– А ты куды прёшь?
Ответа Хворостенко не расслышал: паровоз вновь загудел, зафырчал, и поезд тронулся, постепенно набирая ход.
Когда последний вагон, слегка виляя задом, скрылся из глаз, Хворостенко, размышляя о странной богомолке, отправился в караульню. И внезапно остановился, поражённый: да ведь эта баба в платочке по ухваткам напоминала мужика! Да ещё эти грязные громадные сапожищи…
Хворостенко присвистнул. Конечно, на станциях каких людей только не встретишь… Но, как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. И, решившись, Хворостенко бодро двинулся дальше. Вошёл в караульню, не обратив внимания на вскочившего жандарма, прошёл в комнатку телеграфиста.
– Ты вот что… Простучи-ка в Конотоп срочную депешу. Ротмистру Коваленко, значит…
Телеграфист – совсем молоденький парнишка, почти гимназист, белокурый, румяный, – с готовностью потянулся к аппарату.
– Дыктуйтэ, господин ротмистр! – важно сказал он.


* * *

СПб ЖАНДАРМСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ.
На следующий день Байков ждал телеграммы из Чернигова. Но телеграммы не было. Входя в кабинет Комарова, Байков натыкался на выжидательный и одновременно угрюмый взгляд. Разводил руками:
– Никаких известий, Александр Владимирович…
Комаров молча углублялся в чтение бумаг, а Байков быстро выходил, – чуть ли не на цыпочках.
Прошёл день, – известий не было.
И вдруг, вечером, принесли сразу ворох телеграмм.
Байков схватил их и начал читать. По мере чтения лицо его становилось всё мрачнее.
Телеграммы было три. Первая – из Чернигова. В доме Старушкиных обнаружены мёртвая хозяйка и тяжело раненные слуга и служанка. Убийца действовал с помощью топора: топор был найден в огороде, в засохшей крови и прилипшими к обуху волосами. Из дома ничего не пропало, кроме некоторых предметов женской одежды. Полиция начала следствие при содействии жандармов. Пока неизвестны ни личность убийцы, ни мотивы преступления. Однако всё сходится к тому, что действовал сбежавший из психиатрической лечебницы Антон Старушкин.
Вторая телеграмма – из Черниговского жандармского управления железных дорог: на Нежинском вокзале была замечена подозрительная женщина, похожая на богомолку. Женщина села в поезд, следующий в Москву. По словам ротмистра Хворостенко, женщина показалась ему подозрительной по характерным движениям, свойственным только мужчинам.
Третья – из Конотопа: жандармы, предупреждённые Хворостенко, задержали поезд, проверили все вагоны третьего и второго классов, а также бегло осмотрели вагон первого класса. Женщины, сходной по описанию, присланному в Конотоп Хворостенко, в поезде не обнаружено.
Банков нервно пригладил волосы и задумался. Значит, сбежав из больницы, Антоша каким-то образом добрался до Чернигова. Интересно, каким? Пешком отмахал за ночь триста вёрст? Или часть пути проехал поездом, кружным путём, через Харьков и Сумы? В арестантской-то одежде? Или он по дороге ограбил какого-нибудь припозднившегося крестьянина, или пьяного мастерового, снял с них одежду и переоделся?
Это невероятно. Этого не могло быть. И, однако, было.
В Чернигове он проник в дом, убил топором родную мать. Взял женскую одежду, переоделся (опять – переоделся?) – и к утру добрался до Нежина. Тоже маловероятно: шестьдесят вёрст по дурной дороге, да ещё, видимо, в обход населённых мест, а значит – лесом да полями!
Поезд, выйдя из Нежина, не останавливался до самого Конотопа. Стало быть, Антоша (если эта подозрительная богомолка – он) спрыгнул с поезда где-то на подходе к Конотопу.
И где же он может быть сейчас?
Байков вызвал писаря канцелярии и велел принести хорошую карту северной Малороссии. Карты в канцелярии не оказалось. Байков немедленно послал писаря в книжную лавку, где продавались карты Генерального штаба.
Но и карта ничего не прояснила. Из Конотопа было только два пути: через Ворожбу снова на Сумы, или через Навлю и Сухиничи – на Москву.
У Байкова внезапно заныли зубы. Этот Антоша оказался орешком покрепче своих братцев! Кто его знает, какой дорогой он двинется дальше? Может быть, вообще выберет кружной путь? Скажем – Байков покосился на карту, – через Гомель?..
Да, внезапно решил он, надо немедленно телеграфировать на все ближайшие к Москве станции, с подробным описанием преступника, его склонностью к переодеваниям, с предупреждением о его особой опасности, дьявольской изобретательности, невероятной жестокости…
Кстати, в Чернигов Антоша ездил не только за бабьим платьем, – внезапно догадался Байков. Ему нужны были деньги, – ведь он купил билет на поезд в Нежине. Значит, какие-то деньги он всё же нашёл. Возможно, госпожа Старушкина неосторожно показала ему однажды, где хранит свои скудные сбережения… Да-а… Антоша удивлял Байкова всё больше. Этак-то он ухитрится и до Питера добраться, прежде чем его опознают. Прикинется бродягой, затаится в каком-нибудь притоне на Обводном. И будет выслеживать… Кого?
Байков порывисто поднялся и устремился к двери.
Войдя в кабинет Комарова, Байков бросил на него короткий взгляд, и сказал:
– Александр Владимирович, получены три депеши… Этот Антоша – невероятно хитрая бестия…
Комаров протянул руку и сказал неожиданно грубо:
– Дай сюда!
Взял телеграммы и принялся читать.
Прочитал. Поднял бледное, внезапно осунувшееся лицо:
– Вот что. Вызови ко мне подполковника Судейкина. Копии телеграмм передай Кириллову. Пусть всех поставит на ноги, и чтобы все, до последнего дворника в Питере, знали приметы Антоши. Поставь в известность Зурова и Дворжицкого.


