Мы надеемся, что
мистический идеализм (не в широком, а в платоновском смысле слова идеализм),
насчитывающий в России уже довольно много сторонников, способен к такому
органическому росту и развитию.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава VI. Знание как суждение
I. Aeooa?aioeaoey iauaeoia ciaiey. Iauaeoeaiinou i?ioanna ciaiey
Исследуя свойства познавательного процесса, мы нашли, что объект знания
имманентен процессу знания: он есть сама жизнь, сама действительность,
присутствующая в акте знания, переживаемая в нем. Но этого мало: сама по
себе жизнь еще не есть знание, она становится знанием благодаря некоторому
дополнительному процессу, именно процессу сравнивания. Следовательно, знание
есть переживание, сравненное с другими переживаниями243. Пока жизнь не
подвергается сравнению, она течет для меня, не производящего сравнения, как
что-то темное, бесформенное, бессознательное (т.е. неопознанное). Если я
гуляю в жаркий летний день по берегу реки, окутанному пышной
растительностью, и ни о чем не думаю, ничего не желаю, как бы утрачивая свое
я, сливаясь в одно с природою, то для меня ничто не существует в
отдельности, все сливается в один неясный могучий поток жизни. Но вот что-то
всплеснуло над водою, привлекло к себе мое внимание, и начался
интеллектуальный процесс различения. Зеркальная гладь воды, зеленые берега
реки, прибрежные тростники - все стало обособляться друг от друга, и нет
конца этому процессу до тех пор, пока у меня есть охота всматриваться в
действительность и углубляться в нее. Только что береговые заросли сливались
для меня в одну сплошную массу, а теперь, смотришь, темная зелень тростника
уже обособилась от более светлой зелени аира, и даже среди сплошной массы
тростников стебли, листья и темно-бурые метелки их обособляются друг от
друга по цвету, положению, форме. Под влиянием различения все
дифференцируется: бесформенное становится оформленным, безобразное
приобретает образ.
Следовательно, знание есть процесс дифференцирования действительности
путем сравнивания. Благодаря этому процессу жизнь, не утрачивая своей
реальности, превращается в представляемую жизнь, в представление (или
понятие). Однако в человеческом знании она никогда не укладывается сполна в
форму представления: в ней всегда сохраняется еще недифференцированный
остаток. Так оно и должно быть. Всякий акт сравнивания дифференцирует только
одну какую-нибудь ничтожно малую сторону объекта, напр., цвет, вес,
пространственную форму и т.п., и даже каждая из этих дифференцированных
сторон, напр., цвет, заключает в себе еще нечто недифференцированное,
поскольку оттенки и свойства цвета выясняются все подробнее только путем
бесконечного множества сравниваний с бесконечным множеством других цветов и
явлений. В этом смысле всякий объект, т.е. всякий уголок мировой жизни,
оказывается поистине бесконечным244, и дифференцировать эту бесконечность
сполна можно было бы не иначе как подвергнув объект сравнению со всеми
остальными объектами всего мира. Человеческий ум бесконечно далек от этого
идеала знания, и потому для человека всякий объект есть что-то покрытое лишь
снаружи ничтожною коркою, - ничтожным налетом дифференцированности, а под
этою коркою по-прежнему остается какое-то еще безобразное, не перешедшее в
форму представления, но все же определившееся как наличное могучее и богатое
содержанием бытие.
