова должно быть передано из ведения судебного следствия в Третье отделение «ввиду явно политического характера преступления». Бумага была подписана полковником Комаровым и завизирована Дрентельном. Никаких обоснований того, что убийство совершено по политическим мотивам, не указывалось.
Маков, читая записку, багровел.
«Политические мотивы! Именно политические! Рыльце, видно, сильно в пушку! Ну да мы еще посмотрим…»
Маков приказал составить подробное изложение мотивов, опровергающих политический характер убийства и доказывающих, что Филиппов был убит грабителями.
Начальник департамента полиции Извеков стоял навытяжку, а Маков, расхаживая по кабинету, говорил:
– Копии протоколов свидетельских показаний. Копию первичного досмотра. Всех свидетелей перечислите поимённо, с указанием адресов. Опись украденного у Филиппова имущества. Характер ранения, – он ведь ножом зарезан, как мне сказали? Обычным ножом, с каким на Обводном каждый второй бродяга ходит. Всё это приложите к записке. Снеситесь с полицией при градоначальнике, затребуйте все сведения об убийстве. А также с судебным следователем. И, сделайте одолжение, Иван Иванович, – составьте записку как можно скорее.
– На высочайшее имя?
– Да. С копией для министерства юстиции, графу Палену – лично.
Извеков удивлённо приподнял брови, но промолчал.
– Вероятно, Лев Саввич, раньше сегодняшнего вечера не успеем… А то и до утра…
– До утра? Утром уже поздно будет! – повысил голос Маков. – Если сегодня в полиции появятся жандармские ищейки, – они вытащат все бумаги, – и потом их уже не разыщешь!
– Немедленно распоряжусь, ваше высокопревосходительство! – официально ответил Извеков.
Глядя ему в спину, Маков подумал: «Нет, этот не выдаст… Разве что… купят?»
Дежурный адъютант доложил: в приемной дожидается городовой по фамилии Кадило.
– Ах, да!.. Совсем из памяти выпало… Пусть войдёт.
Маков ещё не решил, что делать с этим каретником. Но, едва вспомнив это слово – «каретник», – тут же и понял, что нужно сделать.
Кадило был свеж, румян и бодр, как и положено петербургскому городовому.
– Ну, как служба, Кадило? – спросил Маков.
– Служу царю и Отечеству!
– Молодец!
– Рад стараться! – гаркнул Кадило так, что стакан на подносе звякнул о графин.
Маков показал ему жестом: садись, мол. Кадило снова присел на самый краешек кресла, да так осторожно, словно боялся провалиться в мягкую бездонную обивку.
– Значит, вот что… Опиши-ка мне ещё раз ту карету, в которой Филиппова увезли.
– Каретка, значит, так себе, видно, что нанятая. Дверка ободрана… – Кадило замолчал, морща лоб. – Темно было, ваше высокопревосходительство. Да я и не очень смотрел: слышу, вроде знакомцы господина Филиппова, приглашают к ним в карету присесть.
– Та-ак… – Маков встал, опершись руками о стол. – Значит, эту карету ты уже отличить не сможешь?
Кадило помялся.
– Должно быть, не смогу. Обычная городская, чиновники для выезда нанимают…
– Чиновники-то – те с кучером нанимают. А тут что за кучер был?
Лицо Кадило внезапно просветлело:
– А ведь и правда! Кучером-то был не простой извозчик! Я их, извозчиков, навидался! Сидят на облучке – кулём, руки между колен. Когда седока ждут – завсегда так сидят. Так, извиняюсь, легше нижнему, значит, месту, и спина не затекает. А тот сидел прямо, даже не смотрел, кого в карету сажают. Должно, из военных…
– Из военных. А не из жандармов?
Маков снова сел, побарабанил пальцами по столу.
– М-да… – сказал. – Значит, в этом деле ты мне не помощник…
Кадило стоял прямо, – подскочил ещё одновременно с Маковым, извиняющимся голосом пролепетал:
– Ну… Разве ещё что… В карете женщина была. Духами дамскими больно уж несло.
Маков внимательно посмотрел на Кадило, думая уже о чём-то другом. Снова поднялся:
– Женщина, говоришь? Не из панельных ли девиц?
– Не могу знать! А только духи не простые, не те…
– Вот как. А! Ты же проституток, как и извозчиков, много перевидал… Ладно, Кадило, ступай на службу. Квартальному скажешь: вызывали в министерство показания сверять. Пропуск у дежурного подпишешь, – покажешь квартальному. И вот что… О том, что было здесь… – Маков взглянул в лицо Кадило, – …и когда вы с Филипповым по каретным дворам ходили – никому ни слова. Понял? Это государственная тайна. Даже своей вдовушке… Чухонке, как бишь её… Ни гу-гу. Понял ли?
– Понял, ни гу-гу! – зардевшись, но браво ответил Кадило. – Не извольте беспокоиться, а дальше меня не выйдет.
Маков обошёл вокруг стола, подал серый канцелярский конверт.