* * *

Судейкин явился через четверть часа. Комаров, забыв предложить ему кресло, молча протянул все бумаги, относившиеся к делу Антоши, начиная с первого рапорта о смерти Старушкина и обнаружении в подполье третьего сына. Судейкин быстро всё прочитал.
– Что вы об этом думаете? – не глядя на подполковника, спросил Комаров.
– Думаю, что вам грозит опасность, ваше превосходительство, – неожиданно ответил Судейкин.
Комаров вздрогнул, поднял голову:
– Что вы такое говорите? Почему – мне?
Судейкин сделал шаг к столу, за которым сидел Комаров.
– Потому, что, как я понимаю, в его глазах именно вы стали главным виновником гибели его братьев.
Комаров широко открыл глаза, словно увидел подполковника впервые.
– Да как вы смеете… – начал он, и замолчал.
– Говорю, что думаю, ваше превосходительство, – спокойно ответил Судейкин.
Комаров молча смотрел на него.
– Думаю также, – сказал Судейкин, – что у нас есть лишь одно средство: попытаться направить Антошу на ложный след. А именно: на тех, кто мешает нам.
– Вы имеете в виду… – мрачным голосом начал Комаров.
– Да, тех самых, что называют себя «истинными лигерами».
– Но ведь мы их не знаем, – возразил Комаров.
– Отчего же? – удивился подполковник. – Кое-кого знаем, и очень даже хорошо знаем!
Комаров прокашлялся.
– А ваша агентурная сеть?
– Её-то я и собираюсь задействовать.
– Не проще ли направить её на поимку этого Антоши? – спросил Комаров.
Судейкин согласился:
– Проще. Но в данном случае, боюсь, малоэффективно. Судя по этим депешам, мы имеем дело с профессионалом высокого класса. Он один стоит десятерых агентов. И, будьте уверены, с лёгкостью обведёт вокруг пальца любого агента, городового, не говоря уж о дворниках. А кроме того… Я почему-то уверен, что этот Антоша наверняка рано или поздно появится здесь, на Фонтанке. Но как его узнать – вот в чём вопрос.
Комаров крепко потёр лоб.
– Не понимаю… – наконец сказал он. – Как может этот недочеловек, полупомешанный, перехитрить всю нашу полицию?
– Потому и может, что полупомешанный, – не задумываясь, ответил Судейкин.
– Хорошо, – согласился Комаров. – Действуйте. Но сначала потрудитесь доложить мне ваш план. А то знаю я ваши хитрости. Кстати, Кириллова в детали плана посвящать не обязательно.
Судейкин позволил себе лёгкую усмешку:
– Не беспокойтесь, Александр Владимирович. Мы понимаем… А я бы, со своей стороны, осмелился бы предложить… если вы позволите…
Судейкин сделал паузу, так что Комаров в конце концов был вынужден спросить:
– Ну, не тяните. Что?
– Усилить охрану здания управления, а также высших чинов корпуса и Третьего отделения.