Путем ряда сравнений знание все более и более переводит бесформенные
объекты в образы объектов, в дифференцированную форму представления (или
понятия). Если в результате этого процесса в самом деле получается образ
познаваемого объекта (под образом мы разумеем не копию объекта, а самый
объект в дифференцированном виде), а не какого-либо иного явления, то цель
достигнута, мы обладаем истиною. Иными словами, это значит, что истина
получается лишь в том случае, если дифференцированный образ складывается
только из элементов самого объекта, если в этот образ ничто не привносится
извне; но в процессе знания действует, именно производит сравнение, только
познающий субъект, следовательно, только он может внести в образ объекта
что-либо извне. В этом смысле можно сказать, что истина есть объективный
образ предмета, а ложь есть субъективный образ предмета. Отсюда ясно, что
отличить истину от лжи можно лишь в том случае, если есть признаки, по
которым познающий субъект может отличить, какие элементы образа исходят от
самого объекта и какие элементы привнесены им, субъектом. На основании тех
же соображений, которые руководили нами при исследовании вопроса о критерии
субъективности и транссубъективности245, мы a priori утверждаем, что
различие между субъективным и объективным не может быть количественным или
складывающимся из отношений, оно должно заключаться в качественной окраске
этих переживаний. Иными словами, во всяком акте знания должны быть стороны,
окрашенные чувствованием субъективности, и стороны, обладающие характером
объективности. Достаточно одного примера, чтобы показать, что это именно так
и есть. Положим, мы выдумываем какую-нибудь небылицу, напр., рассказываем,
что вокруг памятника Петра Великого на Сенатской площади в Петербурге растут
четыре огромные развесистые дуба. В этом высказывании, несомненно, образ
памятника стоит в нашем сознании как что-то такое, чего мы никоим образом не
относим по содержанию за счет своих деятельностей; быть может, также и
развесистые дубы, виденные нами где-либо прежде, составляют такое же
объективное содержание высказывания; но уж наверное сочетание памятника с
дубами чувствуется как производимый нами синтез, как что-то такое, что вовсе
не кроется в содержании самого объекта. Наоборот, когда мы говорим, что
всадник Петра стоит на гранитной скале, это сочетание представляется как
что-то исходящее из самого объекта. Эти стороны переживаний превосходно
описаны Липпсом в его "Основах логики". "В одних случаях я сознаю, - говорит
Липпс, - что бытие объектов сознания, их возникновение, сочетание и
разделение, их сохранение и изменение кажется мне непосредственно
осуществлением моей воли, я чувствую себя в своем процессе представления
активным, свободным, деятельным. В этом переживаемом мною явлении
заключается непосредственное сознание принадлежности объектов к моему я,
связанности их со мною, зависимости от меня, короче - непосредственное
"сознание субъективности". В других случаях я испытываю, что объекты
сознания противодействуют желаемому процессу представления, я чувствую себя
стесненным ими в своем процессе представления, связанным, принужденным,
несвободным или пассивным. В этом переживаемом мною явлении заключается
непосредственное сознание независимости от меня, самостоятельности в
отношении меня, короче - непосредственное "сознание объективности"246.
Надобно тотчас же заметить, что объективность не следует смешивать с
транссубъективностью. Моя собственная деятельность, если она становится
объектом моего знания, напр., если я вспоминаю свою выдумку о памятнике
Петра, стоит передо мною как что-то такое, чего вычеркнуть нельзя, что
принуждает меня признать себя и, таким образом, объективно связывает меня в
акте суждения247.
Живое и непосредственное руководство актами мышления на пути к истине
принадлежит описанному сознанию объективности и субъективности, а вовсе не
закону тожества, противоречия или исключенного третьего, как это будет
показано в дальнейших главах. Этот критерий истины действительно можно
назвать живым и непосредственным, но из этого вовсе не следует, будто он
исключает всякую возможность заблуждения. Из приведенного примера видно, что
одно и то же явление в одном отношении может переживаться с сознанием
субъективности, а в другом отношении с сознанием объективности. Поэтому,
чтобы прийти к истине, нужно подвергать сложные комплексы действительности
глубокому дифференцированию: только утонченные различения показывают
окончательно, какие элементы действительности и в какой связи имеют
объективное значение. Эта работа так трудна, что первоначально истина всегда
высказывается в грубом смешении с ложью, и весь процесс развития науки есть
процесс очистки от лжи путем дифференцирования объектов, руководимого
сознанием объективности.
II. No?aaiea
Познавательная деятельность приводит всегда к истине или к лжи. В какой
же форме выражается истина или ложь? В форме суждения, отвечает на этот
вопрос логика. Но если так, то это значит, что представления, понятия и даже
умозаключения, служа выразителями истины или лжи, должны быть суждениями по
существу, хотя бы и модифицированными. Отсюда для теории знания возникает
задача развить такое учение о суждениях, которое, исходя из природы
познавательного процесса, показало бы, что единственная форма, в которой
может выразиться знание, есть суждение, и разъяснило бы структуру суждения,
в особенности характер связи между субъектом и предикатом. Эта теория должна
подвергнуть суждения такому глубокому анализу, чтобы легко охватить все
формы суждений без исключения. Мало того, как уже сказано, она должна
показать, как вырастают из суждения те модификации его, которые обозначаются
терминами представление, понятие и умозаключение. Всеми этими вопросами мы
должны заняться теперь, исходя из установленных нами основных признаков
знания.