– Это – за службу. Купишь новую шинель, сапоги… Конфект чухонке своей…
– Рад стараться! – ещё громче гаркнул Кадило, и ловко спрятал конверт – Маков даже не заметил куда.


* * *

Пока бумаги будут ходить в Зимний и обратно, Маков должен был сделать ещё одно необходимое дело.
Он вызвал правителя канцелярии, но получил известие, что правитель прихворнул. Пришлось иметь дело с его заместителем Зайцевым.
– Необходимо произвести выемку всех бумаг господина Филиппова, – сказал Лев Саввич Зайцеву.
Зайцев, смуглый от природы, с лицом, словно высеченным из древнего камня, молча кивнул.
– Выемку произвести по всей форме, в присутствии прокурора судебной палаты.
Зайцев снова кивнул. В руках у него была планшетка с карандашом, но он ничего не записывал.
– Прокурор… Лучше, если это будет Воробьёв. Я напишу записку сенатору Евреинову, попрошу об одолжении. А пока вот что. У Филиппова был свой несгораемый шкап…
Споткнувшись на слове «был», Маков хмуро взглянул на Зайцева. Зайцев в ответ слегка поклонился, при этом лицо его выражало нечто, отдалённо напоминающее административный восторг. Однако, учитывая резкость черт, восторг был скорее похож на отвращение.
«Гм! – подумал Маков. – Вот странный тип. То ли из мордвы, то ли из черемисов… А дослужился до статского. Молчалив, как Будда. Тем и ценен…»
Зайцев между тем разогнулся и, так сказать, разомкнул свои каменные уста.
– Ключ от шкапа господин Филиппов всегда носил при себе.
– Я знаю. А второй экземпляр?
– А второй… – Зайцев как бы нарочито обиделся: – А где второй?.. Об этом, боюсь, никто не знал. Возможно, только ваше высокопревосходительство.
«Дерзит! – вспыхнул Маков и угрюмо посмотрел на Зайцева. – Однако и хитрец же человек был Филиппов…» Вслух сказал, пересилив гнев:
– Да, я знаю. Возможно, сейчас этот ключ уже у судебного следователя… Если не в Охранке. Приобщён к уликам; но у меня есть слепок ключа. Потрудитесь, Иван Сергеевич, до этого шкапа пока никого не допускать. Даже если прискачет сам Дрентельн или градоначальник Зуров со своими горцами.
– Потружусь, ваше высокопревосходительство, – ответил Зайцев. – Вот только…
Маков поднял на него глаза.
– Вот только сюда уже приходили, – сказал Зайцев.
– Кто? – насторожился Маков.
– Подполковник Кириллов. Из столичной жандармской сыскной полиции. Показал запрос прокурора Особого присутствия и попросил, чтобы его провели к столу Филиппова.
– Что же вы мне сразу не сказали? – побагровел Маков. – Когда это было?
– Как раз когда вы на похороны Филиппова уехали… А Кириллов ничего не трогал. Только конторку осмотрел, шкапы и стол. Я наблюдал.
– Он взял что-нибудь?
– Нет.
В голосе Зайцева Лев Саввич уловил неуверенность.
– Взял?!
– Не могу знать! – выпрямился Зайцев, выпячивая грудь: вспомнил, видно, старорежимные порядки.
– Как это «не можете знать»?
– Кириллов только посмотрел бумаги, лежавшие на столе. Сказал, что это непорядок: бумаги государственной важности, а лежат в открытую, на виду…
Маков секунду смотрел в бесстрастное тёмное лицо Зайцева.
– Как вас прикажете понимать? Так взял он что-то или нет?
– Если и взял, то я… – с каменным лицом проговорил Зайцев. – Я не видел… С Кирилловым ещё жандармский офицер был, адъютант. Он Кириллова загораживал…
Маков приподнялся, сверля Зайцева взглядом.
– Ступайте, – проговорил ледяным тоном.
Зайцев помедлил. Потом развернулся, как солдат на плацу, и вышел деловой походкой.
«Странный тип, однако! И подозрительный, – подумал Маков. – И почему я его раньше не замечал?»
Затем он вызвал Павла Севастьянова. Это был главный, а может быть, и единственный доверенный помощник Филиппова. Но с Севастьяновым была ещё большая странность: Маков даже не помнил его в лицо.
Когда Севастьянов тихо вошёл… Нет, просочился в кабинет; Маков даже вздрогнул: именно такую манеру входить имел и Филиппов.
Севастьянов был молодой, почти юный человек с нежным ангельским лицом. Волосы у него были светлые, почти белые, и слегка завивались на концах. Пожалуй, не на ангела он был похож, – а на лубочного героя-простачка, любимого простонародьем Иванушку-дурачка.
Глаза у Севастьянова были прозрачными, ледянисто голубыми. Усики – почти незаметными на глаз. А румянец… Ну, прямо как у деревенской девушки.
– Садитесь, Павел… э-э…
– Александрович, – подсказал Севастьянов. И присел не в кресло для гостей, – а за стол для заседаний, вполоборота к Макову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46