Комаров удивлённо вскинул глаза:
– То есть, вы намекаете, что меня нужно охранять?
– Не намекаю, – осторожно заметил подполковник. – А настоятельно рекомендую… Ведь не только Антоши нужно опасаться. Насколько мне известно, Петрушу ведь так и не нашли? Вы уверены, что он убит?
– Ну… – Комаров нахмурился. – Есть сообщение от нашего агента в террористической партии.
– А насколько оно надёжное? Ведь трупа-то он не видел! И никто, как я понимаю, не видел.
Комаров тяжело вздохнул.
– Да. Вы правы… Хорошо. Я подумаю. Но всё время ощущать рядом чьё-то присутствие… Агента или переодетого жандарма…
– Не извольте беспокоиться. Я найду таких людей, которые будут для вас совершенно незаметны.
Комаров нервно пожал плечами и промолчал.


* * *

Затем снова появился Байков. Положил на стол перед Комаровым несколько исписанных листов бумаги.
– Что это? – спросил Комаров.
– Писарь Рыбальченко записал рассказ городового Кадило.
– Какого ещё Кадило? – вскрикнул Комаров и тут же вспомнил. Кадило! Господи, совсем из памяти вышибло. – Кадило? – повторил он. – Он что, всё ещё в камере?
– Так точно, Александр Владимирович.
– Ну, и что же он интересного рассказал?
– Сознался, что хочет на своей чухонке жениться…
Комаров тупо посмотрел на Байкова, на исписанные листы… И вдруг расхохотался.
– Вот что… – отсмеявшись, сказал он. – Выпусти ты его. На кой чёрт он тут нужен?
– Как прикажете, – ответил Байков. – Кстати, чухонка эта уже приходила. Пыталась свидания добиться.
Он усмехнулся.
– Ну, и?..
– Отправили её восвояси. Так она ещё часа четыре у дверей стояла. А когда и оттуда прогнали, отошла к набережной, и оттуда все окна осматривала. Должно, искала, где Кадило сидит… Кстати, она сегодня опять с утра на набережной стоит.
– Н-да… – Комаров потёр бритый подбородок. – Ладно, пусть Кадило бежит к своей чухонке. Да напиши ему бумагу, для пристава: дескать, городовой Кадило выполнял секретное поручение жандармского управления.


* * *

Антоша слушал громыхание колёс, смотрел, как с непостижимой скоростью под ним, на расстоянии вытянутой руки, мелькают шпалы, сливаясь в один черный бесконечный забор.
Когда поезд выходил со станции Жлобин, он сумел втиснуться в металлический ящик под вагоном. Правда, уместился не весь: колени, руки и голова остались торчать наружу. Ездить в «собачьих ящиках» его давным-давно, ещё в детстве, обучили старшие братья.
От Жлобина поезд шёл на Могилёв, и дальше – прямиком в Петербург.
Что он будет делать в столице, Антоша пока не знал. Но был уверен, что отыщет убийц старших братьев. Как? Придумает как-нибудь. Бог поможет.