Знание есть дифференцирование объекта путем сравнения. Этот процесс
неизбежно должен идти следующим путем. До акта сравнивания действительность
стоит перед нами как что-то темное, хаотическое. Первые акты
дифференцирования обособляют в ней какую-нибудь сторону A, действительность
по-прежнему в целом остается темною, неясною, но теперь она уже с одной из
своих сторон ясно и определенно характеризуется как A. Эта ступень знания и
до сих пор сохраняется в языке в форме таких выражений, как светает,
моросит, смеркается и т.п. Дальнейшие акты дифференцирования принимают
следующий вид: нечто темное, но уже определившееся с одной из сторон как A,
определяется дальше как B; нечто, определившееся как AB, определяется дальше
как C и т.д.; напр., я иду по лесной дорожке и замечаю: что-то маленькое
перебежало через дорогу; что-то маленькое, перебежавшее через дорогу,
запищало и т.д. Каждый такой акт дифференцирования заключает в себе те три
элемента, которые считаются необходимыми для суждения: субъект, предикат и
отношение предиката к субъекту. В самом деле, во всяком акте
дифференцирования путем сравнения должен быть исходный пункт для
дифференцирования: темная действительность, еще совсем неопознанная и потому
невыраженная никаким словом, или же в более сложных актах знания темная, но
уже в некоторых отношениях дифференцированная действительность. В акте
дифференциации из этой действительности обособляется некоторая новая ее
сторона, и сознается она именно как сторона, как элемент действительности,
подвергнувшейся дифференцированию, так что между исходным пунктом
дифференциации и продуктом сохраняется живая, тесная связь, отношение более
глубокое, чем простая последовательность во времени. Отсюда ясно, что
процесс знания как процесс дифференцирования путем сравнения неизбежно
выражается не иначе как в форме суждения, и этим генезисом суждения вполне
объясняется структура его, т.е. неизбежная наличность в нем трех элементов:
субъекта, предиката и отношения между субъектом и предикатом. Из сказанного
нетрудно даже извлечь точное определение понятий субъекта и предиката, так
что мы его и приводить не будем. Мало того, здесь есть все данные для
определения суждения, но мы его теперь еще не дадим: оно будет развито позже
в связи с оценкою других существующих в науке определений суждения. Только
связь между субъектом и предикатом намечена здесь еще слишком неопределенно;
подробным рассмотрением ее мы займемся в следующей главе.
На первый взгляд кажется, что субъектом развитого суждения служит
дифференцированное представление или понятие с ограниченным, точно
определенным содержанием. На деле это неверно. Субъектом суждения служит
всегда темная, неисчерпаемая, неизвестная нам действительность, но в высоко
развитом суждении она обозначается при помощи какого-либо представления, в
котором отмечены стороны этой действительности, уже дифференцировавшиеся в
предыдущих актах знания, и потому легко может показаться, будто именно это
представление как дифференцированное переживание есть субъект суждения. Об
этом несовпадении между субъектом суждения и представлением субъекта
подробно говорит М.И.Каринский в своем сочинении "Классификация выводов". -
"Истинным субъектом суждения, - говорит Каринский, - всегда служит
неопределенно мыслимый предмет, о котором всегда предполагается, что его
содержание никак не исчерпывается сполна тем свойством, каким он
характеризуется в подлежащем. Этот неопределенно мыслимый предмет ставится в
суждении нашею мыслью в качестве некоторого X, чего-то такого, что в
пределах этого суждения остается неисчерпанным со многих сторон и что может
быть исчерпано сполна в своем содержании лишь в целом ряде суждений.
Определенное представление, которое непосредственно соединяется с термином
подлежащего, имеет своею целью только указать на этот предмет, только
сделать, так сказать, намек на то, на что направлена мысль, чему
намереваются приписать известное определение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55