* * *

Поезд подошёл к Гатчине ночью. Антоша едва сумел выбраться из «собачьего ящика»: всё тело затекло после долгого путешествия. С трудом пролез под вагоном на насыпь и сполз с неё в ложбину, поросшую высокой травой.
Лёжа в траве, он видел отблески искр, сыпавшихся из паровозной трубы. Где-то вдали лаяли собаки. А сверху, сквозь мутную пелену, на Антошу молча и страшно смотрела кроваво-красная луна.


* * *

АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН.
Июль 1879 года.
Комаров, как-то странно втянув голову в плечи, шёл по коридору, не отвечая на приветствия караульных и бормотал:
– Пора кончать с нечаевской вольницей. Пора кончать…
Помощник смотрителя Нефёдов шёл следом, пожимал плечами.
Комаров остановился у камеры узника №5. Постоял, глядя в каменный пол и о чем-то задумавшись.
Помощник смотрителя кивнул караульному, тот отпер двери.
Комаров вошёл, и остановился.
Нечаев стоял посреди камеры и сумрачно глядел на Комарова. Почему-то он был без сорочки, голый до пояса: наверное, в камере было жарко, но Комаров этого не заметил. Он смотрел на маленького Нечаева, на его землистое мальчишеское лицо, на выпирающие рёбра. И молчал.
– Что, Александр Владимирович… – свистящим шёпотом спросил, наконец, Нечаев. – Кончать пришли, значит, с Нечаевым?
Он покачнулся и внезапно взвизгнул фальцетом:
– Вор! Иуда! Кому ты служишь, подлец?
Комаров вздрогнул, ещё больше втянул голову в плечи. Глаза его снова стали странно вращаться. И вдруг, на глазах у помощника смотрителя и караульного генерал медленно повалился на колени.
– Батюшка! – плаксиво сказал Комаров. – Не погуби!
– Я тебе не батюшка! – тем же визгливым голосом прокричал Нечаев. – Или ты забыл, продажная твоя морда?
Комаров внезапно заплакал.
– Помню! Ваше Величество, помню! Готов принять любое наказание, ибо – да, грешен!
Нечаев сделал шаг к Комарову.
– Так кому ты служишь, жандармский прихвостень, сатрап? А?
– Тебе, Ваше Величество, тебе!
И Комаров внезапно начал стукаться лбом об пол.
Помощник смотрителя разинул рот, шикнул на караульного.
А Комаров всё бил и бил поклоны, пока на лбу не появилась кровь.
– То-то же, иуда, – удовлетворённо сказал Нечаев. – А ну, пошёл вон отсюда, скотина, до ближайшей осины! Пошёл!
Комаров замер на мгновение, потом вдруг вскочил и, пятясь задом, вышел из камеры. Строго взглянул на караульного.
– А ты кому служишь? А?
– Так вот… Его Величеству и служу! – вымолвил караульный, дико глядя на Комарова.
– А! – голос Комарова потеплел. – Молодец. Служи, братец, служи! А мне уж недолго осталось…
Он хотел ещё что-то сказать, но внезапно ноги его подкосились, он упал.
Помощник смотрителя засвистел. Прибежали ещё несколько караульных. Подхватили Комарова под руки и потащили к выходу.
Помощник с опаской заглянул в камеру Нечаева и тихо прикрыл дверь. Покрутил головой, развёл руками, и отправился следом.


* * *

Комарова вынесли из равелина. Подскочил комендант крепости генерал Ганецкий.
– Александр Владимирович! Что с вами?
Комаров закатывал глаза и махал куда-то рукой.
– Нефёдов! – крикнул Ганецкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46